Казалось, в Управлении должны были бы высоко ценить Гонтарского и Язвиньского. Однако из рапортов Видзского следовало, что кадровики и некоторые другие сотрудники отзывались о всех троих — Гонтарском, Станише и Язвиньском, как о людях весьма ненадежных. Мнение это подтвердили и материалы, собранные Покорой. Почему? Было ли здесь чье-то скрытое влияние или какие-то неизвестные до сих пор факты и основанное на них мнение? А может, зависть, которую так часто вызывают чужие успехи? Надо было серьезно поинтересоваться причинами и источником этих разговоров, распространившихся в Управлении, отметил он для себя. Похоже, это может стать важной ниточкой. Выяснение первичных источников и мотивов могло объяснить многое, очень многое. Бежан знал механизм возникновения сплетен, хороших и плохих характеристик, в которые очень часто совершенно искренне верило начальство, уверенное, что это и есть их собственные наблюдения и взгляды, не понимающее, что как раз эти-то мнения им были ловко подсунуты кем-то. Кем-то, заинтересованным в вознесении одного и смещении другого.
Занятый этими размышлениями, он не заметил, как доехал до Центра.
Гонтарский и Язвиньский ждали его с нетерпением. То, что он обещал объяснить причины и ход происшедших событий, наэлектризовало их. Но Бежан оттягивал начало разговора, ждал Вольского. Вся троица была необходима для проведения эксперимента, идея которого появилась у него вчера. Именно с этой целью он попросил Станиша под любым предлогом в условленное время послать Вольского в Центр. Бежан то и дело поглядывал на часы, а Вольского все не было. Когда наконец Вольский с портфелем под мышкой вошел в кабинет, майор вздохнул с облегчением. Теперь можно было начинать.
— Я обещал вам поделиться информацией о ходе расследования обстоятельств, связанных со взрывом на территории Центра, — медленно начал он. — Так вот, мы уже знаем, каким образом преступник пронес в первый цех смертоносный груз, — он замолчал, внимательно следя за их реакцией.
Гонтарский и Язвиньский смотрели на него с интересом. Вольский слегка побледнел.
— Как же это произошло? — не выдержал Язвиньский. — Каким чудом? Как он прошел?
— Как прошел? — повторил Бежан, вставая с места. — А вот так, — и показал на окно.
— Через окно моего кабинета? — изумился Гонтарский. — Когда?
Бежан снова обвел взглядом своих собеседников. Язвиньский сидел напряженно, будто прирос к креслу. Вольский опустил голову, только судорожно стиснутые на подлокотниках руки говорили о том напряжении, с которым он слушал Бежана.
— Прежде чем я отвечу на ваш вопрос «когда?», я начну с того, как это произошло. Преступник выпрыгнул из окна на крышу второго цеха, прихватив с собой железный прут, который лежал на подоконнике. Прошел на крышу первого цеха, прутом приподнял и вырвал петли окна, выходящего на крышу, приоткрыл его и поместил взрывчатку на заранее выбранном месте... — Бежан помолчал и продолжал рассказ: — Наши эксперты установили, что именно этот прут, — он показал на него рукой, — и стал орудием, с помощью которого преступник вырвал петли на раме. Следы видны невооруженным глазом. Видите, краска на нем содрана.
Он не переставал наблюдать за ними. На лице Гонтарского — изумление. Язвиньский напряженно смотрит куда-то вдаль, словно обдумывая услышанное. В глазах Вольского — затаенный страх.
— Когда это случилось? — прервал напряженное молчание Гонтарский.
— Тридцатого сентября вечером...
— Но тридцатого сентября вечером мы все сидели здесь до шести часов! — воскликнул Гонтарский. — Кроме нас на территории Центра были только уборщицы и водитель, который потом отвез нас в Варшаву. Так кто же? — На лбу у него вздулись вены. И вдруг, словно проснувшись, он произнес: — Надеюсь, вы нас не подозреваете?
Ответа не последовало.
— Вы подозреваете нас. — На этот раз его слова прозвучали утвердительно. Гонтарский закрыл лицо руками. Язвиньский не спускал изумленных глаз с лица Бежана. Вольский отвернулся.
— Я подозреваю всех, кто имел возможность совершить это, — спокойно ответил Бежан. — Всех без исключения. Поэтому я хотел еще раз поговорить с вами. Каждая деталь может оказаться важным звеном и помочь в раскрытии преступления. Если вы заинтересованы в том, чтобы задержать преступника... — он специально умолк на середине фразы.
Язвиньский встал, подошел к окну. Открыл его. Долго смотрел на металлический прут. Вдруг выпрыгнул на крышу и исчез из их поля зрения. Через пару минут вернулся, перепрыгнул через подоконник в кабинет.
— Да, похоже, так оно и было, — констатировал он с удивительным спокойствием. — А я и не подумал о такой возможности. Как вы догадались?
Бежан улыбнулся.
— Я тщательно обследовал уцелевший цех. Он ведь точно такой же, как и разрушенный. Я смотрел на крышу. И тогда один из рабочих сказал: «Не с потолка же упало?» И меня осенило. А почему бы и не с потолка? Остальное выяснили эксперты.
Бежан старался говорить непринужденно, словно не чувствуя нараставшего в кабинете напряжения.
Вольский встал.
