Я напрягал мозг и память, стараясь вспомнить.
– Когда я показывал тебе звезду?
Элиза снова зевнула и устроилась у меня под подбородком.
– Ой, это было очень давно.
Ответ показался мне верным. Очень давно, как все остальное. Очень, очень давно. Я стал разглядывать звезды. Не просто светящиеся точечки среди бесконечной тьмы, а удивительное вибрирующее полотно, похожее на картины пуантилистов. Мне вспомнилось слово «твердь». Древнее, забытое слово, происходящее от латинского «firmamentum» – «то, что удерживает». Небо, созданное Богом, дабы отделить воды наверху от вод внизу и небеса от земли.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила Элиза. – Должно быть, ты совсем замерз.
Так оно и было. Холод, на время ставший чем-то неважным, вернулся. Элиза встала и протянула мне руку.
– Идем в постель, – сказала она.
Я дал увести себя с палубы. Мы прошли через кубрик и оказались в узком коридоре с дверями по обеим сторонам; все они были закрыты. Пространство утопало в мягком свете, лившемся неведомо откуда. Коридор заканчивался дверью капитанской каюты: вместительной, с двуспальной кроватью. Каюта не была прямоугольной; ее дальняя стенка выходила на корабельный нос, отчего тот конец кровати был узким. Элиза распустила завязки халата, надетого на голое тело, и сбросила его. Я смотрел на округлость ее беременного живота.
– Уфф! – Элиза резко выдохнула. – Она опять дубасит меня. – Жена села на край кровати. – Проктор, подойди и убедись сам.
Она взяла мою руку и положила на плотный, теплый изгиб живота. Ладонь ощутила пульсации, шедшие изнутри, а потом – нечто вроде удара пяткой. Глаза Элизы радостно засияли.
– Ну как? – спросила она. – Ты почувствовал…
– Да, – ответил я, изумленный этими ощущениями. – Я ее чувствую.
Новый удар, словно вопрос: «Привет! Как вы там?» Потом живот Элизы колыхнулся; похоже, малышка решила перекувырнуться.
– Боже мой, – вздохнула Элиза, округлив глаза. – Сегодня меня снова ждет беспокойная ночка. От таких ударов не заснешь. – Она посмотрела на меня и улыбнулась. – Ложись со мной, муженек, и я тебя согрею.
Я тоже сбросил халат. Элиза нырнула под одеяло, потом приподняла его, как палатку, чтобы я тоже смог забраться. Простыни были чистыми и прохладными. Легкое, но теплое одеяло обволокло нас троих, точно мягкий кокон. Наши тела переплелись. Секс имеет свою механику, но в этом слиянии не было ничего механического. Исчезли все физические границы, словно мы распылились на атомы, проникнув друг в друга. Это напоминало плавание в море, полном звезд.
– Знаешь, что мы сделали? – спросила Элиза, которая была сверху. Темнота не помешала мне увидеть ее улыбку. Другая комната, другая жизнь. Давно, очень давно. – Мы спасли ее, Проктор. Мы спасли всех.
А теперь утро. Из окон струится яркий солнечный свет. Который час? Во рту кислый привкус, язык распух, стук сердца отдается в голове. Ну и ночка у нас была! Ночь празднования, когда шампанское лилось рекой, когда мы чокались, поздравляя друг друга с победой, и произносили тосты. За Элизу! За Проктора! За Малкольма! За Тию! За Уну! За Квинна! За всех нас, трудившихся не покладая рук, и прежде всего – за него. За «Ораниос»! Пришли все, даже люди из корпорации. Естественно, притащилась Каллиста («от имени инвесторов»), почуявшая запах денег и взявшая с собой Джулиана. Явились жуткая Регана Брандт и не менее жуткий Набиль из юридической службы. Кстати, не он ли врубил музыку на всю мощь? Мы не успели и глазом моргнуть, как все уже танцевали. Празднество незаметно переместилось из гостиной в патио, а оттуда – к бассейну. Не помню, кто первым разделся и нырнул в бассейн. Пример оказался заразительным, и вскоре все стали сбрасывать с себя одежду и шумно плюхаться в воду.
«Радость моя, не волнуйся, взрослые решили порезвиться в воде. Знаю, что тебе хочется посмотреть. А сколько часики показывают? Ты давным-давно должна спать. Давай я тебя уложу. Пить хочешь?» У подножия лестницы стоит ребенок, он зевает, прикрывая рот ладошкой. В другой руке болтается потрепанная плюшевая выдра по имени Мистер Оттер. «Да, конечно. Обними еще раз дядю Малкольма и пожелай ему спокойной ночи. И мамочку обними… Хочешь посмотреть в волшебный телескоп дяди Малкольма? Только один раз. Малышка, я тебя тоже люблю, но сейчас мы пойдем в твою комнату, и я уложу тебя в кроватку…»
– Элиза, ты проснулась?
– Который час? – спрашивает она, не поднимая головы от подушки.
Я делаю героическое усилие, приподнимаюсь на локтях и смотрю.
– Вроде начало десятого.
– А если точно?
Я снова падаю на подушку, чувствуя, как мозг ударяется о стенки черепной коробки.
– Подожди немного. Мои глаза еще не включились.
– Боже мой! – стонет Элиза. – Эта голова меня доконает. Позвони администратору. Пусть кто-нибудь придет и задернет шторы.
– Элиза, мы у себя дома. Это наша спальня. И наши шторы.
