– Проктор, – произнес он, и на небритом лице вспыхнула улыбка. – Вот ты и у нас. Хорошо. – (Все разговоры стихли.) – Я – Паппи, здешний сумасшедший. Во всяком случае, они меня так называют. – Он указал на начало стола. – Садись рядом со мной.
Взгляды собравшихся переместились на меня – чужака, которого Паппи к тому же пригласил сесть рядом с ним.
– Пусть твоя юная подруга тоже сядет поближе ко мне, – скомандовал Паппи.
За столом снова зашептались. Кэли уселась рядом со мной.
– Добро пожаловать, – произнес Паппи.
– Привет, – смущенно пробормотала Кэли.
Паппи обратился к собравшимся:
– Попрошу всех.
Я быстро сообразил: нам нужно взяться за руки. Ритуал показался мне странным; ничего подобного я не делал ни перед едой, ни в других случаях. Однако сейчас, когда собравшиеся за столом образовали живую цепь, я вдруг почувствовал силу обряда. Я протянул руку Кэли. Девчонка диковато посмотрела на меня, но в ответ протянула свою. Я, в свою очередь, взял грубую, мозолистую руку Паппи, перепачканную краской.
Паппи откашлялся и заговорил:
– Великая Душа всего творения, создавшая мир видимый и мир невидимый, благодарим тебя за твои щедроты и сегодняшнюю возможность собраться вместе. И еще благодарим тебя за наших гостей: Проктора и…
Паппи умолк, вопросительно глядя на Кэли. Глаза девчонки беспокойно забегали.
– Кэли, я – Кэли.
– И Кэли, – продолжил Паппи, – которых мы приветствуем за нашим столом и в нашем кругу. Пусть твои руки сохранят нас, дабы мы познавали полноту твоего Великого Замысла вплоть до дня Прибытия, как обещано в твоем святом писании.
– И да свершится Прибытие, – в унисон произнесли сидящие.
Едва разомкнулись руки, как за столом стало шумно. Голоса перемежались со стуком посуды. Все это слегка ошеломило меня; прежде всего – теплота и глубина чувств. Не важно, были они в родстве или нет: эта странная, разношерстная компания выглядела как семья. И меня пригласили влиться в их семью; меня, совершенно чужого человека. Более того, их врага.
– Вы произнесли замечательные слова, – сказал я Паппи.
Он пожал плечами:
– Малость наивные и сентиментальные, но ребятам нравится.
– Вы говорили о «великом замысле». А что вы понимаете под этими словами?
– Ага, вот и до нас очередь дошла, – сказал он, потирая руки.
Я понял, что с ответом на вопрос придется подождать. Нам подали еду. Жареная картошка, тушеные овощи, толстые розовые ломти мяса, чуть подгоревшие по краям и щедро политые соусом. Я пододвинул к себе тарелку. Все притихли, занятые едой. Я тоже начал есть, одновременно наблюдая за Паппи. До этого я ни разу не встречал слепых. Любой просперианец, лишившийся зрения, поспешил бы на ближайший паром. Меня удивляло, что Паппи, ничего не видя, прекрасно ориентировался в пространстве. А как он ел! Его движения были медленными и точными, как у ювелира. Отрезав невидимый кусок мяса или поддев вилкой невидимый ломтик морковки, он подносил его ко рту с глубокой торжественностью. Челюсть совершала круговые движения, как у коровы, жующей жвачку. Все это сопровождалось тихими носовыми звуками – признаком наслаждения.
– Надеюсь, тебе нравится наше угощение, – сказал он мне.
– Да, спасибо.
Я благодарил не из вежливости; еда действительно была вкусной.
– Кэли, а ты что скажешь?
Девчонка почти не притронулась к еде.
– В общем вкусно, – буркнула она.
– Хочешь узнать кое о чем? – спросил девчонку Паппи.
Ее глаза беспокойно забегали по сторонам.
– Ну… хочу.
– Кажется, мы с тобой уже встречались. Что ты думаешь на этот счет?
Вопрос удивил Кэли. Меня – тоже.
– Нет, не так, как ты подумала. Не лично. А здесь.
Паппи постучал себе по виску.
– Не понимаю, – призналась Кэли.
– Значит, нас уже двое. И тем не менее Тия утверждает, что на картинах я изображал твое лицо.
– Как вы могли рисовать мое лицо, если вы меня не знаете?
– Это самый замечательный вопрос. – Паппи указал на ее тарелку. – Тебе надо поесть, иначе это заденет чувства Клэр. Она – наша кормилица и относится к этому очень серьезно.
Дальше мы ели молча. Кэли проглотила почти все, что было у нее на тарелке. Когда обед закончился и все понесли опустевшие тарелки на кухню, Паппи тронул меня за руку:
– Идем со мной.
Я оставил Кэли на попечение Тии, взял художника под локоть, и мы с ним углубились в его подземное пристанище. На полу валялись матрасы и чьи-то вещи, разбросанные или собранные в кучи. Похоже, здесь спали не только на полу, но и на старых диванах и кушетках.
– Извини за беспорядок, – сказал Паппи. – Но не скажу, чтобы меня это так уж сильно донимало. Вот одно из преимуществ слепца: ты перестаешь дергаться из-за пустяков.
До меня начало доходить: Паппи и Клэр устроили в подземелье нечто вроде сиротского приюта.
– И много у вас обитателей?
– Откуда мне знать? Спроси лучше у Клэр. Она готова приютить каждого.
