– Говорят, – понизила голос Майя Фёдоровна, – у него в квартире был притон.
– Да не притон, – поморщился Анин папа, – болтают, что он продавал наркотики. Я слышал, соседи жаловались, что всякий сброд к нему ходит.
Моё сердце ёкнуло. Неужели я не ошибся и в пакете должны были быть наркотики? Это первое, что я спросил у Ирины. Она не ответила и очень разозлилась. Потому что попал в точку?
– И за что же его убили? – как можно небрежнее спросил я.
– Говорю же, не с той компанией связался, – повторил Антон Леопольдович, словно бы это всё объясняло, – а такие обязательно что-нибудь не поделят. Вопрос времени. А уж что именно, порядочным людям какая разница?
Из кухни вернулась влюблённая пара. Анечка держала в руках тарелки с мытой клубникой и мандаринами. Кирилл тащил вазы с букетами, с таким омерзением на них поглядывая, словно вместо цветов в воду напихали змей. Девушка ловко пристроила тарелки на стол, затем забрала у любимого вазы и поставила на журнальный столик.
Сервировка стола была и правда великолепной. Тончайший фарфор, красивые переливающиеся бокалы из венецианского стекла. Изумительные ажурные вазы, наполненные фруктами. Несколько салатов, нарезки из различных видов сыров, колбас, мяса и рыбы. Свежие овощи и зелень. Рулеты из баклажанов, несколько видов маринованных грибов. А на краю стола батарея из самых разнообразных бутылок.
– Антон Леопольдович, Кирилл, Николай, – обратилась к мужской половине Майя Фёдоровна, – прошу, выбирайте напитки, предлагайте дамам.
Парень и папа Анечки, недолго думая, выбрали коньяк, дамы – красное сухое вино. Я поспешно налил себе первый попавшийся сок. На моё несчастье, он оказался томатным. Никак не ожидал увидеть его на столе, но, видимо, хозяйка решила удовлетворить самые экзотические вкусы. Эту мысль подтверждало то, что рядом с томатным соком стояла прозрачная бутылка с берёзовым. Лично я помидорный за сок не считаю и могу пить, если только смертельно замучила жажда. От алкоголя отказался. Самое важное сейчас – ясная голова.
– За рулём? – понимающе спросила хозяйка, и я, не вдаваясь в подробности, кивнул.
Дальше ожидаемо потекла светская беседа, в которой принимали активное участие трое. Мы с Кириллом мрачно отмалчивались. «Птичка» на этот раз никак не демонстрировала свой взрывной темперамент. А когда Анечка со счастливой улыбкой поворачивалась к своей второй половинке, мужчина изображал заинтересованную радость. Девушка таяла от счастья и снова щебетала о театре, выставках, искусстве и моде. Я с отвращением потихонечку тянул томатный сок. Размышляя о наркотиках и Эдуарде, машинально налил полный стакан.
Невольно поморщившись, я посмотрел на почти полный бокал. А подняв глаза, увидел внимательный взгляд Ани.
– Николай, к вам в стакан упала мошка, – неожиданно произнесла девушка.
– Что ты, дорогая, – всполошилась хозяйка, – ты, верно, ошиблась! Мошка! У меня! Ах, Николай, давайте на всякий случай я поменяю бокал.
Майя Фёдоровна потянулась за посудой, но Анечка оказалась быстрее.
– Я сама!
Девушка проворно подхватила стакан и унеслась с ним на кухню, подмигнув мне.
Я не ожидал такой заботы. Аня и правда оказалась внимательной и очень доброй девушкой. Понаблюдав за мной, она быстро поняла, что с томатным соком отношения у меня весьма натянутые. И решила избавить меня от страданий. Меня же от выпитого просто распирало, поэтому я, извинившись, тоже покинул стол.
Когда я выходил из уборной, услышал, что Аня на кухне гремит посудой, и не удержался от соблазна подойти. Девушка аккуратно споласкивала старинный чайный сервиз. Увидев меня, студентка засмеялась:
– Держите, – она протягивала мне чистый бокал, – и больше не наливайте столько нелюбимого сока.
– Аня, спасибо. Поражён вашей чуткостью. Вы удивительная.
Возможно, я бы продолжил список заслуженных комплиментов, но за спиной раздался противный писклявый голос:
– Я так и знал! Ну ты и шалава!
– Что? – оскорблённо выступила вперёд Анечка.
– Что? – на этот раз не собирался молчать и я. – Да как ты смеешь?
– Смею, дружочек, смею. Моя девушка, как хочу, так и разговариваю. А вот ты откуда взялся, защитник? Впрочем, если надо, я завтра же буду это знать. Но, может, выйдем во двор и поговорим как мужчина с мужчиной?
– Да легко! – взвился я.
Но Анечка быстрее молнии встала между нами.
– Кирилл, немедленно перестань! Отстань от него!
– Ах, ты его защищаешь!
Я не успел ничего не только сделать, но даже сообразить. Раздался звук удара, и девушка схватилась за щёку. Кирилл со всего маха ударил её по щеке.
Глава 36Анечка
Странное дело, ударили не меня, но я ощутил удар каждой клеточкой щеки. Голова мотнулась в сторону, кожа запылала, в глазах потемнело.
