Но меня тревожило не только это. Погода быстро становилась штормовой. Ветер усилился, поднялись волны, в высоту достигавшие двух футов, потом трех. В лодку летели холодные брызги. «Синтия», с ее тяжелым остовом и несоразмерно большим парусом, не была рассчитана на плавание в бурю.
– Мне уже начинать бояться? – спросила Тия.
– Это часть развлечения, только и всего, – выдавив из себя улыбку, ответил я.
Лодку сильно кренило. Руль сражался со мной, я удерживал его из последних сил. Оглянувшись назад, я не поверил своим глазам. С востока надвигалась плотная стена темных, почти черных туч; они едва не касались вздыбленных волн, отчего казалось, что море дымится. Внутри стены вспыхивали молнии.
Эта громада двигалась на нас, словно гигантский плуг.
– Ну вот, теперь мне страшно, – сказала Тия.
Температура резко упала. За какое-то мгновение похолодало градусов на двадцать. Над морем разнеслись первые раскаты грома, словно некий темный бог решил откашляться. Они не смолкали ни на мгновение, становясь все громче. Что еще хуже, в кокпите плескалась вода.
– Спуститесь в каюту и посмотрите, нет ли там лейки, – сказал я Тие.
– Что еще за лейка? – удивилась она.
– Так моряки называют емкость для вычерпывания воды.
Стараясь не упасть, Тия пробралась в каюту.
– Нашла ведро! – крикнула она.
– Сгодится!
Тия вылезла и принялась вычерпывать воду из кокпита, выливая ее за борт. Без толку. Нос лодки снова скрылся под водой, а когда вынырнул, вместе с ним поднялись фонтаны брызг. Я настолько озяб, что руки едва ощущали руль.
Вдобавок посыпал дождь.
Не «посыпал». Он колол нас тысячами острых водяных игл. Мы оказались внутри шторма.
– Помогите!
Голос, но где? Впереди нас? Позади? Я вертел головой, пытаясь определить направление.
– Пожалуйста, помогите мне!
– Тия, вы слышите? Кто-то зовет на помощь!
Она лихорадочно вычерпывала воду, даже не глядя в мою сторону. Наверное, в этом хаосе звуков она меня не услышала. Нос лодки взлетел на гребень волны, стремительно упал и снова взлетел. Я уже видел берег и причал. Но как пристать к нему? Лодку разнесет в щепки, и нам на берег не выбраться живыми.
И вдруг все прекратилось.
Это было необъяснимо. Мгновение назад мы сражались с ревущей бурей, а теперь плыли по почти спокойному морю. К воде потянулись коридоры солнечного света, сквозь облака, которые даже не рассеивались, а таяли на глазах. Казалось, я усилием воли отогнал шторм от берега. Охваченные безмолвным изумлением, мы благополучно причалили. Я привязал лодку к канатной тумбе.
– Проктор, вы весь дрожите.
Так оно и было. Я настолько замерз, что дрожь больше походила на судороги, поднимавшиеся откуда-то изнутри. Я успел забыть о криках, которые слышал. Наверняка то была галлюцинация, порожденная бурей.
– Вам нужно согреться. Идемте в дом.
Тия помогла мне выбраться из лодки и, обнимая меня за талию, повела по дорожке. Я едва переставлял ноги. Мы вошли через патио в гостиную.
– Где лежат одеяла?
Я показал, где находится бельевой шкаф, а сам стал раздеваться. Негнущимися пальцами я кое-как стянул с себя насквозь промокшую одежду, оставшись в одних трусах, потом уселся на диван, обхватив плечи и пытаясь унять дрожь. Вернулась Тия.
– Надо вас согреть, – сказала она и тоже разделась до нижнего белья. – Ложитесь и двигайтесь к стенке.
Она легла рядом, закутала нас в одеяло и крепко обняла меня. От ее тела исходили теплые волны. Я ощущал кожей лица легкое дыхание Тии. Запах ее кожи и волос был удивительно женским.
– Теперь лучше? – тихо спросила она, массируя мне спину, чтобы согреть ее.
– Да, – ответил я, хотя все еще дрожал.
Прошло несколько минут.
– Спасибо, мне стало теплее. Гораздо теплее.
10
Два часа ночи.
Они появляются отовсюду, словно из воздуха. Они знают, что́ им предстоит и как это надо делать. Все встречаются в переулке: Джесс, Антон и еще шестеро тощих мальчишек, чьи тела вихляют, как марионетки.
Аннекс спит. Ни горящих окон, ни прохожих. Присев на корточки, Джесс открывает банку и разливает краску по четырем баночкам поменьше. Краска, густая и клейкая, по цвету похожа на кровь. Мальчишкам не терпится приняться за работу. Каждая группа должна нанести три надписи, а если получится, то и четыре. Чем крупнее и заметнее, тем лучше. На дома вдоль главных улиц, правительственные здания, автобусные остановки. Главное, все это должно находиться вблизи дамбы. Джесс напоминает мальчишкам: об этом никто не должен знать, даже Матерь. Особенно Матерь. Это наша забота, а не ее. Затем Джесс спрашивает, все ли понятно.
Все понятно.
Мальчишки разбиваются на пары.
– Готов? – спрашивает у Антона Джесс.
Тот кивает, не поднимая глаз. Он взбудоражен, как и все, но не показывает виду. Антон покрепче остальных, лучше владеет собой. Мальчишка соображает, что это совсем не игра и они здорово рискуют. Прирожденный лидер. Его время еще придет.
– Пошли, – говорит Джесс.
