— Прекратите все разговоры с подследственным.
Дивизионного комиссара попросили выйти, и довольно вежливо, после чего комиссар ГБ, занял его место, положив руки на столешницу, и с интересом меня изучая, сказал:
— Это правда, про нанятого актёра?
— Да. Кстати, портрет Гитлера мой трофей со складов в районе железнодорожной станции Лида, взял из кабинета старшего интенданта. Я там с нанятыми ребятами добывал «КВ» для нашего фронта. Раз промышленность пока не может обеспечить фронт, приходится грабить немцев, собирая всё, что там побросали наши войска, при отступлениях.
— Любопытно. И зачем?
— Работая такая, я снабженец, в танковый дивизии служил, танков у них совсем не было. А так за две недели почти сто танков смог добыть и передать. Чем кстати горжусь. Дивизия, пополнив вооружение, смогла два дня держать наступление целой танковой группы. Это по-нашему, танковая армия. От дивизии мало что осталось, но фронт-то удержали, не обвалился он.
— Я не про это, а про генерала. Что вы там не поделили?
— Да я и сам не понял. Завели в кабинет, а тот как начал орать, снял два звания, из капитанов до лейтенанта спустил. А потом вообще сюда в застенки попал. Я может в сердцах и высказался, что о нём думаю, но это в сердцах, не считается. Пришлось думать, как отомстить, а я очень мстительный. Тот мне карьеру порушил, я решил порушить ему. Ну а то что было, это уже следствие. Честно говоря, сам не думал, что такой шум поднимется и вон вас из Москвы пришлют. Думал, ну снизят до майора звание, ай-яй-яй ему сделают и пойдёт куда полком командовать. А там даже до Врага Народа дошло. Всё же смерти я ему не желаю, тот в мою сторону до этого не доводил, и я не хочу, чтобы с ним подобное произошло. И ещё, товарищ комиссар, портрет верните, памятная вещь. Оставил как доказательство-воспоминание захвата «КВ» на той станции. Я тому интенданту сам ножом от уха до уха глотку вскрыл, не хотелось бы потерять. Буду в будущем внукам показывать, хвастаться. Есть чем гордиться, между прочим. Просто если я ребят пошлю вернуть, у вас трупы будут, а так без этого обойдемся.
— Бред, — силой потёр лицо комиссар ГБ, и схватившись за голову, простонал. — Как же всё глупо.
— Он первый начал.
— Да помолчи ты!
Тот посидел о чём-то раздумывая, потом встряхнулся, и велел тому старшему майору вести допрос, остальным присутствовать, стенографировать, выяснить что и как было по генералу, а сам вышел. Они сюда для этого прибыли и остальное их не интересовало. Я же старался покрепче сжимать челюсти. Такие вспышки эмоций, как я уже говорил, не частые, ну раз в месяц от силы, и одно не сказал. Они не давят на все эмоции, о нет, на что-то одно. В прошлый раз, например, была жалость, двое суток лежал на подушках в палатке, оплакивал всех о ком задумывался. Особенно себя жалко было. Такое бывало и в других жизнях. Только когда в теле Власова был, такого не было, и что-то подсказывает мне, что эти вспышки шли на моего соседа, Павлова, минуя меня. Хотя тоже возбуждение и желание у меня было всегда штатно. Тут похоже на эмоцию откровенности весь удар пришёлся. Вот ни рано, ни поздно. Именно в такой момент. Да я титаническим усилием уводил разговор в сторону, иначе и про перерождения бы разболтал, и про големов и хранилище. Да всё. Ну этому невозможно противостоять, от давления мозги плавятся, вот и приходится терпеть, тем более основной пик я уже прошёл, в камере сидел, на спад шёл, ещё часа четыре, может пять, и приду в норму, этот выброс опции усиления эмоций закончится, но эти часы тоже нужно как-то продержатся, а против меня настоящие зубры были. И что я сделал, просто имитировал, что мне плохо, попросил врача и дать отдохнуть. Мол, после прошлых избиений мясниками контрразведки бывают такие приступы слабости, что-то отбили в потрохах. В принципе передышку дали, пусть и не хотя. Основной материал они набрали, дальше уже вдумчиво можно работать. Пока же стоит проанализировать из уже полученного.
Только меня врач осмотрел, дальше на самолёт и прямым рейсом в Москву, вскоре довезли до Лубянки и в её подвалы. Здравствуйте знакомые камеры. Что хорошо, за оставшееся время я пришёл в себя, в порядке, говорливости как не бывало, так что попробуем покрутиться. А вообще, говоря, что хотел бы избавиться от этого усилителя эмоций, то я лгал. Я помню свою жизнь, первую. Серая, тусклая, если сравнить с тем, как я тут в перерождениях жил. Чёрт, да я от этой опции никогда не откажусь, она поддерживает меня и даёт желание жить дальше. Поэтому я больше удовольствия получал от её действий. Ну а что что разболтал, не сильно переживал. По сути я слил личность Савельева. Правда, не до конца и надеялся зацепиться за возможность продолжать быть Савельевым. Второй вариант уйти в тыл к немцам, в партизаны. Если проще, я собирался подкупить власти, выкупив прощение, передав то, что успел скопить. Передача займёт не один месяц, но такая возможность была. Это шанс, и я желал им воспользоваться. Поэтому, когда меня в первый раз завели в кабинет, к слову знакомый следователь, тот старший майор из Киева, то садясь на стул перед его столом, конвоир усадил, сказал:
— Хочу с вашим начальством поговорить. С Берией.
