Все эти мысли мгновенно улетучились, когда через пять минут в зале появилась Тия.
Глядя, как она идет к столику, я встал. Она была такой же, как позавчера, то есть действовала на меня гипнотически.
– Я не опоздала? – тихо спросила она.
– Ничуть.
Последовала неловкая пауза. Как я должен был приветствовать ту, с которой имел пятнадцатиминутный флирт, два неполных дня занимавший мои мысли, хотя я и старался избавиться от них? Тия спасла положение: подалась вперед, и мы поцеловали друг друга в щеку.
– Вам доводилось здесь бывать? – спросила она, когда мы уселись.
Как-никак место встречи выбирала она, а не я.
– Доводилось, но не помню когда.
– Обожаю этот ресторан. Мне нравится здешний уют.
Стоило Тие посмотреть в сторону официанта, стоявшего за стойкой, как он мгновенно подошел к нам.
– С чего мадам желает начать? – спросил он, чиркая длинной спичкой и зажигая свечу на нашем столике. – Коктейль? Или, может, вино?
– Как вы считаете, для вина не слишком рано? – с озорной улыбкой поинтересовалась Тия, обращаясь ко мне.
Я заказал бутылку вина, появившуюся в тот же миг словно по волшебству. Официант продемонстрировал нам этикетку, затем откупорил бутылку, и все это с деликатной учтивостью, словно он хотел сказать: «Я понимаю, что у сэра и мадам свидание». Затем он наполнил объемистые бокалы. Казалось, в них льется не вино, а золотистый свет. Мы сделали по глотку, хотя мне было трудно не смотреть на Тию. Чем же она отличалась от других женщин? На ум пришло слово «естественность». В этом зале она выглядела естественнее других. Мысль опечалила меня (куда исчезла моя жена?) и одновременно усилила почти магнетическое воздействие Тии.
– И с чего же мы начнем? – спросила она.
– Вы говорили о каком-то новом произведении.
– Я так и сказала? – рассмеялась она. – Какая же я хитрюга! По правде говоря, мне просто захотелось встретиться с вами.
– Я догадывался.
– Вот и умница.
– Значит, никакого нового произведения нет. Правильно?
Тия прислонилась к спинке стула.
– Новые произведения есть всегда. Как вам картина с котом, сидящим на подоконнике? У меня есть парочка сентиментальных морских пейзажей, которые могли бы вам понравиться.
Вернулся официант, чтобы принять заказ. Мы что-то выбрали. Однако подробности совершенно не занимали меня – я находился под чарами Тии.
– Хочу кое-что рассказать вам, – продолжила Тия. – Есть по-настоящему хорошие картины. Только они не отсюда.
– А откуда?
– Все это с Аннекса. Удивлены? – спросила она, увидев мою изумленную физиономию.
Мне вспомнился тот пассажир в автобусе: грязные руки, испорченные зубы, грубая речь, ненависть, горящая в глазах.
– Немного удивлен. Я всегда думал…
– Не только вы. Все так думают. Но поверьте мне, там живут разные люди. В том числе один художник. Мы с ним подружились. Этот человек абсолютно гениален.
– Слишком смелое заявление.
Она пригубила вина.
– Возможно, но так оно и есть. Вам стоит взглянуть на его картины. Насыщенные, будоражащие, совершенно уникальные. Но их он не продает. Я сто раз пыталась их купить.
– Разве ему не нужны деньги?
– Уверена, что нужны, только вряд ли это его заботит.
– Просто святой.
– Или безумец. Наверное, то и другое… Можно вас спросить кое о чем?
– Конечно.
– Почему позавчерашний концерт вызвал у вас такую ненависть?
– Все очень просто, – засмеялся я. – Он вогнал меня в скуку.
– Скука – это одно, а ненависть – совсем другое. Я видела: ненависть не покидала вас ни на секунду. Потом вас вынесло из зала.
– Откуда вы знаете?
– Я сидела за вашей спиной.
Мне понадобилось несколько секунд, чтобы переварить услышанное.
– Получается, вы… преследовали меня?
– «Преследовала» – сильно сказано. Становится как-то не по себе. Согласны? – Тия запрокинула голову и засмеялась. – Хорошо, можете в меня стрелять. Да, я преследовала вас. Правильнее сказать, последовала за вами. Кралась по пятам до самого балкона. Мне захотелось узнать больше о человеке, у которого игра этой заводной куклы вызвала такую же ненависть, как и у меня.
Я не знал, как отнестись к ее словам. С одной стороны, было досадно, что кто-то читал меня, будто открытую книгу. С другой – я едва ли мог сожалеть о последствиях. Я очень давно не испытывал ничего подобного: ощущения, что личность другого человека затягивает меня.
– Знаете, вы правы, – сказал я. – Я действительно возненавидел этот концерт. Исполнение показалось таким… пустым. Даже нечеловеческим. Вы правильно сказали о ней: заводная кукла. Все звуки были безупречными, но за ними не стояло ничего, никаких подлинных чувств.
– Словно в ее жизни никогда не происходило ничего настоящего, – подхватила Тия.
– Вот-вот. – Я мотнул головой, прогоняя воспоминание о пианистке. – Раньше мне нравилось ходить на такие концерты. По крайней мере, они не вызывали у меня протеста. А сейчас… не могу понять.
