– Ну что, похоже, мне надо двигать, – наконец сказала Кэли. Она встала, сунула ноги в сандалии и убрала полотенце в сумку. – Следующий урок завтра?
– Кэли, мне очень понравилось обучать тебя, но я считаю, что тебе все-таки надо ходить в школу.
– Совсем не мое место.
– Я это понял. Но тебе хочется вляпаться в неприятности?
Она молча посмотрела на меня и сокрушенно вздохнула:
– Ладно. Как скажете.
– Говорю тебе честно: я совсем не против наших уроков. Но… есть определенные правила. Есть определенный порядок вещей.
– Но я же сказала: ладно. Иду в школу. Усекла.
Мне стало паршиво. В то же время сколько могли продолжаться эти уроки? Она же была чьей-то питомицей. Кэли уныло добрела до начала дорожки, затем повернулась и взглянула на меня. Вернее, вперилась.
– А как вы думаете, мы когда-то были знакомы? – спросила она.
Я понял смысл ее вопроса. Существовала распространенная теория: нас тянет к людям, которые что-то значили для нас в предыдущих итерациях. Это называлось конвергенцией. Конвергенция порождала нечто вроде дежавю: мимолетное, похожее на сон ощущение, что с этим человеком тебя связывали какие-то отношения. Конвергенция служила темой постоянных шуток: «Думаю, когда-то мы были женаты! А может, одно время просто спали друг с другом. Надеюсь, я был на высоте!» Дурачество, игра, но с серьезным подтекстом. Нам хочется, чтобы наши прежние жизни не забывались целиком.
– Возможно, были, – ответил я на ее вопрос.
– Я чувствую, что вроде как были.
– Сейчас мы друзья. Это важнее всего.
Она поправила лямку сползшей с плеча сумки.
– Но мне все равно хотелось об этом сказать. Спасибо за урок.
Она стала подниматься наверх. Кэли не ошиблась: я тоже это чувствовал. Конвергенция была чисто психологическим феноменом, не заслуживавшим доверия и не имевшим практического применения. Тогда почему, глядя, как она уходит, я испытал острое ощущение потери? Откуда это мгновенное чувство одиночества? Я вдруг понял, что за несколько часов, проведенных вместе, ничего не узнал о Кэли и даже не догадался спросить. Мы словно находились в плотном коконе, отгороженные от остального мира.
Тропинка не была прямой: она вилась по склону утеса. Кэли поднималась медленно, словно не хотела уходить, а может, просто устала за время урока. Поднявшись наверх, она обернулась и, увидев, что я смотрю в ее сторону, помахала мне. Был ли ее жест приветственным или прощальным – не знаю. Я помахал в ответ.
Она уже скрылась из виду, а я все смотрел и смотрел.
5
Сегодня Тия немного опоздала и открывает свою галерею в половине одиннадцатого.
У входной двери – медная табличка:
Ниже указан номер телефона. Галерея находится в отличном месте, где сосредоточены дорогие и изысканные магазины. С одной стороны к ней примыкает ателье женских шляп, с другой – книжный магазин. Напротив расположена пекарня, откуда по утрам на весь квартал распространяется аромат свежего хлеба и сладких булочек. Войдя внутрь, Тия отключает сигнализацию и зажигает свет, потом идет в служебное помещение и ставит чайник. Ей кажется, что у нее в голове стучит двигатель. Заварив чай, она несет чайник и чашку в зал галереи и ставит на свой стол. Ей очень, очень нужно ощутить в руках, а потом и внутри себя что-нибудь теплое. Правда, сейчас она бы предпочла для успокоения взбудораженных нервов напиток покрепче чая.
На сегодня у нее намечены три встречи, хотя куда важнее дождаться сведений от Квинна, которые должны навести ее на след Проктора Беннета – того самого паромщика. По словам Квинна, если знаешь, где искать, можно узнать о человеке все. Списки гостей, в которых он значится, членство в клубах, время занятий спортом и прогулок. Однажды Квинн узнал, что некий помощник заместителя министра финансов, у которого недавно закончился брачный контракт, каждый день выходит на прогулку ровно в половине первого и всегда придерживается одного и того же маршрута. Тии оставалось лишь «случайно» оказаться на его пути, где у нее так же «случайно» оборвался ремень плечевой сумки и содержимое выпало под ноги прогуливающегося чиновника.
Откуда Квинн черпает эти сведения? Свои источники он никогда не раскрывает. Посланником Матери может быть кто угодно, он встретится тебе где угодно. Экономки, дворники, садовники, официанты. Они ходят и ездят по Проспере, постоянно держа глаза и уши открытыми. Подмечают, кто с кем играет в теннис, вытаскивают из мусорных корзин служебные бумаги, подслушивают разговоры, наливая вино и убирая грязные тарелки. Другие, вроде Тии, работают на более высоком уровне. Не наливают вино, а пьют его. Проводят вечера, занимаясь бесстыжим флиртом. «Вы из Службы безопасности? Мне всегда было интересно, в чем заключается работа таких, как вы. Наверное, это очень увлекательно. Расскажите подробнее…» И все это надо произносить с улыбкой, не морща нос, когда мужская рука под столом ложится тебе на колено.
