ктерных для Третьего рейха.
В то же время шпионаж позволял поддерживать связи. Собственное Братство Гелена состояло из коллег-офицеров и шестнадцати родственников, занимавших высшие посты в организации. Их назначение оправдывалось тем, что близким людям можно доверять.
Везде имелись тайные общества с помпезными названиями, сокращения которых порой звучали весьма курьезно. В службе военной разведки потешались над аббревиатурой MAD («ПСИХ»), которая заставляла американцев корчиться от смеха. Существовал и BfV, Группировка антигуманистической борьбы V, Служба предупреждений действий, наносящих вред промышленности и экономике, и огромное количество служб помощи беженцам и информирования, торговавших «информацией», и т. п. В какой-то момент в Берлине по разным оценкам насчитывалось до 47 тысяч взрослых людей, зарабатывавших себе на жизнь шпионажем. Многие из них не принадлежали ни к какой стороне, продавая информацию тем, кто готов был заплатить больше.
Создалась крайне привлекательная атмосфера для военных преступников. Недалеко от штаба Гелена — в сорока минутах езды от его виллы, в Шарнберге, находился цветущий город Гунцберг, жители которого в основном числились занятыми в семейном бизнесе доктора Йозефа Менгеле, известного в Освенциме как «Ангел Смерти».
В 1959 году он почувствовал себя в достаточной безопасности и прилетел из Аргентины (где он родился и где у его семьи был крупный бизнес), чтобы посетить семейство и присутствовать на похоронах отца. В Гунцберге доминировало семейное предприятие — «Карл Менгеле — производители и экспортеры сельскохозяйственной техники и орудий. Дочерние компании в Южной Америке, основной офис в Аргентине».
Такое шпионы не пропускают. Но генерал Гелен никогда не считал судьбу Менгеле своей заботой. Его люди не видели причин преследовать подобных персонажей, разве что под давлением из-за рубежа. Организация Гелена арестовала лионского палача Клауса Барбье, почетного командира Вилли Крихбаума и лейтенанта СС Ганса Зоммера, в прошлом возглавлявшего полевую полицию безопасности и усмирившего заговорщиков против Гитлера. В 1941 году он планировал взорвать все синагоги Парижа. Список можно продолжать. После суда над Фельфе в 1963 году пошли слухи о том, что в организации слишком охотно нанимают бывших эсэсовцев. Скандал заставил боннское правительство отправить в отставку агентов организации с «неудобными» историями.
…Однажды в лицо человека, возглавлявшего антикоммунистическую украинскую группу в Мюнхене, выстрелили из газового пистолета. Пять кубиков синильной кислоты вызвали сердечный паралич, но не оставили других следов. Стрелявший проглотил антидот, чтобы защититься от смертельного газа. Дело не получило бы огласку, если бы украинец по имени Богдан Сташинский хранил молчание. Но он рассказал офицеру берлинской полиции, что совершил это убийство по приказу КГБ. Более того, ранее он таким же образом убил лидера другой антикоммунистической украинской группировки.
Информация о расследовании просочилась в Москву через доверенного помощника Гелена — Фельфе. Спецслужбы СССР в ответ развернули пропагандистскую кампанию. Они устроили в Восточном Берлине пресс-конференцию, пригласив западных журналистов. Там бывший служащий организации Гелена рассказал, приводя неопровержимые факты и подробности, как Гелен приказывал ему совершить одно из убийств. Убийством организация Гелена хотела помешать британской спецслужбе готовить украинцев для шпионажа в Советском Союзе.
Это публичное признание сделал Штефан Лиффольц. Он заявлял, что в бытность агентом подвергался запугиванию, но он отказался от убийства и перешел на сторону коммунистов. Сначала он отправился знакомым маршрутом — через баварские Альпы в Австрию, далее в Северную Италию, затем в Норвегию.
…Генерал Гелен имел занятную привычку — копировать чужие жесты. Если Стивенсон склонялся на одну сторону и скрещивал руки, то же самое делал Гелен. Если в разговоре Стивенсон поднимал руку, и рука Гелена поднималась в ответ. Сначала это несколько нервировало Стивенсона, а затем он расслабился.
Гелен пребывал в добром здравии и в прекрасном настроении. Он чувствовал себя спокойно в отличие от многих пожилых людей, пытающихся скрыть свое недомогание. Рука его не дрожала, когда он разливал напитки, и только по своей странной привычке он теребил мочку уха всякий раз, когда это делал Стивенсон.
Вечером после встречи с Геленом Стивенсон бродил по тускло освещенным улицам и по Зеепроменаду. Большие белые лебеди спокойно скользили по темным водам. Нити ярких огней покачивались на легком летнем ветерке над головами танцоров и ресторанных посетителей. Стивенсон пытался проанализировать собственное раздражение. Он чувствовал враждебность по отношению к немцам с тех пор, как его отец годами не объявлялся дома, пропадая в оккупированной нацистами Европе. Тогда, будучи школьником, Стивенсон оказался вместо отца во главе большой семьи. Он чувствовал ненависть, глядя в окно на другую сторону маленькой улочки, разрушенную немецкими бомбами. Но когда настала его очередь сражаться, он отказался стать летчиком бомбардировочной авиации, так как не хотел бомбить мирных немецких жителей.