– Просто в один прекрасный день ваши чувства изменились, только и всего.
– Я не смотрел на вещи под этим углом, но вы правы. С вами случилось то же самое?
Тия задумалась.
– И да и нет. Это началось рано, хотя тогда я не отдавала себе отчета. Мои родители водили меня везде. Музеи, концерты, оперы, спектакли. Не стряпня, предназначенная для новых итерантов, а солидный культурный багаж. Вам может показаться, что я шучу, но однажды родители заставили меня сидеть на всех операх Вагнера из цикла «Кольцо нибелунга». Четыре дня подряд я слушала тяжеловесную оперную музыку.
– Досталось же вам от них.
– Они делали это с благими намерениями. И мне казалось, что я очень взрослая. В этом-то и была проблема. Я ничего не понимала в этих шедеврах, и они мне совсем не нравились, но я мастерски научилась притворяться и изображать восхищение.
– Ваши родители были из мира искусства?
– Боже упаси! – засмеялась Тия. – Отец работал в Министерстве финансов, а мать дни напролет каталась верхом.
– Стало быть, галерея…
– Назовем это сверхкомпенсацией. В университете я получала высшие баллы по предмету «творческое самовыражение и эстетика». Я думала, это поможет мне разгадать тайну того, почему одни вещи считаются прекрасными, а другие – наоборот, но вышло гораздо хуже. Вся эта возвышенная болтовня – какое отношение она имела к реальности? Вы знаете, кем был Пикассо?
– Наверное, какой-то знаменитостью, – предположил я, делая очередной глоток вина.
– Испанский художник, живший в двадцатом веке. Он изобрел направление в живописи, которое назвали кубизмом. Это трудно объяснить словами, нужно самому увидеть кубистические работы. В общем, он показывал тот или иной предмет сразу в трех измерениях. Понимаете? Зритель видел его под разными углами, причем одновременно. Когда смотришь на картины Пикассо, кажется, что все изображено более правдиво, таким способом, о котором ты даже не задумывался. Это какой-то необычный мир грез. Там нет ничего красивого в привычном смысле, у зрителя возникает некомфортное ощущение, но в этом вся соль. Правда не всегда приятна. Познакомившись с творчеством Пикассо, я решила после окончания университета открыть галерею. Захотелось найти других художников, способных вызвать у меня такие же чувства. Ведь не мог же Пикассо быть единственным! И не вся живопись состоит из натюрмортов с цветами и фруктами. – Тия сокрушенно пожала плечами. – Вскоре я поняла, что ошиблась. Художники плодят банальщину.
– Кроме вашего друга с Аннекса.
– Да. – Она подняла бокал, словно собираясь выпить в его честь. – Кроме него.
Мне стало любопытно, и я спросил:
– И вы часто туда ездите? На Аннекс?
– Не сказала бы, что часто. Но езжу.
– Значит, у вас там есть друзья.
– Можно сказать и так. – Она вдруг насторожилась. – А почему вы спрашиваете?
– Мне недавно встретился один человек. Не то чтобы встретился… Мы с ним немного поговорили на автобусной остановке. Мне показалось, что он из обслуги, но занимает высокое положение. Он читал книгу, которая называлась «Принципы Учения о Прибытии». Вы что-нибудь знаете об этом учении?
– Слышала. На Аннексе много его приверженцев. А у меня есть лишь самые общие представления.
– Расскажите.
Тия сделала несколько глотков и поставила бокал на стол.
– Это разновидность религии. Свой главный догмат они называют Великим Замыслом. Нечто вроде награды на небесах после земных тягот. Примерно так. Праведное восхождение и достижение мифической земли обетованной. Власти не признают Учения о Прибытии, но пока относятся к нему терпимо.
– Эти люди поклоняются кому-нибудь?
– Да. Великой Душе. Это их богиня. Или бог. Или божество. Честно говоря, все это весьма расплывчато и туманно.
– И много на Аннексе последователей этого учения?
– Трудно сказать. Они очень скрытные.
– А ваш художник?
– Не знаю. Никогда не спрашивала.
Странно: столкнувшись с тем человеком, я почти забыл о нашей встрече, однако что-то запало мне в душу и заставило заговорить об этом с Тией.
– Человек, который мне встретился… Он постоянно называл меня «другом».
– Приятный, доброжелательный человек. Что вас удивляет?
– Меня удивили не столько его слова, сколько то, как он их произнес. Он сказал: «Прибытие грядет, друг. Да свершится Прибытие». Прибытие куда?
Она улыбнулась:
– Вечный вопрос. Думаю, туда, куда мы движемся.
Мы перестали говорить об этом. Официант принес заказ – блюда из рыбы. Мы ели и беседовали на разные приятные темы. Золотистого вина в бутылке становилось все меньше.
– Проктор, должна вам честно признаться кое в чем, – сказала Тия, когда мы доедали десерт. К этому времени зал опустел. – Не удивлюсь, если после этого вы выставите мне счет за моральный ущерб.
– Сомневаюсь.
– А зря. – Она глубоко вздохнула. – Я отправилась вслед за вами на балкон еще по одной причине. В среду я была на причале и видела, что там произошло. – (Я оцепенел.) – Иногда я хожу туда… проводить паром. Зачем? Не могу толком объяснить. Наверное, чтобы посмотреть на людей, которые… обрубили все связи с прежней жизнью.