в каком все дети могут быть хорошими, если научить их этому. То, что он усвоил на собственном опыте, работая преподавателем, пока не стал директором Академии раннего обучения. К тому же Набиль и Регана – самые смышленые в их классе. Эймос ему так и сказал. Вот и причина, по которой они не переносят друг друга.
Проктор возвращается к бумагам: проверяет журналы успеваемости, просматривает заявки на школьную мебель и наглядные пособия. Затем пишет записку учителям, напоминая об отчетах по оценкам за первый семестр, конец которого не за горами. Он не замечает, как летит время, и заканчивает работу одновременно со звонком с последнего урока. Потом идет по коридорам, откуда еще не выветрился запах детского пота. На стенах вывешены творения учащихся, в том числе вдохновляющие плакаты («Хочешь подружиться – сам стань другом!»), а доски объявлений пестрят разношерстными бумажками. У самого выхода его окликают.
Это Уоррен с медицинским саквояжем в руке. На шее болтается стетоскоп. Он весь день проводил медосмотр учащихся, и это сразу видно: волосы всклокочены, одежда измята, на рубашке – коричневое пятно, о происхождении которого Проктор решает не спрашивать. Медосмотры – одно из нововведений муниципального отдела здравоохранения, который возглавляет Уоррен.
– Как успехи? – спрашивает Проктор. – Выглядишь так, будто тебя стащили с лошади.
– Ты об этом? – Уоррен тычет пальцем в пятно. – У него совсем другая история. Ситуация на празднике стала слегка неуправляемой.
– Не припомню, чтобы сегодня мы устраивали праздник.
– Проктор, Проктор! Как, по-твоему, можно заставить тридцать первоклашек разинуть рот и сказать «А-а-а»? Они должны что-нибудь за это получить. Например, кексы.
– Я и не знал о таком методе.
– Этому нас учили в медицинской школе. Во вторую очередь.
– А чему учили в первую?
– Как не давать маленьким детям дергать за стетоскоп, когда у тебя в ушах трубки. Знал бы ты, до чего это больно.
Проктор смеется:
– Ты по-прежнему намерен лично осматривать каждый класс? Мог бы отправить кого-нибудь другого. Я не обижусь.
– Забудь, – отмахивается Уоррен. – Мне осточертела писанина, и я с удовольствием занимаюсь врачебным ремеслом. И потом, – улыбается он, – где еще у меня будет шанс оказаться в гуще кексовой войны?
– Кто победил?
– Все, кроме кексов.
Они выходят. Уоррен возвращается к себе. Проктор останавливается, чтобы посмотреть начавшийся футбольный матч. В кампусе размещаются начальные и средние классы, но спортивные площадки – общие для детей всех возрастов, включая старшеклассников. Сегодня Шестой округ противостоит Четвертому. Игра на удивление хороша и полна накала. Шестому приходится нелегко: Четвертый в нынешнем году собрал у себя лучших игроков. Проктор несколько минут следит за игрой, затем огибает школу. Задний фасад весь в лесах. Он задирает голову, ладонью прикрывая глаза от солнца.
– Отто! – кричит он. – Как дела?
У края лесов появляется лицо инспектора.
– Подождите. Я сейчас спущусь.
Его помощники Хэнсон и Кэмпбелл остаются наверху, а сам он спускается.
– У нас проблема, – сообщает Отто.
– Типун вам на язык.
– Я лучше покажу.
Отто подходит к стене здания, заваленной строительным мусором, поднимает какую-то доску и приносит Проктору.
– Видите? – (Доска мокрая и в пятнах.) – Обрешетка крыши сгнила. Похоже, вода годами затекала под черепицу.
– Так отремонтируйте сгнивший участок. Разве это так трудно?
– Нет, не трудно, но проблему это не решит. Я поднял черепицу во всех местах. Та же картина. Черепица прохудилась. Ее надо менять вместе с обрешеткой.
Новость скверная, хуже не придумаешь.
– Отто, у меня нет средств на ремонт крыши. Даже на выборочный.
– Починку нужно начинать немедленно. Если повезет, успеем до зимы. Вы же не хотите, чтобы на крыше образовалась ледяная дамба.
Проктор отходит на несколько шагов и снова задирает голову, словно директорский взгляд способен чудодейственным образом починить крышу. Хэнсон, бесстрашно восседающий на коньке, уплетает сэндвич. В нескольких футах от него Кэмпбелл гвоздодером отколупывает черепицу.
– Что прикажете делать? – спрашивает Отто.
– Я могу поговорить с ней, – предлагает Проктор.
– Желательно как можно быстрее.
– Привет, Саша. Она на месте?
Секретарша поворачивает вращающееся кресло к двери начальницы:
– Каллиста! Пришел ваш зять! – Она кивает в сторону двери. – Проходите.
Проктор входит. Кабинет Каллисты невелик. Его можно даже назвать крошечным, учитывая широкий круг ее обязанностей. По степени беспорядка кабинет вполне может соперничать с детским садом. Теща Проктора восседает за письменным столом; кипы бумаг напоминают баррикады. У нее такое же вращающееся кресло, как и у секретарши. Из локонов седых волос торчит ручка. Каллиста уперлась ногами в скамеечку, чтобы снизить давление на поясницу, и склонилась над конторской книгой. Даже не взглянув на Проктора, теща поднимает ладонь: «Подожди, пока не закончу». Проктор послушно сидит молча. Проходит несколько минут. Завершив чтение, Каллиста поворачивается к нему, перемещает очки на кончик носа и смотрит на зятя поверх оправы.
