Вот таким образом Мартин Борман сделал кардинала Рокалли, будущего преемника Пия XII, каналом для передачи своих новостей. Кардинал сразу же проинформировал обо всем папу. И даже более того, он связался с архиепископом Френсисом Спелманом из Нью-Йорка, с которым состоял в переписке. Архиепископ доложил Рузвельту о письмах папского нунция, носивших характер дружеских личных посланий. В свою очередь, Рузвельт информировал британцев, имевших квартиру, расположенную на последнем этаже гостиницы «Дорсет» на 54-й Западной улице Нью-Йорка. Там проводил редкие часы досуга шеф разведки Черчилля — Уильям Стивенсон, управлявший большим хорошо замаскированным учреждением, известным как Координационный отдел британской службы безопасности. Отдел располагался за углом гостиницы.
У. Стивенсон совершал регулярные перелеты через Атлантику на бомбардировщике. Он связался с Каиром и получил необходимую информацию: перехваты сообщений абвера подтверждали, что папу предупредили о замысле Гитлера, реализацию которого на время обезопасил Борман. В то время возникли подозрения, что истинным правителем является Борман. К сожалению, этот факт долго игнорировали, и трагически мало союзных стратегов верили в это. «Внешний вид Гитлера вызывает большие опасения, — говорилось в конфиденциальном отчете Канариса. — Его левая рука трясется так сильно, что он вынужден придерживать ее правой, производя впечатление марионетки, чьи нити дергают в разные стороны: левая рука взмывает вверх, правая тянет ее обратно вниз. Его походка тоже стала дерганой. Его глаза, которые всегда были властными и гипнотическими, потеряли всякий признак жизни. Это большая ходячая кукла, из которой исходит голос, оставшийся таким же чистым и сильным, как и прежде. Но фразы стали короткими и отрывистыми. Эта марионетка в человеческий рост уже износилась. Внутри нее свернулся тот, кто способен многое сказать, но уже готовится бежать».
Борман, тот, кто «свернулся внутри», действительно собирался бежать. Британцы в Нью-Йорке занимались более насущными делами, чем анализ возможного быстрого краха рейха. И все же вместе с генералом Донованом из управления стратегических служб они подготовили приказ своим экспертам с заданием проанализировать, что может произойти. Британцы содействовали провалам зарубежных отделов немецкой разведки и благодаря этому получали ценную информацию, которая могла оказаться чрезвычайно важной для успеха высадки союзников и финальной атаки их войск.
Эксперты, которые должны были предсказать маршруты передвижения беглых нацистов по окончании войны, считали, что Латинская Америка окажется логичным направлением для беглецов. Они предполагали, что ведущие нацисты двинутся известными маршрутами — через Баварские Альпы и Италию, а также используют цепь монастырей. Прочие могут попытаться достичь по воздуху Испании или же бежать на подводной лодке из Гамбурга. Особое внимание приходилось уделять зашифрованным посланиям, передававшимся через расположенные в Испании и Португалии коротковолновые станции, у которых имелись ретрансляторы в Северной и Южной Африке. Все они имели значение для немецких воздушных и подводных операций и могли сыграть свою роль в организации побегов.
Таким образом, когда нацисты начали бежать с тонущего корабля, за ними уже следило много глаз и ушей. К середине 1945 года западные союзники подготовились действовать, исходя из прогноза, что после войны Латинская Америка будет наводнена нацистами.
По словам Франца Штангля и других беглецов, пойманных позднее, Ватикан отплатил за услугу, оказанную ему Борманом, с математической точностью. Они заявляли, что Борман по меньшей мере один раз навестил умирающую жену. Она устроила детей на вилле в Волькенштайн (Гроднерталь в Австрийском Тироле), до которой удобнее всего было добираться верхом на лошади, так далеко она находилась от всех дорог. Генерал Джордж Паттон знал о вилле от Александра Раскина, которому местный врач сказал, что госпожа Борман смертельно больна. Паттон приказал агентам контрразведки «позволить бедной женщине спокойно умереть». В результате охрана виллы расслабилась.
Женщина, правдивость показаний которой подтвердили британские следователи, заявляла, что заметила Бормана на итальянской стороне границы в сентябре 1945 года. Однако ее свидетельство поступило слишком поздно — к тому времени Борман вновь исчез. Женщину звали Ганнелора Тальгаймер, и она говорила, что не могла ошибиться, так как раньше видела Бормана в Мюнхене. Она вновь встретилась с ним лицом к лицу на главной улице Больцано, примерно в двадцати километрах оттого места, где Герда Борман находилась в маленьком американском госпитале для военных преступников.
Герда знала точно, что ее мужа повесят, если поймают. Она знала и о своей близкой смерти. Ее опубликованные письма показывают, что крах одного из богов, Гитлера, заставил ее (но не Бормана) искать духовной поддержки. Она души не чаяла в своих детях, и в последние месяцы ее согревала мысль, что о них позаботится церковь. Она много говорила со священником, навещавшим ее на вилле и в госпитале. Это известие из показаний соседей по вилле и американцев, работавших в госпитале. Герда могла просить церковь и о помощи ее мужу.
