Едва охранник вскочил на ноги, как я двинул ему по голове дубинкой. Покачиваясь, он осел на пол. За дверью слышался топот бегущих ног. Несколько человек одновременно выкрикивали приказы. Я разбил пульт управления дверью рукояткой дубинки и заперся изнутри. Сев за стулом, я сорвал с пояса наручники, сковал руки «воскресшего» охранника, заломив их ему за спину, после чего одной рукой обвил его шею, а другой схватил за волосы и запрокинул голову.
– Где она?
– Кто – она? Ты псих или как?
– В изоляторе содержится один человек. В какой камере? Отвечай!
– Почем я знаю? Я только заступил на дежурство. – (Я сильнее сдавил ему горло.) – В восьмой. В восьмой кто-то есть.
В дверь уже дубасили кулаками.
– Ключи где?
– В переднем ящике. Бери. Мне плевать.
Ключей на кольце оказалось немало, но все были пронумерованы.
– Кэли, я иду! – заорал я, сознавая, что план катится ко всем чертям.
Еще немного, и дверь снесут. Сюда ворвется толпа охранников. Они уже рядом. Но, встряв в это дело, я буду сражаться до последнего. Я не сумею помочь Кэли, но хотя бы дам понять девчонке, что она мне небезразлична, что кто-то попытался ее вызволить.
– Кэли, держись! Сейчас выпущу тебя!
Я растратил остатки сил и, шатаясь как пьяный, побрел к восьмой камере. Я уже добрался до нее, когда внешнюю дверь изолятора сломали.
– Он где-то возле камер!
Ко мне бежали, но я даже не обернулся. Торопливо открыв дверь камеры, я сунулся туда.
Камера была пуста.
Тут охранники настигли меня. Последовал тяжелый удар в спину, и в следующее мгновение я летел ничком на пол, готовясь к жесткой посадке.
Тия оказывается во всем этом подвальном безумии.
В дальнем конце коридора столпились охранники. Оттуда доносятся их крики, а также удары в дверь, которую ломают. Наконец раздается «хряп» – дверь выбита.
– Мы его сцапали! – кричит кто-то.
Его. Проктора.
Сирены умолкают. На полу, упираясь в стену, сидит женщина и щурится от боли. Тия опускается перед ней на корточки.
– С вами все в порядке? – спрашивает Тия. – (Женщина баюкает покалеченную руку.) – Давайте я вам помогу.
– Ой! Не трогайте!
– По-моему, у вас сломана рука.
– Без вас знаю, что сломана! – огрызается женщина.
Тия пытается увидеть, что делается в глубине коридора, но спины охранников загораживают обзор.
– Что там случилось?
– Какой-то лунатик ворвался. Пытался проникнуть в изолятор. Это он сломал мне руку.
Тия старательно изображает потрясение:
– Представляю, как это страшно.
– Похоже, допрыгался, мерзавец. Взяли-таки его.
– И куда теперь он попадет?
По лицу женщины Тия видит, что допустила ошибку. Она зашла слишком далеко.
– В каком Департаменте вы работаете? – настораживается женщина. – Что-то я вас не помню.
– В социальных контрактах, – отвечает Тия. Это первое, что приходит ей на ум.
Взгляд женщины становится жестким.
– Вы там не работаете.
– Мне пора, – говорит Тия и выпрямляется.
– Эй! – кричит женщина, обращаясь к охранникам. – Сюда! Помогите! Здесь еще одна подозрительная особа!
Тия бежит, не оглядываясь, перепрыгивая через две ступеньки, и влетает в коридор. Из приоткрытых дверей опасливо выглядывают работники. «Думаете, нам больше не грозит опасность? Кто-нибудь знает, что случилось?» Тия проносится мимо них, выскакивает в гараж, забирается в машину и торопливо съезжает по пандусу. Она мчится по улице, оставляя позади здание министерства, площадь и все, что называла своей жизнью. Только отъехав на приличное расстояние, она замечает, что по ее щекам катятся слезы.
21
– Проктор, ты меня слышишь?
Стеклянное море, двойные звезды. Голубая капля, подвешенная в небе. Я плыву к ней, делая широкие гребки. Как и у всех звезд, у голубой звезды есть имя; оно скрывалось в глубинах моего разума, но достать его оттуда я не мог. Я был один, но себя не чувствовал одиноким. Где-то поблизости находилась женщина. Ощущение ее присутствия окутывало меня глубоким покоем и влекло дальше.
– Проктор, ты здесь?
Впереди были свет и темный силуэт. Приблизившись к нему, я понял, что это парусный корабль. Паруса были опущены до гиков и свернуты. Корабль стоял на якоре, не двигаясь с места. В каюте горела единственная лампа.
– Вряд ли он нас слышит.
Я доплыл до корабля. Как и от голубой звезды, от него исходило ощущение чего-то постоянного. Оставалось только понять, чего именно. За иллюминатором мелькнула тень. В каюте кто-то был. Я находился совсем рядом с лестницей, спускающейся с кормы. Может, эта женщина ждет меня там? Никого другого на корабле быть не могло. Она впустит меня, накормит, обнимет, согревая мои озябшие кости. Потом уложит рядом с собой, накрыв нас обоих чистым и мягким покрывалом. Будет шепотом рассказывать обо всем, что мне надо знать. Назовет имя звезды.
– Думаю, ждать больше нельзя.
