«Объявление. Кто окажет содействие в поимке партизана Фрица Шменкеля, 26 лет, дезертира германской армии, тот получит вознаграждение:
русский — 8 гектаров земли, дом и корову,
солдат вермахта — 25 тысяч марок и двухмесячный отпуск.
Потом он приколотил к двери только что зачитанную бумагу. Посмотрел, крепко ли она держится, и поехал на бричке дальше.
Подошел дед к афише, всмотрелся в фотографию, разобрал по складам слова. Качнул головой:
— Ну и дела, господи. Немец, а за нас!..
— …Бумаги не пожалели, даже на курево не годится, — потрогал Рыбаков объявление, принесенное Толиком из Задорья. А мы с тобой, Ваня, на эту сволочь, Петунова, не будем листки расклеивать. Так доберемся!
Командир перебил бойца:
— А только ли с объявлением приезжал бургомистр? Меня и другое беспокоит. Вспомни, что после этого было. Не вернулись ведь наши разведчики. А потом эта засада у трех дубов…
…Многое в двух этих случаях было неясным. Взять недавнюю разведку. Пошли трое. На опушке разделились: двое направились в деревню ползком, по канавам, а третий остался у леса. В бинокль ему было видно, как возле самых домов партизаны кого-то встретили. Поговорили. Встали во весь рост, прошли за изгородь. И тут раздались выстрелы: в Курбанове оказались гитлеровцы. Почему же разведчики открыто двинулись туда? Кто их подвел под вражеские пули?
А вот на днях группа партизан шла в Курбаново за картошкой по еле приметной тропинке. С жителями договорились накануне. И на пути, у дубовой рощи, напоролись на засаду. Четырех человек потеряли! Хорошо, что не дрогнули, приняли бой, организованно отошли… Но от кого каратели узнали о намечавшемся приходе партизан?..
— А я, товарищ командир, знаю, почему так получается! — веско произнес Толик. — У нас в округе завелся предатель. Кто? Над этим еще подумать придется.
— Похоже на то, — согласился Васильев. Но нужно действовать. Ждать больше нельзя. Осваивайте новую профессию, товарищи. Будьте контрразведчиками. Для начала выясните, в каких деревнях был Петунов, в чьи дома заходил, с кем встречался. Особое внимание — на Курганове. Есть там у нас кое-кто на примете.
…Марфа вбежала в дом к Сидорову и прямо с порога:
— Зовут тебя, Михайло, ко мне.
— Говори толком, кто зовет, зачем?
— А я почем знаю. Начальство ихнее.
— Кто «ихнее»?
— Знамо, немецкое.
Словно обухом по голове ударили Михаила Яковлевича. Что делать? Бежать? Он посмотрел на жену, ребятишек. Что с ними будет… Неужели выследили, мерзавцы? Ведь так аккуратно все делал. Пожалуй, лучше всего явиться на вызов. Будь что будет!
Михаил Яковлевич сказал жене:
— В случае чего, береги их, — кивнул головой в сторону детей и вышел.
Возле дома Марфы шесть мотоциклов. С пулеметами. Двигатели приглушенно работают. Солдаты на жителей не смотрят: кто в карты играет, кто на губной гармонике пиликает.
В избе уже толпились люди. Сидоров через головы женщин увидел за столом, уставленным яствами, людей в немецкой форме. Обернулся по сторонам. Посмотрел на односельчан, стоявших у порога, все стало ясно. Здесь вызваны родственники партизан. Ему, Сидорову, доподлинно известно, что сын вот этой женщины в лесу, брат той — в лесу, отец вот этой девушки — тоже в партизанах.
Немцы вышли из-за стола. Офицер спросил что-то по-своему. Другой перевел, обращаясь к Марфе:
— Все собрались?
— Кого знаю, все, — ответила женщина.
Офицер опять заговорил по-немецки. И тот же переводчик объявил по-русски:
— Марфа утверждает, что вы знаете, где находятся партизаны. Это верно?
Все молчат. Михаил Яковлевич пристально вглядывается в лицо офицера. Где же он видел эту физиономию? Уж очень знакомыми кажутся эти тонкие губы, высокий лоб, глубоко посаженные глаза, гладко причесанные волосы с пробором посредине головы.
«Ба, да ведь это же мой бывший гость, — догадывается Сидоров и вспоминает тот осенний день, когда в его дом пожаловал немец. — Но зачем он тут? И кто эти его спутники?»
Здесь человек, переводивший немецкую речь, сказал:
— Наши подозрения подтвердились, Марфа Ефремова. Ты подлая предательница нашей Родины! Ты выдаешь фашистам советских патриотов. Ты повинна в гибели партизан. И за это придется тебе отвечать. Собирайся! А вы, дорогие товарищи, свободны!
Люди стали расходиться. Михаил Яковлевич подошел к тому, который говорил по-немецки, протянул ему руку и, лукаво улыбнувшись, сказал:
— Дойч зольдатен. Филь, филь!
— Постой, постой! — немец внимательно взглянул на Сидорова, и его лицо расплылось в добродушнейшей улыбке. Обнял Михаила Яковлевича, с чувством сказал: — Никогда не забуду. Спасибо за все!
На прощанье крепко пожал руку.
— Он спас меня! — обвел взглядом друзей и, повернувшись к Сидорову: — Еще повстречаемся, обязательно!..
