– Проблема разрешится сама собой? – заканчивает за нее Отто. – Мы оба знаем, что такого не бывает.
Какое-то время они молчат.
– Чуть не забыла. – Каллиста по-прежнему смотрит в окно. – Насколько понимаю, вы заключили новый брачный контракт. Отто, примите мои поздравления.
– Благодарю. Очень любезно с вашей стороны.
– Как я слышала, чудесная девушка. Но учтите, она молода и на нее будут заглядываться. – Прежде чем Отто успевает ответить, Каллиста снова поворачивается к нему. – Благодарю вас, министр. Ценю, что безотлагательно прибыли по моему вызову.
– Если хотите, чтобы я поговорил с нашим другом…
Каллиста жестом останавливает его.
– Это лишнее.
Уинспир смотрит на нее с бесстрастным видом. Затем встает, берет портфель (папку он намеренно оставляет на столе) и кивает:
– Разрешите откланяться, госпожа председатель.
Оставшись одна, Каллиста подходит к стенному бару и наливает себе виски. Уинспир – настоящий сухарь, в его присутствии ей всегда становится тревожно. А от происходящего в Министерстве общественной безопасности делается еще тревожнее. Четкого представления о происходящем нет даже у нее.
Она возвращается за стол, садится и делает несколько глотков. Что у них намечено на вечер? Вероятно, театр или концерт. По вечерам они с мужем редко сидят дома. Наверное, сейчас Джулиан ходит взад-вперед, постоянно глядя на часы и удивляясь, почему она опаздывает.
Негромкий стук в дверь. Вновь появляется секретарша:
– Госпожа председатель, будут ли еще какие-нибудь распоряжения?
Вопрос секретарши возвращает Каллисту к реальности.
– Нет, Саша. На сегодня все. Можете идти.
– Приятного вам вечера, госпожа председатель.
Хорошая девушка эта Саша. Воспитанная, пунктуальная, донельзя сдержанная. Каллиста допивает виски. Телефон стоит рядом и словно ждет, когда она снимет трубку. Черт бы побрал Малкольма Беннета. Черт бы побрал Отто Уинспира. Черт бы побрал Проктора и всех и вся, включая ее работу.
Она знает, как поступить. Нужно лишь решиться на это.
4
– Проктор, дорогой. Я так сочувствую тебе… – Элиза встретила меня в прихожей и сразу бросилась на шею. – Я услышала и сразу вернулась домой. Где ты был? Боже, да ты весь мокрый!
В самом деле, где я был? Такое ощущение, словно события этого дня я помню лишь частично. Помню, как вылез из машины и мгновенно промок. Помню, как дождь изменил город. А потом я шел милю за милей, не зная, куда иду. Тучи рассеялись. Свет солнца был ослепительно-ярким и обжигал мне глаза. В какой-то момент я обнаружил себя… в самом буквальном смысле; не знаю, как меня туда занесло… Я обнаружил себя у ворот Академии раннего обучения. Я стоял, а в мозгу шевелилась мысль: попала ли Кэли сегодня в школу? (И почему это должно меня заботить?) Затем, под вечер, я оказался на берегу, где мы с ней встретились утром. Пейзаж тот же, но освещение поменялось. Солнце теперь стояло у меня за спиной, и моя тень тянулась к воде. Темнеющее море, закатное небо множества оттенков, неподвижный воздух, словно природа затаила дыхание. Барашки волн, накатывающих на влажный песок. «Как по-вашему, что там находится?» Я встал у самой воды и вдруг почувствовал неодолимое желание нырнуть. Я разделся до трусов, оставив промокший костюм на песке, и бросился в волны.
А теперь, когда день необъяснимым образом закончился, я вернулся домой.
– Представляю, какой ужас ты пережил, – сказала Элиза.
– Откуда ты узнала?
Едва успев задать вопрос, я понял, насколько он глуп. Элиза узнала вместе со всеми.
– Услышала от покупательницы. Тогда я еще не знала, что это ты, но потом мне позвонили с твоей работы.
– Звонившего звали Джейсон?
– Кажется, да. Он назвался твоим стажером. Я даже не знала, что ты взял стажера. – Элиза крепче обняла меня. – Главное, ты дома. Представляю, как больно тебе было видеть отца в таком состоянии. Но его хотя бы не провожал чужой человек. Это очень важно.
– Наверное, ты права.
Элиза чуть отодвинулась, и я увидел, что ее глаза блестят от слез. Не надо ли было заплакать и мне, ведь я должен быть растроган тем, что жена так любит меня и стремится утешить в тяжелую минуту? Но мне вовсе не хотелось. Я вообще не чувствовал ничего, кроме жуткой усталости.
– Прости за утренние слова, – сказала Элиза. – Я была так резка с тобой. Проктор, мне хотелось, чтобы ты был счастлив. А потом произошло все это…
– Я на тебя не сержусь. Я тоже вел себя не лучшим образом.
Мы снова обнялись.
– Ты весь промок. Раздевайся.
Пока я раздевался, Элиза наполнила ванну. Только погрузившись в горячую воду, я по-настоящему понял, как сильно продрог, часами расхаживая в мокром костюме и хлюпающих ботинках. Я устал до мозга костей. В ванне я просидел до тех пор, пока вода не начала остывать, а когда выбрался оттуда, произошли три события, не связанные между собой. У меня прояснилось в голове. Элиза приготовила обед. (Мои ноздри уловили запах чеснока в винном соусе.) Я решил уволиться.