Я поплыл вдоль корпуса корабля. Я уже видел лестницу. Она была все ближе и ближе, оставалось лишь протянуть руку и ухватиться…
– Давайте эпинефрин[7].
Все мое тело содрогнулось. Небо стало ослепительно-белым. Нет!
– Проктор, ты меня слышишь?
Корабль исчез. И не только корабль. Небо и море тоже.
– Открой глаза, не бойся.
Меня куда-то несло; я падал, распластывался, словно капля воды, кувыркался…
– Проктор, да открой же глаза!
Дневной свет. Кровать. Лица вокруг. Ощущение, что я окружен целой толпой.
– Ну наконец-то. Привет, дружище!
Я заморгал, щурясь от света. Никак Уоррен?
– С возвращением, старина. – Он поднес мне кружку с соломинкой. – Пока помолчи, просто пей.
Вода была теплой и безвкусной. Попытка оглядеться не удалась; глаза не слушались меня. Все было словно в тумане и как бы лишенным глубины. Я различал чьи-то фигуры, но лишь в общих чертах. Детали ускользали. Булькающий звук из соломинки подсказал, что я выпил всю воду.
– Что… произошло? – спросил я.
Казалось, мой язык оброс шерстью.
– Ты находишься в медицинском корпусе Министерства благополучия, – сказал Уоррен, отставляя чашку.
Медицинский корпус. Неужели я заболел?
– У тебя был приступ. Помнишь что-нибудь?
Я попытался вспомнить. Замелькали какие-то мелочи, не связанные между собой. Цельных воспоминаний не было. Только сейчас я сообразил, что не могу двигаться, будучи пристегнут ремнями к кровати.
– Проктор, должен тебе кое-что сообщить. Выслушай меня внимательно.
– Почему меня связали? – Крепкие ремни сковывали ноги и туловище. На теле – ничего, кроме тонкого больничного халата. – Что вообще происходит?
– Когда в прошлую пятницу я тебя обследовал… – Уоренн замялся. – В общем, я кое-что обнаружил.
Я взглянул на туманные фигуры за его спиной.
– Как понимать это «кое-что обнаружил»? Кто эти люди?
– Постарайся сохранять спокойствие. Не хотелось бы вводить тебе снотворное.
Я дернулся, проверяя крепость ремней:
– Вы стреножили меня, как курицу. Что все это значит?
– Проктор, у тебя опухоль в мозгу. – (У меня перехватило дыхание.) – Дружище, мне очень жаль. На прошлой неделе я стал анализировать твои показатели. И обнаружил крупное новообразование в затылочной и теменной областях. Опухоль росла годами, возможно с первых лет итерации. Во всем, что происходило на прошлой неделе, нет твоей вины. Проктор, ты попросту был не в себе. Мы стабилизировали твое состояние, но я не знаю, насколько этого хватит. Надо побыстрее доставить тебя на Питомник.
Что, правда? Признаюсь, на несколько секунд я ему поверил. Но только на несколько секунд.
– Я тебе не верю. Ты выдумываешь.
– Поверь, мой старый друг, я бы сам хотел, чтобы это оказалось выдумкой.
– Нечего называть меня «старым другом». – Я взглянул на его лицемерную физиономию и все понял. – Это из-за того укола. Ты что-то сделал с показателями моего монитора.
Он печально покачал головой:
– Нет, Проктор. Нет. Насчет витаминов… да, здесь я тебе соврал. Я ввел тебе ангиогенетический ингибитор. Рассчитывал, что он замедлит рост опухоли. Но, как выяснилось, уже слишком поздно.
– Ты врешь.
– Проктор, ты не хочешь взглянуть фактам в лицо. Паранойя, членовредительство, эти вспышки насилия… Ты не похож на прежнего Проктора. Элиза сильно напугана. А она любит тебя больше, чем кого-либо. Она рассказала о случившемся в понедельник.
– Ничего особенного не случилось. Ну разозлился немного, только и всего.
– В изложении Элизы это звучит по-другому. Проктор, ты серьезно напугал ее. И это еще не самое страшное. В вашем доме нашли двух охранников. Оба пострадали, причем один – весьма серьезно. Как ты объяснишь свои действия?
– Они на меня напали!
– Как тот охранник на причале?
– Тот охранник жив! Я видел его в подвале!
Уоррен вздохнул:
– Никого ни в каком подвале нет. Плохи твои дела, Проктор.
– Это все из-за корабля моего отца? Вот из-за чего поднялась эта шумиха.
– Будет тебе, Проктор.
– Только не строй из себя оскорбленную невинность. Не делай вид, будто ничего не знаешь. – И вдруг мне открылась вся картина целиком, словно над ярко освещенной сценой поднялся занавес. Они все участвовали в этом спектакле: Уоррен, Каллиста, Эймос, Регана. Возможно, половина сотрудников моего бывшего Департамента и членов аттестационной комиссии. И у каждого была своя роль.
– Думаешь, ты меня перехитрил? – сказал я. – Я знаю, что у тебя на уме.
– Прошу тебя, вслушайся в собственные слова. Ты на себя не похож.
– Где Кэли?
– Кто?
– Девчонка, черт тебя побери! – Я снова напрягся всем телом, пытаясь разорвать ремни. Напрасно. Ремни были крепкими. Часть меня сознавала: я несу бред, как настоящий параноик. Другой части было на это наплевать. – Я учил ее плавать! Ее должны были поместить в изолятор и отправить на реитерацию.