– Устраивайтесь поудобнее, – сказала она, откладывая газету. – Нам нужно о многом поговорить. – (Я сел напротив нее.) – Как вы себя чувствуете? Вам тепло? Вижу, вы нашли халат.
– Я не понимаю, что случилось.
Она кивнула:
– Следовало ожидать. Я здесь, чтобы помочь вам разобраться во всем. – Она подалась вперед и уперла локти в стол. – Скажите, директор Беннет, где, по-вашему, вы находитесь?
Я оглядел кубрик. При внимательном осмотре обнаружились признаки того, что корабль обитаем. Открытый атлас и пластмассовый стаканчик с карандашами на навигационном столе; туфли на мягкой подошве, оставленные у лестницы; сетка с фруктами над камбузным столом – в ней лежали яблоки, бананы и один апельсин. На посудной стойке я заметил несколько тарелок, составленных в ряд.
– «Ораниос», – сказал я, переводя взгляд на доктора Пэтти. – Это «Ораниос».
– Да и нет, – сдержанно улыбнулась она.
– Но на корме есть название.
Доктор Пэтти убрала локти со стола и выпрямилась.
– Помните, мы говорили о ваших снах? Правда, это было очень давно.
– Вы хотите сказать, я был еще зеленым юнцом.
– Я тогда посоветовала вам думать о своих снах не как о снах, а как об отзвуках. Источника уже нет, но звуки остались, и они, словно эхо, отражаются в вашем уме, пока не затихнут.
– Помню.
– Тогда вы без труда поймете мое объяснение. Допустим, это сам предмет, – сказала она, положив руки на край стола. А это, – она передвинула их на другой край, – отзвук предмета, его тень. Вам знакома притча о пещере? Сейчас она будет весьма полезной.
Да, я помнил. Что-то из университетских времен.
– Платон, – сказал я. – Кажется, это один из его диалогов.
– Совершенно верно, директор Беннет. Напомню, о чем идет речь. Нескольких узников поместили в пещеру, посадив лицом к стене. У них за спиной находятся кукловоды, управляющие марионетками, и горит костер. На шею узников надеты колодки, не дающие им обернуться, поэтому их глаза видят лишь тени на стене. Узники смотрят на тени и видят собачку, дом, женщину, выгуливающую собачку перед домом. Им невдомек, что тени на стене – вовсе не предметы, а только отражения предметов… Это объяснение вам помогло?
Я задумался над ее словами.
– Получается, все, что меня окружает… нереально.
– Я бы так не сказала. Скорее это иная реальность. Если угодно, теневая.
Я вновь стал разглядывать кубрик. В поле зрения попало то, чего я не заметил в прошлый раз. Три ярко-желтых непромокаемых плаща на стенных крючках, зацепленные за капюшоны. Пачка с сухим завтраком и открытый картонный пакет с молоком на камбузном столике. И запах. Не смолы или моря, а мягкий, живой, человеческий. Правильнее всего было бы назвать его «домашним». Так пахнет одежда на людях, так пахнут их тела, постоянно перемещающиеся в замкнутом пространстве. Запах жизни, но в каком-то более важном смысле. Что-то до боли близкое.
– По-моему, это место мне знакомо.
– Такие ощущения вполне могут возникать. И не просто так.
– Похоже, я здесь уже бывал. – Я посмотрел на участливое лицо доктора Пэтти. – Вот только не знаю когда.
– Уверяю вас, вы обязательно вспомните.
– А у него есть имя?
– У чего?
Я обвел рукой кубрик:
– Все это. Место, где мы с вами находимся.
– Конечно, директор Беннет. Вы называли это «передней».
– Я?
Она кивнула:
– Да, вы. Вам знакомо это слово?
– Так называют помещение, предшествующее другому. Что-то вроде комнаты ожидания.
– Точно. В данном случае правильнее назвать это место гардеробной. Представьте, что вы одеваетесь к приему гостей или готовитесь пойти по делам.
– Вы хотите сказать, что я здесь не задержусь? Я на пути в другое место?
– Правильно, – кивнула доктор Пэтти.
– Иными словами, я куда-то прибываю?
– Да, директор Беннет.
– И куда же?
Она улыбнулась:
– В этом вся суть. Да, забыла спросить: халат вам по размеру? Вы в нем не мерзнете? Я хочу, чтобы вам было тепло и уютно.
Меня несколько смутила такая перемена темы разговора. Но доктор Пэтти была права: я вдруг почувствовал озноб.
– Должен признаться, я немного озяб.
– Вот-вот. – Она заботливо наморщила нос. – Самое время согреться чаем. – Она встала с банкетки. – Поскучайте немного, пока я ставлю воду и завариваю чай. Это быстро.
Она перешла на камбуз и занялась чаем.
– Скажите, а Пэтти – это ваше имя или фамилия?
Она зажгла газ и поставила чайник.
– На самом деле ни то ни другое. – Женщина достала из шкафчика две чашки, сдула с них пыль и поставила на стол. – Вы назвали меня так. Решили, что другим будет легче запомнить это имя.
И снова я не мог вспомнить, когда это было и с чего я дал ей такое имя.
– Легче? По сравнению с чем? – все-таки спросил я.
Доктор Пэтти встала на цыпочки и сняла с верхней полки небольшую металлическую коробку.