– Здравствуй, Проктор. Чем могу служить?
– Госпожа мэр, у вас найдется несколько минут? – спрашивает он.
– Когда они у меня были?
Проктор садится в старое кожаное кресло напротив нее и кладет ноги на угол стола.
– Чувствуй себя как дома, – с оттенком иронии произносит Каллиста.
– Благодарю. Я постараюсь. Вообще-то, я принес не самые приятные новости.
– Да?
– Увы. Состояние крыши оказалось хуже, чем мы думали. Она требует полной замены вместе с обрешеткой.
Каллиста устало вздыхает и вытаскивает ручку из волос.
– Боже милосердный. Я только что подбила годовой бюджет.
– В таком случае придется внести в него изменения. Это личная просьба Отто.
– Опять этот Отто, – качает головой Каллиста.
– Он не так уж и плох.
– Проктор, я не говорила, что он из рук вон плох. Просто ему все надо срочно, в пожарном порядке.
– Он показывал мне доску из обрешетки, которая полностью сгнила из-за дыр в черепице. И это не в одном месте, а везде. Как вы понимаете, крыша сама собой не починится.
– Знаешь, я испытываю к нему личную неприязнь.
– Что вы оба не поделили? Впрочем, меня это не касается. Я всего лишь передал его просьбу… Каллиста, это, случаем, не кофейная чашка? – спрашивает он, указывая на одну из стопок с бумагами.
– Где?
Проктор наклоняется, извлекает щербатую белую чашку, повисшую между двумя кипами, и протягивает ее Каллисте.
– А-а. – Каллиста слегка морщится. – Спасибо. Не могла понять, куда она запропастилась.
– И давно она там обитает?
Каллиста хмуро оглядывает дно чашки:
– По ее виду трудно сказать.
– Позвольте дать небольшой совет. Если вы хотя бы чуть-чуть наведете порядок в кабинете, это частично снимет напряжение.
– Кто сказал, что я испытываю напряжение? И потом, мне нравится. Это делает кабинет по-домашнему уютным. Ты не находишь?
– Так что сказать Отто?
– Все, что пожелаешь.
– Я бы хотел сказать ему: «Принимайтесь за полный ремонт крыши, пока не зарядили дожди».
Каллиста делает протяжный вдох и резко выдыхает.
– Ладно. Что-нибудь придумаю. На следующей неделе будет заседание бюджетного комитета. Тебя это удовлетворит?
– Должно удовлетворить. – Он встает. – Раз мы заговорили о доме… Меня там ждут. Сегодня у нас знаменательное событие.
Каллиста выпрямляется:
– Постой, так это сегодня?
– Угу.
Она приваливается к спинке кресла и качает головой:
– Поверить не могу. Как летит время.
– Согласен.
– К сожалению, мы не сможем прийти. А все по вине Джулиана. Мы вынуждены посетить то сборище.
Проктор не знает, в чем его тесть провинился на сей раз и что означает «то сборище». А может, ему говорили, но он забыл.
– Не беспокойтесь, – успокаивает он Каллисту. – Она не обделена вашим вниманием.
– В выходные постараюсь придумать что-нибудь для нее.
– Очень мило с вашей стороны. Ей понравится.
– Скажи, что мы с Джулианом помним о ней. Скажешь? И передай, что мы ее любим. Очень, очень любим.
Он поднимает два пальца, салютуя теще:
– Очень, очень любите. Понял.
На полпути к двери Каллиста окликает Проктора. Тот оборачивается. Теща вновь уткнулась к конторскую книгу.
– Передай Отто, что я найду для него эти чертовы деньги, – не поднимая головы, говорит она.
Проктор возвращается домой. Идти недалеко – всего пару миль, хотя он никогда не удосуживался измерить расстояние. Через центр города и дальше, мимо пшеничных и овощных полей, на которых уже созрел урожай. Погода остается по-летнему теплой, хотя Проктор замечает признаки начинающейся осени. На деревьях появляются первые желтые листья, тени меняют длину и падают по-другому. Ему нравятся эти перемены, совпадающие с началом учебного года. Естественно, он не хочет, чтобы поскорее наступили осенние холода (да и кто их любит?), но он обожает начало осени с прозрачным, прохладным воздухом и высоким синим небом.
Он входит через садовые ворота и сразу направляется в мастерскую на заднем дворе. Элиза сидит за ткацким станком. Стены мастерской увешаны ее работами: шпалерами, одеялами, батиками. Некоторые заключены в рамы, как картины. В помещении вкусно пахнет шерстью и расплавленным воском. То, что начиналось как хобби (Элиза, как и Проктор, когда-то работала учительницей), превратилось в дело жизни, приносящее хороший доход. Раз в месяц она продает свои изделия на городском рынке ремесел, за одно утро зарабатывая больше, чем Проктор получает за месяц. Он на цыпочках подкрадывается к жене и целует ее в затылок.
– Ой! – вскрикивает Элиза, поворачивая голову. – Ты меня напугал!
– Ты выглядишь очень соблазнительно.
Она касается его щеки: