Первоначальную гипотезу, что контейнер со взрывчаткой принес в цех кто-то из погибших, мы отбросили. Установлено, что бутылка в кармане пальто рабочего Франтишека Зембы действительно была с водкой. Показания сотрудников подтвердили его вдова и продавщица винного магазина, в котором Земба вечером тридцатого сентября купил эту бутылку. В плоском свертке, который принес на работу Капуста, были камеры для мотоцикла — подарок Зембе. Экспертиза установила, что в воронке находились обрывки обгоревшей резины. Эксперты утверждают, что это могут быть остатки мотоциклетных камер.
Мы установили, что контейнер с нитроглицерином был внесен в цех между 16.00 тридцатого сентября и 7.30 первого октября. Тридцатого сентября после 16 часов на территории Центра находились: директор Центра и его заместитель, инженер Язвиньский, а также прибывший на территорию Центра около 16 часов начальник отдела организации труда Управления специальных исследований Збигнев Вольский, шофер директора и три уборщицы.
Контейнер с нитроглицерином был доставлен в цех следующим образом: окна кабинета директора Гонтарского выходят на прилегающую к зданию конторы крышу второго цеха, граничащую с крышей цеха номер один. Преступник спрыгнул с подоконника на крышу второго цеха, находящуюся на метр ниже окна, а оттуда проник на крышу первого цеха. Он захватил из кабинета директора металлический прут, при помощи которого закрывалось окно, и им снял с петель оконную раму, не повредив замка, а затем поставил контейнер на полочку. Вернулся он тем же путем и положил прут на место. Эта рама уцелела при взрыве. Механоскопическая экспертиза показала, что оконные петли были приподняты и вырваны металлическим предметом. На пруте остались следы, идентифицированные экспертами. Вне всякого сомнения, это именно то орудие, которым воспользовался преступник.
Покора на мгновение замолк, потом глубоко вздохнул и продолжил:
— Таким образом, в число подозреваемых входят люди, которые в данный промежуток времени находились в кабинете директора или же поблизости, то есть Гонтарский, Язвиньский и Вольский. Все трое знакомы с расположением зданий, следовательно, могли воспользоваться этим путем, не привлекая внимания охраны. Поскольку Вольский показал, что он ожидал в секретариате, а не в кабинете Гонтарского, как утверждают директор и Язвиньский, и двери из конференц-зала в секретариат были закрыты, то либо один из последних, либо оба являются преступниками.
Взрывчатка скорее всего была подложена в термосе. Термос Гонтарского вместимостью в один литр в это время исчез.
Оба подозреваемых обеспечили себе алиби. Гонтарский уехал в Управление и вернулся, когда все уже произошло, а Язвиньский, переместив действующую модель, находился во втором цехе. Хочу добавить, — подчеркнул Покора, — что наблюдение установило контакт Язвиньского с Куртом Вернером, представителем фирмы, связанной с разведкой Гелена. Именно по приглашению этой фирмы Шаронь выехал в 1962 году в Вену. Кстати, Шаронь до сих пор поддерживает связь с этой фирмой. К тому же именно паспорт Шароня был предъявлен в тюрьме человеком, отравившим Зелиньского.
Основываясь на показаниях заключенного Зомбека, а также на нашей собственной информации, анализе обстоятельств дела Зелиньского и других данных, можно с уверенностью сказать, что агентом, которого приказал ликвидировать Центр, был Зелиньский.
А кто же Х-56? — Покора сделал многозначительную паузу для усиления впечатления. — Факты и улики позволяют предположить, что им является директор Управления специальных исследований Вацлав Станиш. Его внешность полностью соответствует описанию внешности «родственника» Зелиньского, которое дали охранники. И еще немаловажная деталь — бросающееся в глаза пальто в клетку. У Станиша такое есть. Мы установили, что с двадцать седьмого по двадцать девятое сентября Станиша не было на работе, он якобы болел. Медицинская справка есть в личном деле. Домработница Станиша показала, что его супруга в это время находилась в командировке в Нижней Силезии, а сам он взял машину («Шкода 1000 МБ») и уехал на полтора дня. Вернулся двадцать восьмого сентября вечером. Водитель машины этой марки с варшавским номером и по приметам похожий на Станиша заправлялся на бензоколонке, расположенной между местом, где находится тюрьма, и Варшавой. Машину слегка задел грузовик. Станиш обратился в автомастерскую в Ловиче, где вмятину устранили. Номер машины и фамилию владельца записали.
В конце июля 1966 года Станиш работал в Брюсселе и отправился в двухнедельный отпуск в Италию и Австрию. Время его пребывания в Вене совпадает — это следует из записей в книгах одного из венских отелей — с периодом, когда там находились участники туристической поездки из Польши, в том числе Зомбек и Зелиньский.
Хочу подчеркнуть, — продолжал Покора, что Станиш знал Зелиньского, до сих пор встречается с его вдовой и лечится у доктора Валя, который находится в дружеских отношениях с Зелиньской.
Выяснить все эти вопросы было заданием Видзского. Убийцей может быть только Станиш. У него были и мотивы, и возможность, — продолжал он, приводя факт за фактом.
— Слово предоставляется майору Бежану.