– По сравнению с другим, труднопроизносимым. – Она показала мне коробочку. – Надеюсь, ирландский чай для завтрака вас устроит. Тут была мята, но я забыла, где она лежит. А вы пока посмотрите газету. Вода скоро закипит.
Я понял, что речь идет о газете, которую доктор Пэтти читала до моего появления. Оказалось, что она лежит на соседней банкетке. Я потянулся за ней. Мне вдруг стало еще холоднее; как-никак я надел халат на голое тело, и он оказался не настолько теплым, как я думал. Захотелось поскорее глотнуть горячего чая. Я развернул газету, ожидая увидеть экземпляр «Проспера таймс». Однако то была «Ю-Эс-Эй тудей». Крупный заголовок гласил:
● Разрушительные бури и лесные пожары множатся, угрожая всем континентам.
● Нехватка продовольствия становится повсеместной, миллионы людей снимаются с насиженных мест.
● Наблюдается рост беспорядков во всех крупных городах страны.
● Климатические изменения ускоряются. Власти предупреждают о «точке невозврата».
– Есть что-нибудь интересное? – донесся до меня чей-то голос.
Но почему «чей-то»? Естественно, это была доктор Пэтти. Я даже не ответил ей, потрясенный тем, что прочитал. Меня бил озноб. Пальцы одеревенели. Я одновременно хотел и не хотел читать дальше. Заголовки, кричавшие о катаклизмах, и притягивали, и отталкивали, однако меня поражало не это. Глаза скользили по строчкам, но каждая фраза тут же исчезала из памяти, едва я брался за следующую. Мозг удерживал лишь отдельные разрозненные слова и некоторые предложения. «Одичание»… «Массовый голод»… «Экологический коллапс»… И самое ужасающее: «Катастрофа, грозящая вымиранием».
– Я не могу это читать, – сказал я вначале себе, затем доктору Пэтти, подняв голову от страницы. – Почему я не могу это читать?
Однако доктора Пэтти рядом не было.
Свисток возвестил о том, что закипает чайник. Я встал, прошел на камбуз и погасил газ. Стало тихо, отчего внезапное исчезновение доктора Пэтти показалось еще более странным и пугающим. Куда она могла уйти? А если ей понадобилось уйти, почему она оставила чайник на плите?
– Доктор Пэтти! – крикнул я. – Куда вы ушли?
Над головой послышались шаги. Значит, она поднялась на палубу. Я выдохнул и только теперь сообразил, что все это время задерживал дыхание. Мне совсем не хотелось остаться на корабле одному. Испытывая одновременно облегчение и раздражение, я поднялся на корму. Доктор Пэтти сидела, свесив ноги за борт. Значит, она поставила чайник и решила, что успеет поплавать, но плохо рассчитала время. На ней был такой же белый халат, как на мне. Она отжимала воду с волос.
– Доктор Пэтти, что вы…
Слова застряли у меня в горле.
На корме сидела вовсе не доктор Пэтти.
Элиза.
– Упс! – сказала она и смущенно засмеялась. – Ты меня застукал.
Я смотрел на нее. Мой разум совершенно оцепенел.
– Элиза, что ты здесь делаешь?
– Глупыш, я же тебе сказала. Решила немного поплавать.
Мне было никак не собраться с мыслями.
– Но ты никогда не плавала. Ты же ненавидишь воду.
– Не всегда. Иногда она мне нравится. – Элиза запрокинула голову к небу. – Это было так здорово. Словно… плывешь в море, полном звезд. – Она снова повернулась ко мне. – Ну пожалуйста, не злись. Ты же не злишься на меня?
– Нет. Не злюсь, – выдавил я.
– Вот и хорошо. – Она с улыбкой закивала. – Я рада, что ты не злишься. Посиди со мной, – попросила она, похлопав ладонью по доскам палубы.
Я сел. Наши ноги свешивались над совершенно черной водой. Элиза положила голову мне на плечо, взяла меня за руку и сплела свои пальцы с моими.
– Ты помнишь… – начала было она и тут же замолчала.
– Помню… что?
– Просто… – Она набрала воздуха в грудь и, позевывая, стала выдыхать его. – Как счастливы мы были.
Тепло, исходящее от нее, наши соприкасающиеся тела. Это ощущение пронеслось сквозь меня как ураган. Появилось новое чувство, стиравшее все остальные. Чувство грусти. Сладостное и печальное осознание того, что неумолимое время уносит в прошлое все происходящее с нами.
– Мы ведь были счастливы. Правда? – тихо сказал я.
– Да, были, – подтвердила Элиза, стискивая мне руку. – Очень, очень счастливы. – А потом: – Прости за то, что я бросила тебя.
– Бросила меня? Ты никогда меня не бросала.
– Увы, бросала.
– И куда же ты ушла?
Теперь ее голос, казалось, звучал издалека.
– Все это время я была здесь, но я оставила тебя одного.
Не знаю, как долго мы просидели на палубе. Над головой светили вечные звезды. Воздух, море, снасти крупного судна, «Ораниоса», – все было объято молчанием и неподвижностью. Звучала одна только тишина.
– Проктор, ты видишь ее?
Голубую звезду. Она главенствовала над всем в ночи, как ярчайший драгоценный камень в небесной короне.
– Я помню, когда ты впервые показал мне ее. – Элиза придвинулась поближе. – И проговорил: «Вот она. Та самая».
– Когда? – спросил я.
– Что значит «когда»?