Стивенсон думал о том, насколько легче и спокойнее для его души было бы поверить в то, что эта нация все же изменилась. Стивенсон вырос с убеждением, что лучший способ вылечиться и вылечить — это забыть. Но как забыть зло, сотворенное нацией, которая и теперь решительно не хотела задуматься о своей совести и никогда не признавала собственных ошибок? Германия слишком легко расплатилась за все преступления повешенными в Нюрнберге. Теперь же немцы стали хвастаться достижениями, которые приписывали нацистскому прошлому, — дисциплиной, промышленным прогрессом, великими военными победами. Стивенсон часто слышал, как образованные немцы, интеллектуалы, повторяли одни и те же слова: «Если бы мы победили в этой войне, нас бы считали великой нацией. То, что на нас повесили ярлык негодяев, — всего лишь следствие нашего поражения».
Стивенсон как-то встретился со своим мюнхенским другом, профессором, чьим хобби являлась журналистика. Это был уже немолодой человек, прекрасно разбиравшийся во всех тенденциях современной Европы. (Не станем упоминать его имя или намекать, кто это такой.) Он был солдатом, участвуя в Сталинградской битве, хорошим солдатом. В Германии в это время насчитывалось 3000 генералов и 320 000 офицеров. Он оказался одним из тех тысяч, переживших советский плен.
— Ты выглядишь расстроенным, — сказал он.
Стивенсон согласился. Тогда он предложил:
— Тебе трудно поверить, что времена не изменились. Ты достаточно умен, чтобы понять: США не располагали информацией о России, когда появился Гелен с тоннами своих материалов. Только у него имелись полномочия допрашивать заключенных, вернувшихся из плена. Ты знаешь, он верно определил задачи, вставшие перед армией ГДР. Он докладывал, что там создадут двадцать четыре пехотных полка, семь артиллерийских, три танковых и так далее — всего около 48 750 военных соединений. Он промахнулся немного, но подобная неточность стоила западным союзникам очень дорого и привела впоследствии к другим ошибкам. Организация Гелена совершала ужасные ошибки, так как секретность мешает людям, подобным Гелену, и приводит их к утрате чувства реальности. Реальность — это не детали в документах и докладах, это то, что люди говорят за кружкой пива на улице. «Реальностью» Гелена оказалось возвращение к своим навязчивым идеям, в то время как новое немецкое поколение, оглядываясь на его поколение, отвергало нацизм. Однако они не отвергали то, что к нему привело.
Стивенсон угрюмо уставился в свою кружку пива.
— Когда я служил солдатом, — продолжал профессор, — они узнали, что я был еще и ученым, и заставили меня считать трупы. Это они называли разведкой. Таким образом, я стал членом ассоциации военных разведчиков…
Он рассказал Стивенсону о Герольштрассе, 39 в Мюнхене. По этому адресу располагался офис рабочей группы бывших членов контрразведки. На двери кабинета директора висела табличка с именем Франц Зойберт, в прошлом полковника гитлеровской военной разведки. Затем он работал на организацию Гелена. Группа издавала журнал «Арьергард», который распространялся исключительно среди ее членов. Воссоединение группы произошло в резиденции епископа Вюрцбурга. На собрание приехали бывшие агенты из таких далеких мест, как Тироль и Италия. Это походило на конспиративную встречу ордена Туле под руководством Гиммлера. Друг Стивенсона рассказал, что перед собравшимися выступил бывший генерал, который отвечал за нацистскую разведывательную группировку, — Герхард Хенке, ныне председатель группы… (Была сделана и распространена запись его речи.) Он заявил, что генерал Гелен, конечно же, не мог допустить официальных связей с группой. Но Герхард Бессель, преемник Гелена, принимал у себя членов исполнительного комитета группы для тайных переговоров. Вессель служил в разведслужбе при Гитлере и после войны выполнял такую же работу для американцев и Бонна. Прежде, чем сесть на место Гелена, он успел поработать в Вашингтоне постоянным представителем Западной Германии в НАТО.
— Генерал Вессель слушал заявления членов группы, — сказал друг Стивенсона. — Но человек, наследовавший пост Гелена, крепче стоял на ногах. Когда Вилли Брандт был берлинским бургомистром, о каждой выпитой им стопке виски докладывали BND — организации, пришедшей на смену организации Гелена. Но когда Брандт стал канцлером, он сам преисполнился решимости получать точную информацию, а не ту, что ему преподносили «завсегдатаи пивных», агенты его тайной службы.
Недовольные ветераны и стареющие офицеры свободно распространялись о служебных секретах, возможно, надеясь таким образом изменить ситуацию. Их откровения подтверждали слухи о том, что Гелен все-таки нанимал на службу нацистов, и что его первые предприятия создавали за границей — в Южной Америке, где можно было найти наиболее информированных людей. «Он жил за счет холодной войны, — писал Тревор-Ропер, — и на благо тех американских и немецких правительств, которые верили в примат холодной войны».