— Что ж не с самим товарищем Сталиным? — усмехнулся тот.
— Вот как раз он и будет принимать решение, а Берия передаст.
— Вы это серьёзно?
— Более чем. Я собираюсь выкупить свою жизнь и свободу, и мне есть что предложить, но такое решается наверху, а передать напрямую может только товарищ Берия. Самый простой вариант. И если уже он решит, что дело стоящее, то передаст дальше и насчёт меня будет принято решение. Всё же насчёт Тупикова действительно всё глупо вышло, месть вышла за те рамки, на которые я рассчитывал. Я не сожалею, всё правильно сделал, но и отвечать за это не хочется.
— Я передам вашу просьбу. Как решат, — сухо сказал следователь, и кивнув стенографистке в звании сержанта госбезопасности, миленькая такая девушка со строгим лицом, и задал первый вопрос.
Ох как было легко, это не с поехавшими мозгами себя контролировать, тут проще в разы, так что спокойно три часа пообщались. Кобулов, так фамилия следователя, пару раз заскакивал по поводу как технику добывал, но так, видимо свой интерес удовлетворял. Закончив со мной, следователи обедать пошли, время обеда было, а меня в камеру, нам тоже баланду разнесли, каша гороховая без масла и порезанного лука, по кусочку хлеба и кружке чая. Так что пообедали. Потом через окошко вернули посуду раздатчику. Вот так следствие и пошло, на многое я отвечать не хотел, мол, не мои тайны, открою рот, меня тут же в камере и удавят, а пожить хочется, и только на третий день, а было двадцать третье августа, наконец провели не в кабинет следователя, а в другой, куда вскоре и зашёл нарком Берия. А я думал тот просто не стал передавать, умолчав о моей просьбе. Но видимо у наркома только сейчас нашлось время. Тот устало сел за стол, перед которым я стоял, двое волкодавов, это не конвоиры что меня привели, стояли за моей спиной. Нарком не без интереса изучая меня, нарушил молчание:
— Что ты хотел предложить?
— Откуп. Я понимаю, что сделал неправильно, но как уже говорил, не жалею. Нечего на меня орать было. Поэтому и хотелось бы чтобы с меня сняли обвинения, я извиняюсь за то что сделал, и поэтому хочу передать властям всё что успел набрать. К сожалению, лавочка закрыта, больше со мной работать не будут, дискредитирован, но что имею могу передать вам, чтобы с меня списали обвинения в случившемся и не преследовали по закону.
— Кто-то ответить должен, — вздохнул тот, и надев круглые очки, стал читать лист, что я ему передал, достав из кармана шаровар, я был в потрёпанной красноармейской форме без знаков различия.
Охранник один дёрнулся, когда я в карман полез и достав листок, передал наркому, но всё же мешать не стал. А там был список того, что добыл ранее. Мне конечно месяц потребуется чтобы всё передать, но главное всё это есть. Я действительно честно всё передам, если власти Союза, также честно всё сделают со своей стороны, сняв с меня претензии, и дальше можно воевать с чистого листа. И сейчас всё зависело от Берии, что внимательно читал обе стороны листа, всё написано мелким почерком, но подробно. Вот так закончив читать, тот только чуть дёрнул шеей, и сказал:
— Однако. Какие сроки передачи?
— Месяц. Всё раскидано в разных местах, но я сам доставлю к Москве.
— Ладно, вижу ты серьёзно настроен на получение прощения, я подумаю, что с этим можно сделать.
Вот так волкодавы меня вывели в коридор, передали в руки конвоиров и в камеру, а дальше осталось только ждать.
Приходить в себя было тяжело, но близкая стрельба намекнула, что это стоит сделать побыстрее, мало ли что опасное для моего нового тела? А я знал точно, до запуска хранилища, мне умирать точно не стоит. Иначе перерождения не будет. Позже о том, что в прошлом теле было и как я погиб, сейчас к новой реальности переходим.
Открыв глаза, стараясь не дёргать головой, очень болела, я пощупал голову, поморщившись от стрельнувшей боли и определил касательное ранение головы. Пуля скользнула по черепу, сбив шапку, вокруг снег был, видимо удар был, встряхнуло мозги, ещё и контузия, чуть не среднего уровня. Главное я определился, что происходит, и понял, что можно расслабиться, потому как побеждали хорошие, то есть, свои, давя огнём стрелков, и окружая их. Мелькали военные шинели, странного покроя. Тут рядом заскрипел снег и присел на одно колено мужчина в шубе, на голове такая же шапка, положив рядом одноствольное охотничье ружьё, то ещё дымило стволом, мужчина, которого я с интересом разглядывал, осмотрев рану, спросил:
— Александр, как ты себя чувствуешь?
— Голова болит. И с памятью что-то, вот вас не узнаю.
— Ох, как плохо-то.
— А что случилось?
— Охота сорвалась. Оказалось, каторжники бежали, убив конвой, вот мы случайно с ними и встретились. Если бы вы на них не наткнулись при охвате кабанов, они бы и стрелять не стали. Две винтовки имели, быстро их постреляли. Тебя и мичмана Глазьева, это что с крейсера «Рюрик», сразу ранили. Мичмана тяжело, в грудь, не знаю вытянут его врачи. Вон уже сани подводят слуги, сейчас перевяжем и отвезём вас в земскую больницу.