Квинн усаживается за терминал. Его ладони замирают над клавиатурой. Он похож на пианиста, готового вызвать бурю звуков. Потом пальцы Квинна начинают бегать по клавишам, только вместо звуков он извлекает данные из Центральной информационной системы: на черном экране появляются ряды ядовито-зеленых букв и цифр.
– Зацепил, – объявляет Квинн.
На экране появляется окно с видеозаписью. Причал, вид сверху. Люди, поднимающиеся на борт парома. В правом верхнем углу отмечено время съемки – 12:53.
Квинн подается вперед и тычет пальцем в левый нижний угол.
– Это ты? – спрашивает он Тию.
– Ага.
– Что ты там делала?
– Пошла прогуляться в обеденный перерыв. – Она пожимает плечами. – Я иногда хожу туда.
– Нездоровый выбор места для прогулок.
– Какой есть. Смотри дальше.
В левой части экрана появляется фигура. Это мужчина. Он неуклюже бежит по причалу. За ним мчатся трое охранников с электрошокерами, а чуть поодаль – мужчина в темном костюме. Дрон поворачивает камеру, сосредоточивается на преследуемом и включает приближение. Достигнув конца причала, мужчина поворачивается к преследователям и поднимает руки, стараясь защититься от них, но первый охранник опрокидывает его на бетонный причал и приставляет к горлу шокер. Тело жертвы напрягается и обмякает.
– Прыткий парнишка, – замечает Квинн. – Разве его не учили уважать старших?
Запись продолжается. Подбегает паромщик, хватает охранника за ремень и делает локтевой захват.
– Так-так, – бормочет Квинн, постукивая по стеклу монитора. – Сдается мне, что он сейчас задушит охранника.
Похоже, Квинн прав. Через несколько секунд тело охранника становится ватным. Паромщик отпускает его горло, и тот сползает на бетон.
– Они все спятили, – усмехается Квинн.
Паромщик опускается на колени и приподнимает голову старика. Его движения становятся совершенно иными, в них ощущается нежность и даже любовь. Глаза старика открыты и смотрят в небо; его губы начинают шевелиться.
– Останови запись, – просит Тия.
Квинн нажимает клавишу.
– Это тот, о ком я подумал? – спрашивает он, поворачиваясь к Тие.
– Да. И еще кое-что. По-моему, паромщик – его сын.
– Обалдеть!
– Можешь включить звук? Мне нужно услышать, о чем говорит старик.
Квинн отматывает запись до того момента, когда паромщик опускается на колени, затем включает аудиоканал и вновь запускает видео. Слова тонут в хаосе фоновых звуков: криков толпы, гула двигателей парома, шума ветра, несущего грозу.
– Можно как-нибудь подчистить звук? – спрашивает Тия.
Еще три прокрутки. С каждым разом звук улучшается, но незначительно. Слов старика по-прежнему не слышно. Квинн откидывается на спинку вертящегося кресла и устало потирает лоб.
– Слишком много фоновых шумов.
– Повтори снова, но медленно. Кадр за кадром.
Квинн выпрямляется и начинает покадровое воспроизведение.
– Гляди-ка. – Он указывает на рот старика. – Это «о».
– Точно «о». Продолжай.
– Это «а»? – спрашивает Квинн.
– Нет, – мотает головой Тия. – Видишь, как он напрягает челюстные мышцы?
– Будь по-твоему. Тогда что?
– Это «р». «О», «р», затем «а».
Квинн пристально смотрит на нее. Оба молчат.
– Чертовщина какая-то, – бормочет он.
Они продолжают покадровый просмотр, но оба и так догадались, какое слово произносит старик.
О-Р-А-Н-И-О-С.
Ораниос.
– Я годами пытаюсь перевалить через эту преграду, – говорит Квинн. – И вдруг появляется некий старик и как ни в чем не бывало произносит слово вслух.
Они сидят на кухоньке и пьют чай. У них за спиной открывается дверь. Это Джесс.
– Тия! – радостно восклицает она.
Тия встает. Женщины обнимаются.
– Матери здесь нет, – сообщает Джесс.
– Мне уже сказали.
Они размыкают объятия. Тия смотрит на подругу. Десять лет назад, когда они познакомились, Джесс поразила ее своей эффектной внешностью. Пожалуй, тогда эта женщина легко бы сошла за просперианку. Красота Джесс никуда не исчезла, но лицо стало худощавее и жестче. Лицо женщины, в чьей жизни много чего произошло; женщины, живущей верой. Волосы, когда-то длинные, теперь коротко подстрижены.
– А ты как? – спрашивает Джесс. – Все в порядке?
Тия пожимает плечами:
– Раз в неделю хожу на лицевой массаж. Разрабатываю левую руку.
– Тебя вызвала Матерь? – спрашивает Джесс.
– Нет, я приехала сама. Кое-что случилось. Тебе стоит посмотреть.
Они возвращаются в «логово», и Квинн показывает запись с камеры дрона.
– Вот здесь. – Квинн стучит ногтем по экрану. – В этот момент он и произносит…
Джесс плюхается в кресло.
– Боже милостивый. Как ты сумела узнать? – спрашивает она, глядя на Тию.
– Я там была. Видела все собственными глазами. И не только я. Зрителей хватало. Думаю, половина острова уже знает.
Джесс переводит взгляд на Квинна. Тот понимает намек.
– Я буду следить за трафиком, – обещает он. – Вскоре мы обязательно что-нибудь узнаем.
Джесс вновь поворачивается к Тие:
– Что еще известно об этом паромщике?