В ноздри вдруг ударил сильный запах растворителя для масляных красок. Паппи привел меня в просторное помещение с высоким потолком. Когда-то оно служило не то складом, не то мастерской. Я отпустил его локоть и прошел на середину. Холсты, развешенные по стенам, были невероятно яркими и выразительными: я словно попал внутрь калейдоскопа. Меня окружали запечатленные при помощи красок выплески чистых, искренних ощущений и переживаний, настолько сильные, что они казались пульсирующими. Вспомнился рассказ Тии о Пикассо; зрители, глядя на его картины, видели изображенное там сразу под несколькими углами. На картинах Паппи тоже хватало углов, равно как и ярких цветовых пятен. Я всматривался и постепенно начинал замечать знакомые предметы и сцены. Но все они были словно тени, призрачные отражения далеких, неземных сфер, лежавших за пределами скучной реальности нашего мира.
Мои размышления были прерваны чьими-то шагами. Я не заметил, что мастерская Паппи имела две двери; из второй появилась моя мать. Она прошла к столу в дальнем конце помещения, достала из кармана куртки что-то округлое и положила на стол. Предмет оказался мешочком из мягкой ткани, скрепленным тесемкой.
– Что это? – спросил я.
– Моя часть обязательств по нашей сделке. Подойди и достань то, что внутри.
Я развязал тесемку, сунул руку внутрь и вытащил листок бумаги, пожелтевший от времени.
Этот документ доводится до вашего сведения с целью помочь вам в предстоящие дни. Вскоре вы начнете замечать изменения в самих себе и окружающем мире. Они могут включать в себя:
• метеорологические аномалии, такие как внезапные бури;
• ощущение дезориентации и паники;
• нарушения сна;
• воспоминания, вызывающие сомнения в их реальности;
• состояния дежавю;
• странные совпадения;
• галлюцинации;
• ощущение сильного, но быстро проходящего озноба;
• изменения в ночном небе, такие как появление незнакомых небесных тел.
НЕ ПОДДАВАЙТЕСЬ ПАНИКЕ.
НЕ ОБРАЩАЙТЕСЬ ЗА ПОМОЩЬЮ К ВРАЧАМ.
ЖДИТЕ ДАЛЬНЕЙШИХ РАЗЪЯСНЕНИЙ, КОТОРЫЕ ВСКОРЕ ПОСТУПЯТ.
– Мы называем это Артефактом, – пояснила мать. – Говорят, таких листков были сотни или даже тысячи. Уцелел только этот. Мы переносим его из дома в дом, оберегая от «три-эс».
– Откуда он у вас взялся? – спросил я.
– Никто не знает. Известно лишь, что документ создан очень давно.
Передо мной был священный текст, так называемое святое писание, к которому Паппи обращался перед обедом. Мне этот листок отнюдь не казался священным. Обычная листовка, какие выпускают различные службы.
– И вы построили на этом целую религию.
– Проктор, людям требуется надежда. Им надо во что-то верить.
– Насколько я понимаю, сама ты в это не веришь, – сказал я матери. – Очень цинично с твоей стороны.
– Проктор, позволь вставить словечко, – вмешался Паппи. – В этом мы с твоей матерью несколько расходимся. Но в остальном наши мнения совпадают. Ораниос реален. Прибытие тоже реально. И Артефакт это подтверждает.
– По-моему, ничего он не подтверждает. Вдруг кто-то в прошлом решил пошутить и изготовил такую бумажку.
– Проктор, расскажи мне о Кэли, – попросила мать.
– А какое отношение она имеет ко всему этому?
– Вот я и хочу узнать. У тебя. Кстати, ты обратил внимание, что у девочки на руке нет монитора?
– О чем ты говоришь? Разумеется, у нее есть монитор.
– То-то и оно, что нет, – качая головой, возразила мать.
Наш разговор прервали шум и крики за дверью. Потом дверь распахнулась. На пороге стояла Тия.
– Антон вернулся, – сказала она.
Мальчишка сидел за обеденным столом и уписывал за обе щеки то, что осталось от обеда. Остальная ребятня сгрудилась вокруг него. Мать отогнала их и села напротив Антона.
– Где ты был?
– Уже рассказывал Тие, – ответил он, не переставая жевать. Затем потянулся к стакану и выпил почти всю воду. – Под арестом я был, вот где.
– То есть тебя арестовали у дамбы.
Сорванец кивнул, отправляя в рот очередную порцию съестного.
– Антон, оторвись от еды хоть на минутку.
– Я проголодался! «Прыщи» нас почти не кормили!
– Еда от тебя не убежит. – (Шумно вздохнув, мальчишка положил вилку.) – Давай с самого начала, – попросила моя мать.
Лицо Антона было чумазым. Волосы давно не видели горячей воды и мыла. Одежда сидела на костлявом теле, как старое платье на вешалке.
– Я ж все сказал. Замели нас охранники. Поволокли в свой подвал.
– Скольких арестовали?
– Точно не знаю. Но многих.
– Они вас о чем-то спрашивали? Водили на допрос?
Антон кивнул:
– Некоторых водили. «Прыщи» являлись за ними. А меня не трогали. И еще нескольких.
– А что было потом?
– Приперся их главный «прыщ». Сказал, чтобы нас отпустили.
– Отпустили? – переспросила мать и нахмурилась? – Просто так?
– Ну да. Он сказал: «Нечего их тут держать. Выпускайте».