Быть паромщиком означало исполнять определенную роль. Наша обязанность – утешать и успокаивать. Мы стоим на страже эмоционального порядка в самые трудные и ответственные моменты жизни ретайров. Шесть часов назад на глазах толпы испуганных очевидцев я едва не задушил охранника. Утратив самоконтроль, я в одно мгновение перечеркнул все свои принципы, опозорился сам и опозорил свою профессию. Задумавшись о последствиях, я пришел к выводу, что меня почти наверняка уволят, а если нет, то понизят в должности, и это будет еще мучительнее. Это как медленная смерть, когда от тебя каждый день отрезают по кусочку. «Вы спрашиваете про бывшего директора Беннета? Пройдите по коридору. Слева, рядом с туалетами, будет кладовка. Теперь его рабочее место там».
Такая перспектива мне совсем не улыбалась. Уж лучше броситься на меч, как делали воины в древности. Да, настало время найти себе другой род занятий. Я оделся и прошел на кухню. Элиза заканчивала приготовление обеда. Стол уже был накрыт. В канделябре горели свечи, как принято у нас в доме. На разделочном столике ожидали открытая бутылка вина и два бокала.
– Тебе лучше? – спросила жена.
– Я только в ванне понял, как сильно озяб, – кивнув, ответил я.
Руки Элизы были заняты дуршлагом.
– Налей вина, пока я заканчиваю, – сказала она.
Я перенес бутылку и бокалы на стол. Прекрасное вино. И цвет красивый: насыщенно-красный. Его присылает подруга Элизы, унаследовавшая от родителей виноградник на севере острова. Лето там суше, чем у нас, а дожди в прохладный сезон выпадают чаще. Говорят, это благотворно действует на урожаи винограда и, соответственно, на вино. Может, мне стать виноделом?
Мы уселись за стол и какое-то время ели молча. Я не сразу понял, откуда у меня такой волчий аппетит, потом вспомнил, что с утра ничего не ел. Когда тарелка опустела, я поднял голову и увидел, что Элиза смотрит на меня нежно и заботливо. Какая чудесная, добрая женщина. Ну неужели мне этого мало? Может, такое происходит со всеми парами: брак по выбору со временем превращается в брак по привычке? Приятно было вспоминать, как она меня встретила: объятия, слова утешения, ванна, вкусный обед при свечах. Но из-за дневных событий дня все это ощущалось каким-то зыбким и ненастоящим, словно я попал в чужую жизнь или в ту, которая была у меня прежде, а не сейчас. Я подумал о Кэли. Надо же, у меня вдруг появилась юная подружка. Наверное, эмоциональная травма притупила и отодвинула на задний план остроту этой встречи, однако наше знакомство казалось мне предвестником чего-то. Я уже собрался рассказать о ней Элизе: «Знаешь, утром я познакомился с очень интересной девочкой. Наверное, ты слышала о девочке со шрамом. Так вот, это она». Однако меня тут же пронзила неприятная мысль. Дерганый мужчина среднего возраста и симпатичная девчонка со своими тараканами в голове. Странная парочка, не правда ли? Мой интерес к ней могли истолковать превратно. Если бы мне рассказали похожую историю, я бы сделал то же самое.
– Проктор, ты где?
– Прости. – Я изобразил одну из своих фирменных улыбок: наполовину смущенную, наполовину извиняющуюся. Я часто демонстрирую ее миру. Еда на тарелке Элизы была не столько съедена, сколько передвинута с места на место. – Мысли разбегаются. День был слишком уж странным.
– Хочешь, поговорим об этом? Может, станет легче?
– Я даже не знаю, о чем говорить.
Элиза потянулась через стол и взяла меня за руку.
– Ты ведь знаешь, я хочу тебе только добра.
– Это и без слов понятно. Я тут подумал… Утром ты была права. Сегодняшний день наглядно это показал.
Ее лицо озарилось довольной улыбкой.
– Проктор, так это же замечательно. Я очень рада. И как хорошо, что ты сам заговорил об этом.
– Мне понадобится несколько недель. Возможно, месяц. Надо передать дела. Не хочу лишних хлопот для сотрудников Департамента. А когда все сделаю, попрошусь в отпуск, из которого могу не вернуться. Наверное, это будет самым красивым уходом. Никакой горячки.
Элиза согласно кивала.
– Очень здраво. По-моему, великолепный план.
– Сомневаюсь, что после сегодняшних событий кто-нибудь станет возражать. Возможно, от меня и ждут чего-то в этом роде. Я просто избавлю начальство от необходимости сказать мне это в лицо.
– Ты прекрасно справляешься со своими обязанностями. Это скажет любой. Ты сделал карьеру, достиг в ней вершины. Нет ничего постыдного в том, чтобы двинуться дальше и начать делать другую. В отпуске у тебя появится время, чтобы хорошенько все обдумать.
– В общем-то, я уже обдумал. Почему бы не попробовать себя в преподавании?
– Преподавание. – Элиза кивнула, но без энтузиазма. Наверное, она рассчитывала на что-нибудь более эффектное. – Ты говоришь о высшей школе.
– Пока не знаю. – Я действительно не знал. Преподавание. Откуда взялась эта мысль? И чему я буду кого-то учить? – Пока это просто идея.
– Может, преподавание. Может, еще что-нибудь. Главное – понять, что́ ты хочешь делать. Каково самое сильное твое желание. Вот я, например, всегда хотела быть дизайнером одежды.