И я пропал из этого мира. Растворился в глобальном разуме, опустился в равнодушный туман, где бродят идеи, мысли, планы, нереализованные проекты. Ненаписанные романы, непостроенные шедевры архитектуры, будущие научные открытия.
Я плавал среди этого безумия, не понимая, как двигаться, управлять своим телом. Сгустки информационных блоков натыкались на меня, как слепые котята, но я не принимал их, и они плыли дальше.
Неожиданно впереди замаячила чёрная дыра. Она стремительно увеличивалась в размерах, или это я летел к ней с немыслимой скоростью. И вот вляпался в темноту, чёрную пустоту. И превратился в точку.
Перед глазами вспыхнула радуга. Я влетел в чьё-то тело.
Здравствуй, мир. Вскоре обнаружил, что с ощущениями что-то не то. Это не моё тело. Не настоящее время. И кроме меня тут находится кто-то другой. Я не могу ничего, только наблюдать.
Далеко не сразу пришло осознание, что я в теле Анечки. Да ещё и несколько лет назад.
С детства я ощущала себя редкой розой, растущей в теплице. Вроде и окружена заботой, но сколько условий, которым нужно соответствовать!
Расти строго вверх, стебель должен быть прямым, без самобытных изгибов. Цвет строго бордовый. Бутон – лепесток к лепесточку. Цветок – само совершенство. А вокруг водят экскурсии, люди глазеют на тебя, восхищаясь мастерством садовников. Все похвалы доставались им. А я должна была строго соответствовать.
И уже тогда мне хотелось немного отдохнуть от царящего вокруг пафоса. Я понимала красоту иначе. Мне хотелось пустить немного жёлтого цвета по краю бордового бутона. Устав тянуться вверх, стелиться по земле, хотя бы недолго. Удивлять изгибом своих линий, а не соответствием стандартам.
Мои родители были безупречно, тошнотворно правильны. Я любила их всей душой, а потому не могла противиться воспитанию. На меня ни разу не только не подняли руку, но даже толком не повысили голос. Если я чем-то их расстраивала, взгляд мамы становился несчастным, словно у побитой собаки. А у отца – недоумённо-презрительным, словно в нашей столовой в разгар семейного ужина приземлились инопланетяне и уселись без приглашения за стол прямо в грязных скафандрах.
Я заливалась краской, смущалась и искренне просила прощения. И меня прощали. Всегда.
Покупали лучшие наряды, обувь, книги. Правда, не спрашивая, хочу ли я чего-то другого. Ведь юбки бывают только классического покроя. По крайней мере, в нашей семье. Туфли – добротные, с удобным невысоким каблучком. Откровенные вырезы годятся разве что для публичных домов. Приличные девушки из хорошей семьи носят скромные вырезы лодочкой. И что может быть интереснее прозы Достоевского и поэзии Маяковского?
Иногда, ложась спать, я предавалась крамольным мечтам. Вот бы родиться в другой семье, да вот хотя бы в семье соседки Майи Фёдоровны. Она была моей няней в детстве, а потом, когда я подросла, стала лучшим другом, поверенной моих тайн, второй мамой. А вот если бы она была первой! Настоящей!
Мне тут же становилось ужасно стыдно. Я – чудовище. Разве можно так думать о родителях, от которых не видела ничего, кроме добра? Разве они виноваты, что в их семье родилась испорченная девчонка, которая не может оценить всё, что ей предлагают? Многие и мечтать не могут о таком. И от этих мыслей мне становилось ещё хуже.
Спасала Майечка Фёдоровна. Она смотрела на меня ласковым взглядом и говорила:
– Что-то ты совсем бледная, дорогая моя, тебе надо отдохнуть. Может, поспишь у меня? Не бойся пропустить урок. Иногда поддаться своим желаниям и означает стать совершенством.
И меня немного отпускало. Я не жаловалась на родителей. Но часто слова моей удивительной соседки попадали в такт моим мыслям. Она читала меня как открытую книгу.
В нашей семье не принято себя жалеть. Главное – труд, ежедневные занятия. Только так можно чего-то добиться. Родители не просто голословно учили меня. Они сами были живым примером.
Мама пропадала на репетициях и гастролях, но никогда не жаловалась. Папа, кроме преподавания в вузе, писал научные статьи в журналы. Сколько себя помню, работал то над кандидатской, то над докторской. Или изучал очередной язык.
Я гордилась родителями. Но росла со стойким ощущением, что не дотягиваю до их уровня. А если пока ещё худо-бедно соответствую, то скоро немедленно сорвусь. Все поймут, что я самозванка. Мой обман раскроют, люди отвернутся от меня с презрительным недоумением. Я опорочу честь семьи.
Меня словно заставили участвовать в непрекращающейся гонке Формулы-1. А мне хотелось сойти с дистанции, остановить машину и растянуться на траве. Но как только я тормозила, ко мне бросалась команда, меняла колёса, и я должна была снова вернуться в гонку. В гонку, участия в которой я не хотела. Остановка оказывалась всего лишь пит-стопом.
В институте, как ни странно, стало немного полегче. Те многочисленные внеклассные занятия, которые навешивали на меня в детстве, остались в прошлом. Теперь родители давали рекомендации, а не строгое расписание.
– В наше время недостаточно знать в совершенстве английский и французский. Неплохо бы выучить китайский. Испанский? Это несерьёзно. Его ничего не стоит выучить. Займись и тем, и тем.