Представители СССР вышли на разговор не с пустыми руками. Генеральным штабом Красной армии были заранее разработаны «Соображения по переговорам с Англией и Францией», включавшие несколько вариантов возможного развития военных событий и участия в них РККА совместно с вооруженными силами Великобритании, Франции и их союзников. Существо советского плана на заседаниях 15 и 17 августа раскрыли Б. М. Шапошников, А. Д. Лактионов и Н. Г. Кузнецов.
«Наш проект плана развертывания армии для оказания помощи западным союзникам… — свидетельствовал один из его разработчиков, заместитель начальника Генштаба РККА будущий Маршал Советского Союза М. В. Захаров, — создавался не «на песке» и не против «ветряных мельниц», а на основе точных расчетов, имевших глубокую научную базу, являвшуюся плодом многолетнего кропотливого труда большого числа ответственных работников Генерального штаба»[256].
Первый вариант прогнозируемого генштабистами развития событий предусматривал порядок совместных действий в случае нападения агрессора непосредственно на Францию и Великобританию; второй — когда объектом нападения становилась Польша; третий — когда Венгрия и Болгария при помощи главного агрессора совершали нападение на Румынию; четвертый — когда агрессия была направлена против Турции; пятый — когда агрессия через территорию Прибалтийских стран была нацелена на СССР.
В документе содержались детальные предложения о действиях сухопутных войск, авиации и флотов трех государств, о количестве дивизий, оснащенности боевой техникой и другими средствами вооруженной борьбы. При всех вариантах считалось необходимым нанести основной удар по силам главного агрессора, т. е. Германии, и обеспечить участие в военных действиях Польши как союзника Великобритании и Франции, при этом от нее требовалось выставить не менее 40 дивизий. Варшава должна была также взять на себя обязательство пропустить советские войска к северу от Минска через Виленский коридор и через Литву к границам Восточной Пруссии. Румыния при нападении на нее должна была пропустить советские войска навстречу противнику через Галицию. Имелось в виду, что переговоры с Польшей, Румынией и Литвой по этому вопросу возьмут на себя Лондон и Париж.
Со своей стороны Советский Союз, как сообщил начальник Генерального штаба РККА Б. М. Шапошников, для отражения агрессии в Европе был готов выставить 120 пехотных и 16 кавалерийских дивизий, 9-10 тыс. танков, более 5 тыс. орудий только крупного калибра, 5,5 тыс. самолетов.
По мнению советской стороны, военная конвенция должна была зафиксировать конкретные военные планы союзников, точное количество выделяемых дивизий, морских эскадр, а также танков, самолетов, артиллерийских орудий, боевых кораблей.
Более искренними оказались французы. Как сообщил генерал Ж. Думенк, они располагали 110 дивизиями, 4 тыс. танков, 3 тыс. орудий крупного калибра, около 2 тыс. самолетов.
Англичане не раскрыли весь состав своих сил, заявив лишь, что в случае войны они в состоянии направить на континент 6 дивизий, спешно сформировать 9, а позднее привести в готовность к отправке еще 16. Конкретные сроки отправки не назывались. Британская авиация насчитывала 3 тыс. различных самолетов, но все ли они будут задействованы, оставалось неясным[257].
Неискренность позиций западных партнеров, их стремление лишь тянуть время, шантажируя Гитлера, а не добиваться реального создания барьера для германской агрессии, привели к тому, что переговоры в Москве сразу же пошли со скрипом. Советская делегация, учитывая лавинообразное нарастание событий в Европе, предлагала заседать каждый день и столько, сколько требуется, вопросы обсуждать по существу. Но в таком режиме наши партнеры трудиться не привыкли. Деталь, но характерная: заседания шли всего по четыре часа в день, подчас переносились. На обсуждение бесконечно выносились беспредметные и ни к чему не обязывающие «общие цели» и «общие принципы» военного сотрудничества, которые в лучшем случае годились для какой-то абстрактной декларации, а не для конкретного плана быстрых и эффективных действий.
Основное препятствие возникло при обсуждении вопроса о пропуске советских войск в случае начала германской агрессии через польскую и румынскую территории, что было необходимо для организации эффективной защиты не только советских границ, но также Польши и Румынии. Западные участники правильно поняли, что именно может стать причиной срыва переговоров, как только К. Е. Ворошилов предложил им разъяснить, готовы ли они оказать необходимое воздействие на своих союзников в вопросе обеспечения пропуска войск Красной армии. Этот вопрос занимает немало места в переписке посольств и военных миссий двух стран со своими правительствами.
