Паровозик из Ромашкова — страница 30 из 39

плющ, едва-едва подрагивающий, если присмотреться. Как живой. Дождь теперь тихо шептал то

ли предупреждение, то ли наоборот, сулил удачу. Но вот тумана метровец опасался: конца

дороги уже не было видно. Асфальт стал темно-серым и мокрым. Мелкий гравий тихо

похрустывал под ногами идущего. Вот и чугунная решетка, покрытая толстым слоем грязно-

бурой ржавчины. Кожаная, сильно потертая пятипалая перчатка коснулась одного из прутьев

решетки: вниз бесшумно полетели хлопья ржавчины, медленно размываемые дождем. На

холодные, безразличные окуляры капала вода. Прорезиненному костюму это было не страшно.

Вдалеке громыхнуло. По-особенному как-то, не так, как в прошлой жизни на поверхности.

Путник ступил за порог ограды и замер, прислушиваясь и заодно осматривая двор обычной

школы. Зияющие чернеющими провалами и остатками побелки окна, распахнутые настежь

входные двери, в которых виднеется поломанный деревянный стенд и, кажется, стул.

Покачивающиеся на ветру веревки от жалюзи, брызжущие от подоконников струи дождя. В

дверном проеме как будто что-то мелькнуло. Человек прищурился. Нет, вроде, показалось. Он

чуть расстегнул прорезиненную куртку и достал оттуда пистолет Токарева. Взвел его с видимым

усилием и медленно, смотря по сторонам как в то первое сентября, пошел ко входу.

Счастливые родители, море цветов, яркие воздушные шары, улыбки детей, шум, музыка из

колонок на крыльце, нарядные бантики и галстуки, украшенные окна и двери…вот учитель

читает речь. Потом маленькие мальчик с девочкой, уже первоклассники, читают стихи. И вот, наконец, первый в их жизни звонок - колокольчик, звенящий в абсолютной тишине. А потом гром

аплодисментов и улетающие в небо шары.

Подземный житель очнулся. Сердце снова заныло. Те воспоминания, в которые он сейчас

окунулся, были безжалостно разбиты открывшейся перед ним картиной прошедшей «войны без

людей»: вместо некоторых окон дыры, рухнувший балкон, когда-то висевший над крыльцом, лежащие мокрые куски бетона с отколовшегося бордюра на крыше, трещины по стенам и

колоннам, и разбитый, неровный и бугристый асфальт школьного двора, покрытый чуть

пробивающимися из под него маленькими ростками темно-зеленой травы. Приспособившейся к

новому миру растительности. Это знак человеку, что выживать и бороться всё таки нужно, или

просто природные фокусы?


Фигура неспешно пересекла двор, политая дождем. Метровец, постояв на крыльце, оглянулся.

Снова толпа, все хлопают. Солнце заливает двор золотисто-рыжим светом, многократно

отражаясь от зеркальных цветочных букетов. Первоклашки, довольно морщащиеся от света, затихли. Какой-то мальчик с выражением, немного картавя, читает стих про осень и школу. На

глазах выступили слезы – это ведь он сам, в детстве. Вон, из толпы, справа, машет ему мать.

Отец стоит с фотоаппаратом и снимает своего сына.

- Папа… - прошептал человек. Громыхнуло еще раз. Всё исчезло, оголив пустой и ставший вдруг

неуютным двор, уродливо искаженный ядерной войной. Мужчина сглотнул ком в горле и вошел в

школу. Неожиданно раздался приветливый голос, отражавшийся в голове эхом, с ноткой упрека:

- Ну, здравствуй, Аркадий. Ты сегодня вовремя, давай, беги, звонок скоро. -

Метровец отшатнулся и посмотрел туда, откуда говорили. Когда-то на этом месте стоял стол, за

которым сидела вахтерша, следившая за опозданиями и ведением тетрадей посещения. Сейчас

же напротив входа груда деревяшек и щепок, вкупе с разбитым монитором для наружных камер

наблюдения. Вот бы посмотреть, что они записали в момент Катастрофы… Но надо идти. Сейчас, только сердце успокоится. Аркадий оглядел длинный коридор, ведущий направо и налево.

Керамическая плитка серого цвета потемнела и раскололась почти везде. Обилие осыпавшейся

штукатурки белой пудрой накрыло пол и, отчасти, стены. Шкаф с кубками школы. Стекло

разбито, а сам он цел! Невероятно. Только призы некоторые разбиты на полу и грамот многих

нет. Двери в столовую раскрыты. Надо бы зайти туда. Вестибюль школы больше напоминал

покрытый бетонным крошевом блокадное убежище, в которое попала бомба. Метровец со

скрипом прикрыл, как смог, входные двери, оставив крупную щель на случай чего. Резкая и

грубая трель школьного звонка. Вот он, Аркаша, бежит в столовую с новыми друзьями. Кто-то

кидает рюкзак в одноклассника; вот мальчишка дернул за косу девочку с большим синим бантом

на голове. Как всё было беззаботно, радостно. Не как сейчас, когда дети в зачастую рваной

одежде бегают по станционным платформам между костров и играют использованными гильзами, держа в качестве домашних питомцев тоннельных крыс.