12. Беседа с генералом
Когда в ноябре 1942 года для координации боевых действий всех Вадинских бригад был организован единый партизанский центр, Фриц Шменкель одним из первых познакомился с его командиром, генерал-майором Иовлевым.
И произошло это при следующих обстоятельствах:
— Ваня, к генералу! — Толик сочувствующе посмотрел на Шменкеля.
— Ты не знаешь, зачем? — спросил Фриц, и в его голосе была нескрываемая тревога.
— Не знаю, Ваня! — ответил парнишка. И, помолчав, добавил: — Хмурый он, сердитый. Судя по виду, даст на орехи.
— Какой орехи?
— Ну, как тебе лучше сказать, — усмехнулся паренек, — всыплет как следует, наверно.
— Не понимайт. — Шменкель на ходу застегивал пуговицы кителя, одергивая полы. — Что сыплет. Объясни!
— Какой ты недогадливый! — товарищ искренне раздосадовался. Прикурить даст, понимаешь?
Фриц вынул зажигалку и вопросительно посмотрел на него.
— Да не то… В общем швах твое дело…
— Плехо! Так бы и говорил.
Шменкель не на шутку встревожился и, пока шли к генеральскому блиндажу, думал, за что бы это «даст орехи» командир. «Грехов» набиралось много. Может, генералу доложили, как на днях выпил поднесенной кем-то из партизан водки и уснул у всех на виду? А может, в последнем бою допустил какую-нибудь промашку?
Подойдя к блиндажу командира, Шменкель привычным движением руки еще раз проверил, все ли пуговицы кителя застегнуты, поправил ремень, фуражку, чтобы успокоиться, закурил. Но не успел как следует затянуться, как позвали:
— Заходи!
После яркого солнечного света Шменкель не сразу разглядел в полумраке фигуры людей. Шагнул вперед к столу, четко отрапортовал:
— Партизан Шменкель по вашему приказанию явился!
Генерал встал со стула, уперся руками о край стола, пристально посмотрел на вошедшею, после паузы сказал:
— Так вот вы какой! Прошу!
Жестом предложил сесть. Шменкель стоял.
— Садитесь, садитесь! Как это по-вашему: зетцен зи зих.
Фриц осторожно сел на край стула. С опаской посмотрел на протянутый Иовлевым портсигар:
— Спасибо, я только что курил.
— Вы знаете, зачем мы вас пригласили?
— Нет, товарищ генералы.
— Жалуется на вас командир отряда.
Шменкель перевел взгляд на командира, сидевшего у стола справа, как бы спрашивая: «В чем я виноват?» А Иовлев продолжал с подчеркнутой строгостью:
— Командир отряда не знает, что с вами делать… Пришел к нам за помощью… Ведь вот до чего дошло!
— Товарищ генераль, скажите, в чем мой вина?
Иовлев встал, вышел из-за стола, прошелся по блиндажу: два шага вперед, два шага назад, остановился перед Шменкелем, посмотрел ему в глаза. Тот не отвел взгляда. А тревогу, как рукой сняло. Сергей Иванович сказал:
— Мы ценим вас, товарищ Шменкель, за вашу смелость, находчивость. Но объясните, кому нужна ваша бравада?..
В блиндаже воцарилось молчание.
— Ну отвечайте же. Шменкель встал.
— Сидите, сидите. — Иовлев слегка коснулся рукой плеча немца.
— Скажите, товарищ генераль, что есть бравада?
Командиры не удержались от смеха.
— Василий Иннокентьевич, — Иовлев повернулся к командиру отряда, — растолкуйте своему бойцу, что есть «бравада». — Тот погасил улыбку, на какое-то время задумался, стараясь подыскать нужные слова, начал с вопроса:
— Зачем вам в последнем бою понадобилось вставать во весь рост и стрелять стоя?
— Товарищ командир, когда я лежаль, мне плехо было видно мишень, и я поднялся.
— Выходит, это вызывалось необходимостью, — улыбнулся Иовлев.
— Да, да, необходимость, — обрадовался поддержке Шменкель.
— Нашел оправдание, — не сдержался от улыбки и Васильев. — А вот после того же боя была ли необходимость гнаться за фашистами, отрываясь от своих на полкилометра? Сергей Иванович, командир перевел взгляд на генерала, — к тому времени была дана команда прекратить преследование.
— А на это что скажете? — уже более строго спросил Иовлев.
— А в этом случай я совсем виноват. Увлекся, приказ не слушал.
Командир готов был еще приводить примеры «бравады» Шменкеля, но генерал посмотрел на часы, что значило: пора кончать беседу.
— Не помню только где, но наш великий Толстой писал: «Храбрость есть способность человека подавлять чувство страха в пользу чувства более возвышенного… Только люди высокой добродетели способны к истинной храбрости…»
Сергей Иванович подошел к Фрицу. Шменкель встал…
— Мы знаем, что вы человек храбрый, я бы даже сказал, очень храбрый. Но никогда не забывайте о «чувстве более возвышенном». У нас еще столько боев впереди. Надо победить врага и вернуться домой, к своим семьям. Желаю от души вам дожить до победы.
Генерал протянул руку брату по оружию, сказал на прощанье:
— Как это говорится: «Ауф видерзейн!»
Из блиндажа Шменкель вышел сияющий. Шел сюда с тревогой, а вышел с крыльями за спиной.
13. «Тюрьмы должны быть пусты!»
Маленькая вяземская деревенька Погорелое.