В своих внутренних документах они прямо говорили о необходимости предоставления русским союзникам всех возможных средств для оказания помощи, с тем, чтобы использовать максимум сил СССР на стороне антифашистских государств. Так, в докладе подкомиссии английского Комитета начальников штабов, представленном кабинету министров 17 августа 1939 г., содержалась рекомендация следующего характера: «Заключение договора с Россией представляется нам лучшим средством предотвращения войны. Успешное заключение этого договора будет, без сомнения, поставлено под угрозу, если выдвинутые русскими предложения о сотрудничестве с Польшей и Румынией будут отклонены этими странами… Мы хотели бы подчеркнуть, что, с нашей точки зрения, в случае необходимости должно быть оказано сильнейшее давление на Польшу и Румынию, с тем, чтобы они заранее дали согласие на использование русскими силами территории в случае нападения Германии»[258].
Ж. Думенк и посол Э. Наджияр также оценили условие советской делегации как обоснованное. В телеграмме, направленной 15 августа в Париж, Э. Наджияр писал: «По мнению генерала Думенка, то, что предлагают русские в целях выполнения обязательств по политическому договору, соответствует интересам нашей безопасности и безопасности самой Польши… Нам предлагают точно определенную помощь на Востоке и не выдвигают каких-либо дополнительных требований о помощи с Запада. Но советская делегация предупреждает, что Польша своей негативной позицией делает невозможным создание фронта сопротивления с участием русских сил»[259]. 20 августа Э. Наджияр послал новую телеграмму с тревожным предупреждением: если Польша не изменит позицию, провал переговоров станет неизбежным.
Итак, суть «кардинального вопроса», от решения которого зависело, быть или не быть военной конвенции трех стран, была ясна и Лондону, и Парижу. Но в практическую плоскость его решение по-настоящему так и не поставили.
Советское руководство наблюдало за этим с возрастающей тревогой. В считанные дни ему предстояло оценить, реальна ли возможность заключения с западными демократиями военной конвенции, и не опоздает ли оно с поисками иного партнера, чтобы отвести непосредственную угрозу войны от своих границ.
Участник московских переговоров адмирал Н. Г. Кузнецов вспоминал: «Глава советской миссии имел обыкновение после вечерних совещаний сразу докладывать обо всем И. В. Сталину. Раза два-три на этих докладах присутствовали маршал Шапошников и я. Сталин выслушивал сообщения о результатах первых заседаний, рекомендовал продолжать выяснять действительную позицию Англии и Франции. Помнится, он особенно интересовался настроением наших коллег и тем, насколько искренни их желания заключить тройственный союз… К сожалению, чем дальше в лес… — тем меньше оставалось шансов на успех»[260].
20 августа переговоры достигли своей кульминации. В этот день Р. Дракс сообщил К. Е. Ворошилову, что ответ из Лондона на «кардинальный вопрос» он не получил, и предложил вернуться к нему на заседании 23 августа. Такая неторопливость носила просто издевательский характер, ведь счет до момента нападения Германии на Польшу шел уже на дни.
Французы действовали несколько более активно, и это легко объяснимо: германская агрессия в первую очередь угрожала им. Однако самостоятельность внешней политики Парижа была под большим сомнением, там излишне доверялись Лондону и шли в его фарватере. Так или иначе предпринятая попытка оказать на Польшу давление успеха не имела.
21 августа состоялось два заседания. Не получив ответа на «кардинальный вопрос», К. Е. Ворошилов во второй половине дня сделал письменное заявление о перерыве в переговорах. «Подобно тому, — говорилось в заявлении, — как английские и американские войска в прошлой мировой войне не могли бы принять участия в военном сотрудничестве с вооруженными силами Франции, если бы не имели возможности оперировать на территории Франции, так и Советские Вооруженные Силы не могут принять участия в военном сотрудничестве с вооруженными силами Англии и Франции, если они не будут пропущены на территорию Польши и Румынии. Это военная аксиома»[261].
22 августа Ж. Думенк заявил советской делегации, что он получил от своего правительства положительный ответ на «основной кардинальный вопрос» и полномочия «подписать военную конвенцию». Однако есть ли согласие со стороны Лондона, Варшавы и Бухареста, он сообщить не мог. Готовность Франции подписать военную конвенцию при маневрах Великобритании, рассматривавшей контакты с Советским Союзом как прикрытие собственных секретных переговоров с Германией, и при самоубийственной близорукости Польши ни к чему не привела.
Поскольку подписание конвенции срывалось, И. В. Сталин, дав вечером 21 августа согласие на прибытие в Москву И. Риббентропа, сделал выбор в пользу переговоров с Германией.
Естественен вопрос: насколько эффективным мог оказаться военный союз Лондона, Парижа и Москвы, если бы западные демократии и находившиеся в поле их влияния страны-лимитрофы проявили подлинную заинтересованность в создании системы коллективного отпора фашистской опасности?