. Но если по большому счету, это, наверное, самое сложное. От этого люди очень часто в петлю лезут, если глубоко проникнутся трагизмом совершенного. Нам бы еще понять, что такое покаяние. Это же не произнесение каких-то слов. Тут без твоего старания невозможно. Меня когда-то потрясла история отречения апостола Петра. Фантастически важный момент для понимания христианства. Ведь это человек, которому потом будут вручены ключи от рая.
Я во всех версиях читал эту евангельскую историю, этот момент отречения от Христа. Я даже не знаю, для чего это делал. Как лекарство какое-то принимал… И закричал петух… Я не знаю этого человека… Любишь ли ты Меня?.. Люблю… Каждый раз вспоминаю, и мурашки по коже. Почему это удивительно замечательно? У нас два первоверховных апостола: простак Петр и интеллектуал Павел. Две стороны медали, разные пути. Я творческий человек, и поэтому эта сцена – она у меня постоянно крутится в голове…
Я раза три-четыре убегал из дома. Я вообще был хулиганистый. Вот такой парадокс: я же был круглым отличником, и в школе просто с ума сходили – это было несоединимо: либо хулиган, либо это. Однажды мы с пацанами убежали, но не успели далеко уйти. Сидим в кустах, и идет мама – мы тогда жили в частном доме, и за водой надо было ходить на колонку. И вот идет мама, какая-то задумчивая – она такая красавица была замечательная, умница, идет, о чем-то думает, а в ведрах вода – плюх, плюх, и пыль, капельки помню, как сейчас. И она в домашних тапочках. Я не знал тогда понятия «крупный план», но я вдруг крупно увидел, как вода плещется на ее дырявую тапочку, пыль… И я заплакал. И вернулся. И они даже не узнали, что я пытался убежать из дома. А я сидел, плакал и думал: что за глупость, хорошо, что никто не видит. Я так ее любил в этот момент! Слава Богу, Он дарил мне такие возможности что-то про себя узнать. И плохое, и хорошее.
Легойда: Не прекращается дискуссия, выносить ли тело Ленина из Мавзолея. Где вы поставите точку во фразе: «Спешить нельзя ждать»?
Хотиненко: Спешить. Нельзя ждать.
Парсуна Илзе Лиепы, народной артистки России
Легойда: У нас традиция: вначале я прошу гостя представиться, сказать о себе что-то такое, что ему кажется сейчас самым важным.
Лиепа: Мне это совсем несложно, ответ для меня с какого-то осознанного возраста и до сегодняшнего дня очень прост: Илзе – дочь Мариса.
Кто-то из святых отцов сказал, что от олимпийца до монаха всего один шаг. Нужно просто перенести вектор усилий. Потому что и у олимпийца преодоление, аскетизм, стремление к одной цели.
Я часто задавала себе вопрос относительно моего отца и тех образов, которые ему удалось создать на сцене. Среди них есть совершенно непревзойденные, никто до сих пор не может это повторить. И, читая его дневники, я думаю: а как он это понимал? И понимал ли, что откровение в творческой профессии – это огромный дар, и он тебе не принадлежит?
Отец оставил нам чудесные указания. Например, у тебя может быть абсолютная неудача, но ты должен быть внутренне уверен, что ты сделал все, что мог. То есть отношение важнее, чем результат. Если ты выложился, но не получилось, тебе не в чем себя винить.
У меня это абсолютное ощущение дара, и иногда настолько мощного, настолько невероятного… Знаете, я люблю репетировать одна. И когда я в зале пробую какие-то моменты, я вдруг понимаю, что идет какой-то сумасшедший поток, он идет на меня, и я пробую и говорю: «Гениально!» Но я понимаю, что это «гениально» – оно ко мне не относится.
Я где-то прочитала интервью Шнитке, который очень точно, мне кажется, сказал: ты просто делаешь усилия, без которых твое дело, твое ремесло не может существовать; делаешь его, делаешь, делаешь – и в какой-то момент, может быть, тебе дастся вот этот подарок. Для меня эта уверенность, вера в свои силы, она идет абсолютно параллельно с пониманием, что ты все время живешь в окружении даров, в окружении каких-то открытий, которые тебе не принадлежат.
Мне кажется, нужно очень точно осознавать, что ты должен сделать все, что можешь. А вот то, что дальше, уже от тебя не зависит, дальше ты должен остановиться и дать высшим силам управить твою жизнь так, как нужно. В результате, может быть, ты станешь народным артистом, а может быть, останешься никому не известным, но внутренне полноценным человеком.
Вера всегда становится живой, когда ты переживаешь непростые периоды своей жизни. Например, приехала я репетировать спектакль в Италию, в иностранную труппу – все чужое, чужой хореограф, меня не любят, не хотят там видеть: почему она, чем она лучше, чем все тут вместе взятые? Меня тогда очень хорошо укрепил брат Андрис. Он как-то сказал: ты должна понять, ты не только делаешь новый спектакль, ты должна выстроить отношения с этой труппой – это работа, от тебя потребуется усилие, но ты должна это сделать.