– Конечно. Я же помню. Я просто тебя проверяла. – Она зевает. – Скажи, мне приснилось или Малкольм вчера на самом деле любезничал на диване с какой-то женщиной?
– Не с какой-то женщиной. Со своей бывшей женой.
Элиза переваривает услышанное.
– Я правильно понимаю, что у твоего брата была жена?
– Совершенно правильно.
Она приподнимается на локтях.
– И ты никогда об этом не рассказывал?
– Ты забываешь, что Малкольм намного старше меня. Мне было лет двенадцать, когда они развелись. По правде говоря, я вообще забыл об этом. Я считал, что и он тоже.
Элиза смотрит на меня:
– В голове не укладывается. Твой брат Малкольм действительно был женат на настоящей, живой женщине?
– Ну да, это не похоже на него.
– Мне никак не представить его женатым. Не хочу его обидеть, но он чем-то смахивает на Железного Дровосека.
– Ее зовут Синтия. Сюжет развивается. Она – гражданский инженер, входит в шестьдесят третью группу.
– Так эта женщина из числа колонистов?
– Малкольм увидел ее фамилию в списках и предложил встретиться. Сдается, он не переставал ее любить.
– Мне тоже так показалось. Посмотреть на них со стороны – прямо сцена из мыльной оперы. – Элиза снова ложится и устраивается у меня на плече. – Малкольм с подружкой, кто бы мог подумать! Что ж, рада за него. За них обоих.
Несколько минут мы молчим.
– Вчера видел, как ты беседовала с Тией, – говорю я. – Рад, что вы нашли общий язык.
– Проктор, мы с ней постоянно общаемся. Было бы глупо подчеркнуто игнорировать ее. – Элиза вздыхает. – Да, застукал ты меня. Если честно, мне она начинает все больше нравиться. Оказывается, у нас нашлись и другие общие интересы помимо… тебя.
Не могу понять, сердится она или шутит. А выяснять не хочется.
– Приятно слышать, – отвечаю я. – Рад, что вы поладили. Я пригласил ее в проект по одной-единственной причине…
– Потому что она крутой профессионал. Ты говорил об этом.
– Я говорил сущую правду. Без нее мы бы не продвинулись так далеко.
– Между прочим, она до сих пор безнадежно влюблена в тебя.
– Давай не будем об этом, – говорю я и хмурюсь.
– Проктор, не прикидывайся дурачком. Ты пытаешься убедить меня в том, что совсем ничего не замечаешь?
– Элиза, сколько лет прошло с тех пор? Мы же были подростками.
– Это лишь показывает, как мало ты знаешь о женщинах. И о людях вообще. – Элиза выдыхает мне в грудь. – А по твоей физиономии видно, что тебе это нравится. Две женщины сражаются за тебя. Наверное, от одной мысли об этом у твоего эго возникает мощнейшая эрекция.
– Должен признаться, я заинтригован.
– Ха-ха.
– А как насчет Уоррена? – (Элиза притворно стонет.) – Я знаю, что он с тобой флиртует.
– Проктор, он флиртует со всеми. Это все равно что стать жертвой стрельбы из проезжающего автомобиля. И потом, он – твой друг. Твой давний друг. Разве на встречах вы не говорите об этом? У вас наверняка есть свои мужские словечки для подобных вещей.
– Видно, что ты мало знаешь о мужчинах. Мы любим, когда нам бросают вызов. Это половина влечения.
– Понимаю. В таком случае пожелаю ему удачи.
Я притягиваю Элизу ближе:
– Сообщаю для большей ясности: если бы ты была чьей-нибудь женой, я бы все равно приударил за тобой.
– Очень мило с твоей стороны. Бесстыже, но мило. Может, я даже поддамся искушению. – Она ненадолго умолкает. – Если уж мы заговорили об Уоррене, меня цепляет его машина.
– У тебя… влечение к его машине.
– Ну что я могу с собой поделать? Его маленькая красная машина довольно сексапильна. – Элиза тычет мне пальцем в грудь. – Малыш, купи мне такую же, и я буду любить тебя вечно.
Мы снова умолкаем. Это особое молчание: удовлетворенное, полное смысла. Так молчат люди, которые давно женаты. После такой вот ночки лежать с женой в постели, даже если это не избавляет от всех тягот похмелья, – есть ли что-нибудь лучше этого? Если и есть, то я не слышал.
– А она, наверное, давным-давно встала, – говорит Элиза.
– Наверное.
– Никудышные мы родители.
– Она может приготовить завтрак из хлопьев с молоком. И занять себя игрой или телевизором.
– Но не все утро подряд. Чья сегодня очередь?
– Твоя?
– Номер не пройдет. Твоя. – Элиза переворачивается на другой бок и демонстративно накрывается подушкой. – Разбудишь меня, когда она поступит в колледж. Или когда сделаешь кофе. Но не раньше.
Моя жена умеет решать подобные вопросы в свою пользу – кто бы сомневался! Я встаю, натягиваю спортивные штаны и футболку, спускаюсь в большую гостиную. Все последствия вчерашней вечеринки налицо. Куда ни глянь – пустые и полупустые бокалы, тарелки с недоеденным угощением; мебель сдвинута с мест, в ведре с растаявшим льдом торчат пустые бутылки из-под шампанского, похожие на перевернутые кегли. На глаза попадается пепельница с раздавленным окурком сигары Отто. Эти его чертовы «Монтекристо № 4». (Да где же он ухитряется доставать кубинские сигары при нынешнем хаосе, воцарившемся в мире? У него, кон