— Покора упрощает ситуацию. В расследовании много пробелов, — сказал Бежан. — Взять хотя бы события в Верхославицах. Трудно с уверенностью предполагать, что только Вольский говорит правду, и обвинять таким образом директора и его заместителя во лжи. Мы слишком мало знаем Вольского, чтобы верить ему на слово. У него тоже есть мотивы: хотя бы месть Гонтарскому, который пришел на его место. Далее. Если предположить, что целью действий преступника было уничтожение модели и что Язвиньский с агентом сотрудничает, как пытается доказать Покора, — зачем же тогда Язвиньский буквально в последний момент приказал переместить установку во второй цех?
Далее. Станиш. — Бежан повысил голос. — Улики против него. Но это всего лишь улики, часть которых весьма сомнительна. Словесный портрет «родственника»? Он подходит по крайней мере десяти тысячам граждан Польши. Пальто? У мелкого воришки, которого задержала вроцлавская милиция, было такое же. Заключенный Зомбек, которому показали фотографию Станиша, утверждает, что по фигуре он похож на человека из Вены. Но об идентификации не может быть и речи. Зомбек видел его лишь издалека. Станиша не было ни на работе, ни дома двадцать седьмого сентября? Дорожное происшествие? Снова то же самое. Это могут быть улики против него, но нельзя исключать и случайное стечение обстоятельств. То же самое можно сказать и о его пребывании в Вене...
— Слишком много случайностей, — прервал его Зентара. — Смерть Видзского — это, по-твоему, тоже случайность?
Бежан покачал головой.
— Видзского убили. Но Видзский перед смертью успел нацарапать на стене буквы «С», «у», «З» и «ке» или «ко». Думаю, он хотел, чтобы искали среди тех, кто ездил в командировку. Если я правильно понял эту надпись, это исключает Станиша, который не находился в командировке. Смерть Видзского тоже слишком уж связана со Станишем. Нам на него просто пальцем показывают.
— Ты их защищаешь! — не выдержал Покора.
— Это обвинение? — с трудом сдержался Бежан.
— Успокойтесь. — Зентара нахмурился. — Ситуация очень серьезная, а вы тут будете ругаться. Слушай, Юрек, — он обратился к Бежану, — если бы мы знали канал связи, я бы арестовал всю эту троицу. Каковы твои выводы?
— Мы не имеем права, естественно, ни на минуту спускать с них глаз. Но я не вижу необходимости в других мерах. Следует наблюдать и за Вольским. Мы должны найти канал связи.
— Капитан Покора, ваши выводы?
— Немедленно задержать подозреваемых. Следует лишить их возможности действовать. Связь с центром наверняка идет по линии Язвиньский — Вернер. Когда мы возьмем их — все скажут!
— Похоже, Покора прав, — вслух размышлял Зентара. — Положить конец их деятельности — вот самое главное.
— Дайте мне десять дней, — сказал Бежан, — дайте людей и разрешите действовать на свой страх и риск. Я доведу это дело до конца. А если не сумею — подам в отставку.
Зентара надолго задумался.
— Хорошо, — наконец решил он. — Даю тебе десять дней и ни минуты больше. А отставка — это, конечно, глупость, — он пожал плечами. — Даже говорить об этом не хочу. Действуй.
Когда совещание уже кончилось, он задержал выходящего из кабинета Бежана.
— И что ты так уперся?
— Что-то мне тут не нравится. Слишком много шума. Разведчики работают тихо. Или же у них совсем не та цель. Что-то мне тут не нравится, — повторил он. — Эти улики и доказательства, которые сами собой появляются каждый день, слишком уж направленная информация — как будто кто-то хочет убедить нас, что мы на правильном пути. В подозрениях, которые падают на Станиша, Гонтарского и Язвиньского, слишком много «логических» улик и слишком мало психологической правды, — добавил он, закрывая за собой дверь.
ГЛАВА 19
Бежан ехал в Верхославицы в подавленном настроении. Десять дней. «Не переоценил ли я свои силы? — размышлял он. — Что за дьявольская головоломка! Все сходится, и ничего не сходится, как будто кто-то вместо нужных аргументов подсунул фальшивые. Факты, улики, данные — все указывает на тех троих. Но если присмотреться к подозреваемым поближе — ни одно из обвинений не соответствует характерам и убеждениям. Официальные характеристики? Они так часто подводят». Он подумал о Гонтарском. Было совершенно ясно, почему так плохо по отношению к нему настроены Гулинский и Вольский. Он сместил их с постов, выставил из Центра. Теперь они пытаются хоть как-то ему отомстить. А руководство Управления, с которым они в дружбе, приняло их оценки за свои, тем более, что Гонтарский восстановил против себя начальство, критикуя его работу. Но и к хвалебным гимнам Станиша тоже нельзя относиться всерьез. Он в дружеских отношениях с директором и его заместителем, сам предложил их кандидатуры. Их поражение — это и его поражение.
Военные специалисты прекрасно отзывались о результатах работы нового руководства Центра. Их оценка — это действительно оценка труда. Ежедневной, тяжелой работы. А сотрудники... Как это они говорили о Гонтарском? «Требовательный, гоняет до седьмого пота, но и заботится о людях. Помогает». Язвиньского бригада ценит как хорошего специалиста. Его любят за непосредственность, скромность, почти дружеские отношения с рабочими.