Они быстро идут по лабиринту переулков и оказываются на рынке. Здесь тоже пусто. Торговые ряды закрыты. Джесс собирается двинуться дальше, но вдруг Антон поднимает руку; его слух острее. Мальчишка способен улавливать едва слышные звуки. Ага, движется слева. Теперь и Джесс слышит свист дрона. Оба ныряют под навес. Дрон проплывает над рынком и исчезает.
– Хорошие у тебя ушки, – шепчет Джесс.
Их цель – старая будка охраны в конце квартала. Пост перенесли в другое место, но будка все равно остается символом. Она стоит посреди улицы. Там уже не спрячешься. Стоящее место, хотя и Джесс, и Антон понимают, что это рискованнее. «Мы здесь были, – будет гласить их послание. – И оставили это прямо на вашей поганой будке, кровопийцы».
Прячась в тени домов, используя любое прикрытие, они приближаются к цели. Вот она, будка. Торчит прямо на перекрестке, словно громадное надгробие. Джесс и Антон переглядываются, кивают и выходят на открытое пространство. Джесс несет баночку с краской, Антон – кисть.
«ЗАБАСТОВКА», – пишет мальчишка.
Он отходит, быстро оценивает надпись, снова обмакивает кисть в краску и добавляет восклицательный знак.
«ЗАБАСТОВКА!»
– Получается, что мы кричим прямо им в морду, – говорит он Джесс.
Внезапно раздается скрип сапог: кто-то шагает по тротуару.
– Эй, вы!
Оба замирают.
– А ну, стоять!
– Бежим! – шепчет Джесс.
Бросив краску и кисть, они мчатся по улице и на первом перекрестке разбегаются в разные стороны. Джесс не чувствует страха – она действует сообразно плану, и все. Это их мир, а не охранника. Они знают этот мир вдоль и поперек; знают то, чего обалдую в форме никогда не узнать. Короткие пути. Так называемые слепые пятна, где человек просто растворяется в воздухе. Сейчас ей нужно добраться до чердачного окна. Антон верткий и юркий, как призрак, и в скорости ей с ним не тягаться. Охраннику тоже, и потому этот «блюститель порядка» погнался за ней. Джесс испытывает счастье; нет, даже ликование. «Что, решил догнать меня, паршивец?» – думает она. Ей хочется, чтобы охранник не просто вкусил горечь поражения, а изглодал поражение, как кость.
Вопреки здравому смыслу Джесс решает немного позабавиться.
Она проскакивает мимо чердачного окна, даже не взглянув на него. Как же она ненавидит этого охранника! И сколько сил дает ей ненависть, сколько темной радости! Всем в этом мире движет одна лишь ненависть, а не молитвы Паппи, умопостроения Матери и прочее. Это мир сапог, кулаков и ухмыляющихся физиономий, и, если ты действуешь правильно, если собираешь всю ненависть внутри себя и позволяешь ее черным щупальцам обвить твое сердце, ничто не сможет тебя остановить. Не успеешь и глазом моргнуть, как пол-Аннекса попрет по дамбе, зажав в зубах ножи.
Джесс сворачивает в очередной переулок. На веревках, натянутых между домами, висит давно высохшее белье. Ночь кажется пустой и бездушной. Даже звезды пропали. На пути Джесс встает высокий деревянный забор, однако она чувствует себя непобедимой и способной летать. Где-то сзади пыхтит охранник. Джесс быстро подходит к забору, приподнимается на цыпочки, хватается за верхний край, подтягивается и перемахивает на другую сторону.
Потом приземляется.
Жестко.
На что-то.
«Что-то» оказалось толстой палкой. Палка – не проблема. А вот торчащий из палки гвоздь – это настоящая проблема. Гвоздь прокалывает ей подошву сапога, затем подошву ступни и выходит с обратной стороны.
Боль настолько сильная, что Джесс не выплескивает ее наружу. Джесс кричит внутрь себя. У нее перехватывает дыхание. Черт! Черт! Черт!
А охранник приближается.
Боль спасает Джесс, дает ей волю к действию. Сидя на земле, она прижимает колено к груди, находит более удобное положение для поврежденной ноги, набирает в легкие побольше воздуха и упирается руками в палку.
Хлещет кровь, и вскоре ее нога свободна.
Времени бежать нет, да с такой ногой и не побежишь. Охранник достигает забора. Он подтягивается, заглядывает на другую сторону и видит Джесс.
Это не просто охранник. Это «прыщ». Тот самый Хэнсон.
– Ты только посмотри на себя, – говорит он.
Джесс сидит на земле, вцепившись в ногу.
– Кажется, я сломала ногу, – говорит она и смотрит на него широко распахнутыми, полными слез глазами. Беспомощная, как птица со сломанным крылом. – Пожалуйста, не бейте меня.
Хэнсон спрыгивает на землю, снимает с пояса складную дубинку и выдвигает ее на всю длину.
– Поднимайся.
Джесс прикрывает лицо:
– Я не могу… простите.
Хэнсон подходит к ней:
– Я сказал, поднимайся… сука.
Когда он замахивается дубинкой, Джесс уже готова. Она поднимает палку и тоже замахивается, вставая. Неожиданно рука Хэнсона пустеет; дубинка улетела в темноту. Он недоумевает, глядя на пустую руку:
– Что за…
На этом его речь обрывается по очень простой причине: гвоздь ударяет ему в висок и дюйма на три уходит в недра мозга. Хэнсон стоит с выпученными глазами. На лице – ничего, кроме неподдельного изумления. Кажется, еще немного – и откроется величайшая в мире тайна. У него подгибаются колени. Он бы сполз на землю, но, поскольку гвоздь остается в его мозгу, а Джесс обеими руками держит палку, тело «прыща» сохраняет вертикальное положение. Он напоминает смиренного верующего во время молитвы.