За окнами галереи виден тротуар и пешеходы, выглядящие такими далекими от всего этого. До чего счастливыми они кажутся, насколько они здоровы и доброжелательны! Просперианцы не просто встречают новый день, а врываются в него, как во вражескую траншею. «Будь особенным!» Эти призывы встречаются повсюду: на билбордах, на страницах журналов, в рекламных паузах телепрограмм. «Прояви свой потенциал!», «Чувствуй себя на все сто!».
Тия не чувствует себя на все сто. Вчера, возвращаясь с Аннекса, она была почти уверена, что у двери квартиры ее поджидают двое «прыщей». Взмахнут перед глазами служебным жетоном, положат тяжелую руку ей на плечо. С этим страхом она живет каждый день; он – словно эпизод из фильма, постоянно прокручивающийся в ее голове. Но ее никто не ждал: ни у лифта, ни возле двери. Только записка от соседки с просьбой проведать на выходных ее кошку. («Я оставила ей еды с избытком. Решила выбраться с друзьями на природу. Надеюсь, что не обременю Вас своей просьбой!»)
Тишина квартиры чуть не доконала ее. Как ужасно остаться наедине с собственными мыслями. Тия улеглась на диван, выключила свет и стала думать о Прокторе Беннете. Кто такой Проктор Беннет? Один из винтиков государственной машины – но что-то в нем зацепило ее. В этом Прокторе ощущалось что-то… иное. Тия стала мысленно кадр за кадром воспроизводить видео с дрона. Шум толпы на причале, удар электрошокером, замершее тело старика, Проктор, зажавший шею охранника. И дальше… Слова, произнесенные стариком; Проктор, поднимающий его на ноги и придерживающий за талию. Короткая пауза перед спешной погрузкой на паром, когда Проктор, встав поудобнее, поднял лицо к небу.
Тия остановилась на этом кадре.
Проктор был не лишен обаяния. Темные волосы, зачесанные назад, слегка выступающий лоб, выразительные брови и линия подбородка, небольшой рот с полными губами. Мышцы, напрягшиеся под пиджаком, говорили о том, что он достаточно силен. Привлекательный, хотя и вполне типичный просперианец среднего возраста: ухоженный, натренированный, хорошо сложенный, привыкший честно сражаться и по большей части побеждать.
Однако лицо этого человека говорило о другом.
Точнее, глаза. Он задрал голову, чтобы взглянуть на дрон. Вполне объяснимый поступок – но, казалось, он вообще ни на что не смотрит, а транслирует свои мысли в какую-то невидимую область, откуда может прийти помощь или хотя бы утешение. «Помогите мне, – говорили глаза Проктора. – Не знаю, почему я это делаю. Помогите мне понять».
После этого Тия налила себе первую рюмку. За первой последовала вторая, третья… пока бутылка не опустела. Дальше Тия ничего не помнила, а проснувшись, удивилась, что лежит на диване одетая, жмурясь от утреннего солнца.
Усталый взгляд Тии путешествует по стенам галереи, отчего ей становится еще хуже. До чего же скучны эти картины. Застывшие, безжизненные. Закаты. Горные пейзажи. Натюрморты с бутылками, цветами и фруктами. Чья-то собака.
Тия вздыхает. Развешенное по стенам галереи – это не живопись. Мазня. Порча холстов и напрасный расход красок.
Она идет в служебную комнату, где заполняет документы на продажу картин. Там ее застает дверной звонок. Первый из намеченных на этот день визитов. Тия быстро оглядывает себя в зеркале, возвращается в зал и видит женщину с картонным подносом в руках. На подносе – бумажные чашки с кофе.
– Сандра!
– Тия!
Они обнимаются, что выходит неуклюже из-за подноса, и обмениваются неизменным воздушным поцелуем. Сандра пришла в галерею прямо с йоги. На ней черные легинсы, мягкие туфли наподобие балетных и рубашка с длинными рукавами. Студия йоги находится в нескольких минутах ходьбы. Ее волосы заколоты на затылке. Влажное от пота лицо пышет здоровьем.
– Я принесла тебе латте, – говорит Сандра и снимает чашку с подноса. – С соевым молоком. Не возражаешь?
Тия ненавидит сою, напоминающую на вкус сырое тесто. Она и кофе-то не слишком любит. Но посетитель всегда прав. Она делает глоток, обжигая кончик языка.
– Спасибо. Мне как раз нужно было взбодриться.
– Бурная ночь?
– А по мне не видно?
Сандра слизывает пену с края чашки.
– У нас одна жизнь. Наслаждайся ею, пока можешь. Уж поверь моему опыту.
Основная тема разговоров Сандры – тяготы ее брака. Если она заводит речь о чем-нибудь другом, то все равно упоминает о мелких прегрешениях мужа: поздних возвращениях домой, бестактных замечаниях, забытых датах и никудышном сексе. Представления Тии об этом человеке целиком состоят из жалоб Сандры. Она даже не знает его имени.
– В этом есть свои плюсы, – улыбается Тия.
– Тебе надо ходить со мной на занятия. Сегодня вообще была сказка. Я проверила свой монитор. Как думаешь, сколько? Девяносто два! Девяносто два, в моем-то возрасте!