И вот прихожу я на репетицию, где так раздражаю мою именитую партнершу, что ее просто трясет, и понимаю, что у меня есть только один путь – бежать в храм. Прошу, чтобы мне прислали из Москвы Псалтирь, чтобы читать правило, которое Федор Ушаков советовал своим воинам: 26-й, 50-й, 90-й псалом. И до театра – 50 «Богородиц». Прихожу в храм – там начинается Иисусова молитва… В таких сложных жизненных ситуациях начинаешь вдруг как-то безостановочно привязываться к Иисусовой молитве. И понимаешь: только ты остановишься, выпустишь эту единственную ниточку, и тебе просто не устоять – не хватит и физических, и нравственных сил. А ведь ты еще несешь ответственность за то, зачем ты сюда приехал. И в результате этот сложный, напряженный период вспоминается потом как один из самых радостных – во всех смыслах.
Удивительно, мне, чтобы понять, что такое смирение, в каждом конкретном случае всегда было нужно сделать какие-то усилия. Сначала скажешь: «Так, надо смириться». А что такое смириться именно в этой конкретной ситуации? И что такое «всегда радуйся»? Мы, в общем, знаем, что наша вера – она радостная, но очень мало кому можем это объяснить.
Но в один прекрасный момент я осознала: не мы выбираем веру, а Господь нас выбирает. Ты, может быть, ужасный, но тебя выбрали, и не потому, что ты вдруг сам решил стать православным. И это удивительная ответственность и удивительная радость.
Наша профессия каждый день ставит тебя на место. Потому что ты всегда ученик и тебе всегда нужен учитель. Он скажет тебе: «Делай так!» Ты ответишь: «Хорошо». Я помню, как один из моих педагогов в Большом театре, Анатолий Николаевич Романов, говорил в конце репетиции, когда я была уже в полном изнеможении: «А теперь давай с начала до конца». И я шла делать все сначала, и это было здорово.
Бывает, пройдет очень успешный спектакль, ты три дня можешь дать себе отдохнуть, а на четвертый день приходишь в класс и понимаешь, что тебе нужно начинать все заново. Потому что за эти три дня ты уже потерял форму.
Я много думала о нашей профессии: нужно ли в ней оставаться, правильным ли делом я занимаюсь в жизни? Помните, что писал о театре, о балете Иоанн Кронштадтский? К счастью, у меня появился духовник, который однозначно мне сказал: «Это твое дело. Ты должна это делать». И с этого момента для меня это стало не просто профессией, которую я люблю, но и таким несением креста: надо – значит надо.
Я абсолютно уверена, что хореография – единственный метод упражнения, который гармонизирует человеческую душу. Даже если взрослая женщина начинает заниматься балетом, у нее, поверьте, меняется выражение лица. Это не просто пластика и не просто физические нагрузки – это обучение тела закону гармонии. И это невероятно воздействует на душу. И каждой девочке, и каждому родителю, который приводит свою дочку, какая бы она ни была толстенькая или косолапенькая, я говорю: «Обязательно нужно, обязательно!»
Терпение? Я как-то говорю одному знакомому батюшке, мол, понимаю, что надо терпеть, терпеть, терпеть до конца… А он: «Вы совершенно неправильно понимаете терпение. Вот ты думаешь, что терпение – это так ужасно: зажал палку зубами и понимаешь, что тебе никогда не будет легче, просто тяни эту лямку и ни о чем не думай. Нет. Есть милосердие Божие. Он всегда знает, что твоему терпению придет конец». И вот это удивительно. Ведь конец – это не обязательно смерть, это и разрешение ситуации, и какая-то неожиданность. Мы же знаем поговорку: «Когда Господь закроет дверь, Он откроет окно».
У нас в семье атмосфера была творческая, мы видели – в жизни отца все подчинено творчеству, а не зарабатыванию денег. И мама тоже была абсолютно включена в эту творческую атмосферу. Именно мама, когда очень сложно начиналась моя жизнь после училища, сказала мне: «Послушай, самое главное, ты не должна сидеть на месте. Тебе предлагают кино – иди в кино. Тебе предлагают участвовать в номерах молодых хореографов – будь их материалом. Ты должна обязательно что-то делать». Понимаете, она не говорила: «Нужно строить карьеру». Надо делать правильный выбор.
А брат в переломный момент в жизни сказал: «Ты подумай, что тебе важнее в жизни: ты хочешь карьеру в Большом театре или творчества? Если творчества, тогда почему ты переживаешь, что у тебя нет карьеры в Большом театре?» И это было гениально, потому что мне вдруг стало ужасно легко. Я поняла, что у меня задача не прославиться, не стать народной артисткой и получить Государственную премию или «Золотую маску». У меня вообще нет этих задач. Мне просто нужно отдавать все то, что во мне есть. Я даже помню то место в Большом театре, где я, проходя по коридору, вдруг поняла: если у меня не будет возможности отдавать все, что во мне есть, меня разорвет. А отдавать можно как угодно. Только для этого нужна огромная энергия. И она откуда-то у меня взялась. А все остальное как-то к этому приложилось.
Наша профессия делает человека эгоцентриком. И потом приходится очень сильно себя ломать, чтобы с тобой можно было жить.