– Квинн добрался до его личного дела. Этот человек начал работать в Департаменте социальных контрактов сразу после окончания университета. Сейчас он занимает весьма высокую должность: управляющий директор Шестого округа. Возможно, пойдет на повышение, учитывая связи его жены.
– Да? А кто его жена?
Тия называет имя.
– Семейство – первый сорт, – произносит Джесс с нажимом. – Что-нибудь еще известно?
Тия пожимает плечами:
– Их брачный контракт длится уже восемь лет, но они так и не взяли питомца. Довольно странно, учитывая их положение.
– Успешная парочка, где каждый зациклен на карьере, – предполагает Джесс. – Им не до питомцев.
– Может, и так, а может, у них не все гладко на семейном фронте. Допустим, охладели друг к другу.
– Интересно, о чем еще мог бы сказать этот старик.
– Он был под наблюдением? – спрашивает Тия.
– Был, но давно, – подумав, отвечает Джесс. – Думаю, за ним следила повариха. Несколько лет назад он уволил ее. И Матерь отступилась.
– От чего?
Джесс пожимает плечами: «Откуда нам знать, почему она поступает так, а не иначе? Это ведь Матерь».
– Следовательно, мы можем лишь гадать, первый ли это его… эпизод, – говорит Квинн.
– Мы вообще ни черта не знаем.
– Расскажешь ей? – спрашивает у Джесс Тия.
– А ты сама не хочешь рассказать? – Не дождавшись ответа Тии, Джесс снова пожимает плечами. – Да, расскажу.
– Тогда что требуется от меня? – задает новый вопрос Тия.
– Надо подобраться поближе к этому паромщику, – недолго думая, отвечает Джесс. – Узнать, что известно ему.
– Согласна.
– Квинн, что скажешь?
Глядящий на экран Квинн пожимает плечами:
– Надо придумать то, что можно пустить в дело.
Джесс внимательно смотрит на Тию:
– Простите за банальность, но я все-таки скажу. Мы – не единственные, кто просматривает эту запись. Люди из «три-эс» тоже сунут сюда свой нос, особенно если учесть, что происходит сейчас.
– По пути я увидела это словечко на стене дома. Почти у самой остановки. Такое трудно не заметить.
– И эта надпись – далеко не единственная. Они появляются повсюду.
– Известно хоть, кто этим занимается?
Джесс недовольно морщится:
– Насколько мы знаем, из нашего движения – никто. Во всяком случае, никто не берет на себя ответственность. Но кем бы ни были эти ребята, хлопот от них больше, чем пользы. Власти не станут смотреть сквозь пальцы на их художества. Ответные меры последуют как пить так. И тебе надо смотреть в оба.
– А то я не смотрю.
– Предупредить никогда не лишне. – Джесс делает затяжной вдох и такой же выдох. – Поверить не могу. Этот паршивый Ораниос.
А затем Тия на час ощущает себя частью семьи.
За столом собрались все братья и сестры. Разумеется, между ними нет кровного родства. Изгои общества, дети улицы. Они приходят и уходят, их число постоянно меняется. На одном конце стола восседает Паппи, на другом – его жена Клэр: щедрая, властная и хлопотливая женщина. Она – словно теплый очаг, вокруг которого собираются все. Ни один рот не закрывается, отчего за столом стоит гвалт. Последним прибегает Антон, который садится рядом с Тией.
– Поверить не могу, что ты пытался запудрить мне мозги, – говорит ему Тия.
– А я что, не отвлек внимание «прыща»? – Мальчишка улыбается во весь рот. – И потом, я же был не один. Все должно выглядеть как надо.
– Ты меня за дурочку принимаешь?
– Твои слова, просси, не мои.
– Буду тебе признательна, если ты перестанешь называть меня этим словечком.
Паппи стучит черешком ножа по стакану с водой, утихомиривая собравшихся.
– Всем закрыть рты. Вы же знаете правило.
Все соединяют руки, образуя живой круг. Справа от Тии сидит Антон, слева – Квинн. Напротив нее – Джесс. Тия склоняет голову и закрывает глаза.
– Великая Душа, создательница земли и небес, благодарим тебя за милосердие и неустанную заботу. В особенности за то, что сегодня ты привела к нашему столу Тию. Она – одна из самых смелых твоих служительниц; сестра, стремящаяся познать всю полноту твоего Совершенного Замысла. Пусть твои руки оберегают ее, дабы она и дальше выполняла свою жизненно важную работу. И да свершится Прибытие.
– И да свершится Прибытие, – разноголосо подхватывают собравшиеся.
Паппи поднимает голову и улыбается.
– А теперь, вознеся хвалу, перейдем к трапезе, – говорит он.
На столе – простая пища Аннекса: теплые караваи грубого хлеба, тушеная капуста с корнеплодами, графины с водой, куда добавлены ломтики лимона и апельсина. Пока еду раскладывают по мискам, Тия задает себе всегдашние вопросы. Пробудила ли молитва в ней определенные чувства? Почувствовала ли она хоть что-нибудь? Она тронута и даже немного ошеломлена словами Паппи, но неужели все это – лишь ее эмоции? Тия не причисляет себя к истинно верующим. Совсем нет. Она много раз пыталась силой привести себя к вере, надеясь, что это принесет ей душевное успокоение, укажет жизненный путь, избавит ее от гнетущего чувства внутренней опустошенности. Но все ее искренние усилия оказались безрезультатными. Вот в живопись Паппи она верит. Судя по его картинам, он проникает в более глубокие пласты жизни. Будто нет ни холстов, ни красок, а каждая картина – окно, за которым мир предстает таким, каков он на самом деле. Паппи изображает реальность без прикрас.