— Ну, я пошел. Это документы, которые я должен был вам передать, — он положил на письменный стол Гонтарскому папку с бумагами.
— Подождите немного, — обратился к нему Бежан. — Я еду в Варшаву, подвезу вас. А по дороге поговорим.
Вольский кивнул. На лбу у него выступил пот.
— Спасибо, — произнес он хрипло. — Я буду готов через десять минут. Только забегу в контору, у меня там еще кое-какие дела. — И он выскользнул из кабинета.
— Теперь я понимаю, что меня тоже подозревают. И наверное об этом уже говорят вслух, потому что люди обходят меня стороной, словно зачумленного. Некоторые даже переходят на другую сторону улицы, лишь бы не столкнуться со мной, — говорил Гонтарский то ли Бежану, то ли себе. — Только Станиш ведет себя по-прежнему.
Оглушительный грохот прервал его монолог. Все трое выбежали из кабинета, ворвались в секретариат.
— Что случилось? — почти закричал Гонтарский.
Секретарша ошалело уставилась на них. Они выбежали в коридор. Здесь уже стали собираться сотрудники.
— Модель! Это наверняка там! — Язвиньский стрелой помчался вниз. Они за ним следом. Но во втором цехе все было в порядке. Оттуда уже выбегал Язвиньский.
— Слава богу, здесь все нормально! — крикнул он.
— Что-то взорвалось в конторе!
Они побежали туда.
— Сюда, скорей! — один из сотрудников показывал в конец коридора.
Место взрыва, словно дорожный знак, указывала лежащая на полу сорванная с петель дверь туалета. Они подошли ближе. На полу в крови, пыли и осколках кафеля лежал Вольский. Он был мертв. Вольский? Его можно было узнать только по одежде. Лицо было изуродовано.
— Никому не входить сюда! И ничего не трогать, — приказал Бежан.
Из секретариата он позвонил к себе и отдал соответствующие распоряжения.
ГЛАВА 20
— Это я виноват. Решил провести эксперимент. Ну и вышло как в анекдоте: «Операция удалась, пациент умер». — Бежан говорил не с Зентарой, а сам с собой. Руки на подлокотниках чуть дрожали.
— Успокойся. Такого финала ты не мог ожидать.
— Я должен был предвидеть, что кто-то из них, истинный виновник, может отреагировать именно так. Я загнал его в угол, напугал до смерти. Он решил, что провалился и выхода нет. Что мы все знаем. И принял отчаянное решение. И снова мы в тупике.
— Не такой уж это тупик. Юрек, возьми себя в руки. Ведь смерть Вольского подтвердила твою версию. Если преступником оказался он, значит, я ошибался, предлагая задержать тех троих подозреваемых. Смерть Вольского очищает от подозрений Гонтарского.
— Я лишь одного не понимаю, — вслух размышлял Бежан. — Если Вольский всегда имел при себе взрывчатку, почему он не решился ворваться в цех, где находится модель, и погибнуть там? Может быть, взрыв повредил бы машину. Похоже, он не ждал взрыва. У меня такое ощущение, — продолжал он, — словно я иду, держась за нитку, которую мне кто-то специально вложил в руку. Все шиворот-навыворот.
— Что ты хочешь этим сказать?
Бежан провел рукой по лицу.
— Агенты Гелена обычно стараются выполнять свои задания тихо, избегая лишнего, опасного для них шума. А в этом деле все наоборот. Будто кто-то специально оставляет визитные карточки, чтобы вызвать переполох. Взрыв в Верхославицах не имеет никакого смысла, если посмотреть на него с точки зрения реальных результатов. Даже если бы действующую модель удалось уничтожить, какая от этого польза? Испытания будут отложены. Ну и что? Чертежи надежно укрыты в сейфе по инициативе инженера Язвиньского. Кстати, это тоже кое-что о нем говорит.
— Ты ничего не сказал об этом на совещании. Почему?
— Покора вывел меня из себя.
— Это очень добросовестный работник, он искренне верит в то, что делает. Ты и сам это прекрасно знаешь.
— Но он слишком легко поддается влиянию привычных схем. Начинает с «пятен» в биографии, которые ни о чем не говорят. Верит во все дурное, что наговаривают на человека, не задумываясь над тем, чем может быть вызвано это негативное мнение. Но ведь все мы знаем, сколько в таких сплетнях бывает яда зависти, раздражения, мести, оскорбленного самолюбия. Так бывает всегда, если маленькие люди оказываются на слишком высоких постах. А Покора к таким сомнительным характеристикам подгоняет улики. Опасный метод.
— Так что же с этим взрывом? — сменил тему Зентара.
— Раз уничтожение действующей модели лишь отодвигало начало испытаний, зачем в таком случае весь этот шум, вызванный взрывом, привлекший наше внимание именно к Верхославицам? Ведь мы начали расследование, организовали наблюдение за всеми, кто имеет доступ на территорию Центра, таким образом, агент потерял всякую возможность продолжать свою деятельность. Зачем все это? Не вижу цели, а цель, несомненно, существует.
Смерть Видзского. С одной стороны, все, казалось бы, ясно: убрать опасного человека, который, возможно, сам себя чем-то выдал. С другой стороны, если принять за чистую монету улики против Станиша, возникает вопрос: неужели Х-56 так глуп, что всюду, как нарочно, оставляет свои следы, облегчающие нам работу по его поимке?