Внезапно в конце коридора что-то громко хрустнуло, резанув слух. Аркадий приготовил

пистолет. Постояв, послушав, он опустил руку с оружием и медленно, громко хрустя цементными

крошками под ногами, пошел на второй этаж. «Оно где-то там, я помню. Нужно забрать его», -

душу подземного жителя одолевала тяжесть того, что он видел, идя по пустым, холодным и, даже

сейчас страшным коридорам мертвой школы. Несколько маленьких костей. Одиноко висящая на

крючке в гардеробе с ржавыми решетками сумка с дырами. А вон еще и то, что осталось от

детского пиджака. Нарядный был костюм. Два небольших черепа на лестнице. Покрытый

коррозией ключ на полу – от дома. Дом. Квартира недалеко от Автово. Кто-то жил близко от

школы, а толку?.. Сейчас у всех общий дом. Подземный. Дворец, превращенный в логово

человека.

Второй этаж. Около актового зала стоит толпа школьников – концерт.

- Аркаш! Иди быстрей, блин, началось уже всё! Ты текст помнишь? – мужчина сконфуженно

покачал головой, идя к толпе. Он его и не учил даже. И подвел всех. Но, помня бегло

содержание, сымпровизировал, и получилось неплохо. Аркадий тряхнул головой – он понял, что

ему стыдно перед собой и…перед сорванными с петель дверьми зала, в котором в беспорядке

валяются погнутые стулья, бесформенной кучей лежит на полу часть красивых, темно-бордовых

штор, висевших над сценой, и разбитые лампы на гнилом паркете, покрытые пылью. Мы

пытались быть актерами, мы устраивали концерты, мы ходили на них, мы занимались в секциях…

в метро этого нет. Только если кто найдет время обучить тебя игре на старой, чуть дребезжащей

гитаре или отправит записываться в «обязательный кружок» по стрельбе из АК и его

модификаций на случай войны или очередных межстанционных стычек. Мужчина вошел в зал и

его взгляд упал на чудом уцелевшую папку с бумагами. Он нагнулся и, подобрав пыльную вещь, открыл её.

Глаза не ослепило яркое освещение, и не оглушил шум, стоявший сейчас здесь, во время

репетиции. Аркадий, не стесняясь, прошел на сцену. Гул смолк, а из-за кулис кто-то нашептывал

подсказки текста. Он стоял, смотрел на полный школьный зал и читал свой монолог. Слова

лились сами, а перед глазами стоял лист с синими строчками, написанными его учительницей ко

дню рождения школы. Отчитав текст своей сценки, он слегка улыбнулся аплодисментам. И

обнаружил, что стоит на сцене в пустом заброшенном зале, читая последние слова пыли и

строительному мусору, которым стали части оформления зала. Тишина оглушила. В некоем

ступоре Аркадий сошел вниз, скрипнув гнилыми и полу уцелевшими досками, положил папку

около задетой разрушением колонны и вышел из зала, прикрыв дверь. Чувство облегчения, странно, но оно присутствовало. Но еще нужно было что-то сделать.

Выйдя из зала, Аркадий пошел направо, к канцелярии. Заглянул в пустой спортивный зал, с

покрытым штукатуркой полом и упавшими шведскими стенками. Посередине одиноко лежал

баскетбольный мяч. Аркадий решил зайти внутрь: тренерская была открыта, раздевалки тоже.

Он медленно подошел к мячу, подобрал его и замахнулся, шурша костюмом химзащиты.

Крики, подбадривания играющих, взгляды и перешептывания девушек вместе с их хихиканиием.

Вот он, девятый класс. Артем бежит впереди него, Аркаши, и кидает мяч в его сторону. Аркадий

кидает, мяч летит, кажется, прямо в кольцо, крутится на его ободе…и падает в корзину.


Радостные возгласы, похлопывания. Конец урока, звонок. Как раз вовремя.

Упавший мячик в пустом зале громко хлопнул об пол, подняв облачко цементной пыли.

Покосившийся столб с корзиной чуть завибрировал, а корзинка дернулась.

«Снова попал. Как и в тот раз», - снова то чувство неполного облегчения. Человек с надетым

противогазом смотрит на пустой спортзал и, повернувшись, выходит и идет по направлению к

канцелярии. А вернее, к кабинету около неё. Проходя мимо оранжереи, Аркадий заметил, что все

цветы, конечно, погибли, и земля рассыпана по полу. Горшки разбиты или перевернуты, стекла в

дверце в оранжерею тоже отсутствуют. Мужчина что-то замечает внутри маленького помещения с

когда-то пышной растительностью. Пройдя внутрь, он видит еще одни останки человека. Рядом, в земле, лежит лопатка для цветов. Ржавая, старая. Аркадий подбирает её и тут же видит

подругу. Вот она, стоит перед ним: светловолосая, невысокого роста, поливает какие-то

растения. Замечает его и язвительно спрашивает:

- Опять пришел прогуливать? Фиг с тобой, помоги тогда рыбам воду сменить. – улыбается. А он

сидит и смотрит на неё снизу, завязывая шнурки.

Пелена растворилась, снова показав Аркадию лицо смерти. Снаружи хлестал дождь, иногда

попадая внутрь оранжереи. «Почему она не ушла, ведь оповещение о атомной угрозе работало?

Может, обморок? Во всяком случае, эх, спи спокойно», - метровец вышел из комнатки и прошел в

кабинет, в котором был в тот день. Сдвинутые или перевернутые парты и стулья. Покрытые

слоем пыли разорванные учебники и разбившийся глобус. Осколки зеркала на полу в конце