…Прежде чем покончить с собой, Гитлер позвал к себе своего личного пилота генерал-майора Ганса Бауэра, и сказал: «Я хотел бы доверить вам свою жизнь». Крайне взволнованный этой новостью (о чем он рассказал впоследствии) Бауэр предложил Гитлеру лететь в Аргентину. Бежать можно было на захваченной американской «летающей крепости» через Испанию. Гитлер понимал, что такой исход вполне осуществим. Но он не захотел им воспользоваться и произнес что-то не совсем вразумительное: «Война кончается в Берлине. Я собираюсь положить всему этому конец. Я знаю, что завтра миллионы людей будут проклинать меня…»
К тому времени Гитлеру было известно, что многие его соратники двигаются в Альпийскую крепость. Но то, что в уме Бауэра моментально всплыла Аргентина, весьма значимо. И не столь странно, что этот район не всплывал в уме охотников за нацистами.
ЗАБЫВШИЕ КЛЯТВУ ГИППОКРАТА
Полиция может относительно свободно бороться только с международными уголовниками. В случае с политическими бандитами существуют более жесткие ограничения и постоянные изменения договоренностей между государствами. Семь полицейских агентств из разных стран выходили на след друзей Бормана, и каждое из них по различным причинам не доводило дело до конца. Например, правительство Израиля не вело активную охоту на Бормана потому, что он не был напрямую связан с «окончательным решением», в котором был задействован Адольф Эйхман. Советские агенты в Латинской Америке предпочитали наблюдать за нацистским Братством, нежели разрушать его без явной выгоды. Коммунисты планировали зарабатывать дивиденды на деспотизме пронацистских режимов в этой части мира, обвиняя их в пренебрежении к собственному народу, «страдающему от социального неравенства и несправедливости». В Западной Европе не считали себя обязанными ворошить пепел недавнего кошмара. С точки зрения деловых англо-американских интересов было бы выгоднее, если бы Бормана в Аргентине нашли сами аргентинцы…
Эти рассуждения могут показаться циничными, но историки, занимающиеся нацистской Германией, знают, что вожди обычно живут фантазиями и это приводит к их гибели. Коммерческие предприятия, финансируемые из нажитых нечестным путем нацистских фондов, не раз терпели неудачу. Со временем преступники начинали чувствовать необходимость выйти на белый свет и оправдать себя. Что-то похожее на это началось в 1960-е годы.
Из разговоров с бывшими головорезами СС и бандитами из гестапо Стивенсон знал, что им потребовалось доказать свою правоту, а не невиновность, так как они либо не чувствовали себя виноватыми, либо просто отказывались пустить в свои души раскаяние. Они хотели получить признание в том обществе, которое считали приличным, и не могли устоять перед желанием оправдать свои действия.
Это цепочка мыслей привела Стивенсона к выводу, что нацистские изгнанники на самом деле никогда не были потеряны из виду «охотниками» союзников. Не выглядит таким уж абсурдным предположение, что британцы позволили Отто Скорцени уйти, чтобы посмотреть, куда он направится и что будет там делать. С Борманом все могло обстоять таким же образом. Стивенсон размышлял об этом во время «дела об эвтаназии» Ганса Гевельмана в 1964 году. Незадолго до этого Стивенсон перевез свою семью в Лондон из Африки, где немецкие предприятия занимали ниши, освобожденные «англо-американским империализмом». Как редактор студии «Independent Television Newsfïlm» он был обречен воспринимать мир «из вторых рук». Работа давала ему ощущение причастности к чужой деятельности и не вызывала чувство дискомфорта, и это казалось ему опасным. Понимание, что наше общество при помощи телевидения становится слишком оторванным от реальности, достигло максимума, когда в студию доставили видеоматериал одного из корреспондентов.
Это была пленка старого друга Стивенсона — Джорджа Клея из Национальной вещательной корпорации, снятая в Конго, когда он умирал от пуль. Просматривая пленку, один из редакторов заметил, что камера тряслась. Этот заурядный эпизод вызвал у Стивенсона приступ ярости, ведь Джордж был мертв. Люди не обладали лишним временем, чтобы читать репортажи, в которых журналисты пытались отразить нечто большее, чем панораму со взрывами. Джордж много страдал, так как он слишком хорошо понимал черных африканцев, и не упрощал материал. Он не мог ни смириться, ни осуждать крайности африканской политической жизни. Он был белым человеком из Южной Африки, и ему оказалось бы намного легче объявить себя либералом и сетовать на то, что происходит в Йоханнесбурге, аплодируя сумасшествию в Уганде. Он мог бы уехать из Африки и положить конец личным мучениям, но он остался, потому что верил в то, что делал. Он слепо надеялся на некую центристскую интеллигенцию, которая могла бы внести смысл в отчаяние и тупость, царившие вокруг. Как и Стивенсон, он думал, что где-то вверху сидят мудрые люди, которые читают отчеты с мест и принимают соответствующие меры. Теперь Стивенсон оказался одним из этих людей наверху. Джордж сделал свое дело, а редактор обессмыслил всю его работу одним циничным замечанием…