В несколько минут все было кончено. Для полной уверенности наносим еще пару ударов по уже разрушенному оборудованию. Можно и отходить. В этот момент дозорные предупреждают о надвигающейся опасности: к станции движется подкрепление.
Станцию мы покинули благополучно. Далее двигались вразброд, чтобы затруднить преследование. Уходя от света фонарей, мы пробежали немногим более пятидесяти метров, когда вслед нам защелкали выстрелы. На фоне освещенного лупой снега наши фигуры были отчетливо видны. Бежали мы по направлению Пжемши, а затем свернули влево к ближайшему лесу.
Гитлеровцы вели интенсивный огонь. До леса было уже близко. И тут кто-то застонал и выругался.
— Попали в меня!
По голосу я узнал «Виктора». Шатаясь, он продолжал бежать. «Вицек» и «Куна» подхватили его под руки. Путь нашего отхода отмечали темные пятна крови. Только в лесу мы смогли заняться раненым. «Куна» скинул рубашку и порвал ее на полосы. Во время перевязки «Виктор», которому пуля пробила грудь, повторял прерывающимся голосом:
— Оставьте меня… спасайтесь сами… лучше добейте меня…
Перевязывать рану помогали почти все, кровь «Виктора» стекала по нашим рукам.
В эту минуту, хотя нам и грозила опасность, никто не думал о себе, о том, чтобы выполнить его просьбу. Мы должны были спасти товарища.
— «Виктор», что ты мелешь? Ты будешь жить. Мы спасем тебя и отомстим за тебя!
Сменяя друг друга, мы вели его под руки. Так прошли лес, но «Виктор» чувствовал себя все хуже. Иногда он совсем терял сознание, а когда приходил в себя, то снова принимался за свое:
— Оставьте меня здесь! Добейте!
Мы отошли от станции уже километра на два. Погони не было слышно. Проходя мимо какого-то дома, взяли обломок лестницы. Трое гвардейцев, сняв с себя куртки и пальто, уложили их на импровизированные носилки для «Виктора». Несли мы его с большой осторожностью. Нам удалось беспрепятственно добраться до берега Пжемши. Перед нами текла черная вода, в которую спускались все отбросы бассейна и Силезии. Несмотря на холод, решили перейти реку вброд. Это был неприятный, но наиболее безопасный способ перебраться на другой берег. К тому же это значительно сокращало нам путь к либёнжскому бункеру.
— Подождите здесь, — сказал я. — Поищу брод.
Я сбросил одежду и на двадцатиградусном морозе даже не почувствовал холода. Привязав узелок с одеждой к одному из ружей, вошел в воду. Сильным течением меня начало сносить, а ближе к середине реки я уже не чувствовал дна под ногами. Оружие и одежда намокли. Спасаясь, я поплыл. Несколько взмахов руки, и у меня снова грунт под ногами. Нет! Здесь «Виктора» нам не переправить. Я продолжаю брести к противоположному берегу.
Выйдя из воды, почувствовал страшный холод. Ступни ног примерзают к снегу. Я становлюсь на приклады ружей и на сапоги, одновременно пытаясь выжать одежду. Сначала рубашку. Пытаюсь ее надеть. Она топорщится как накрахмаленное белье. Прошло довольно много времени, пока я окончательно оделся. Потом, чтобы разогреться хоть немного, сделал несколько упражнений.
Тем временем луна скрылась за горизонтом. Теперь я уже не вижу оставшихся на противоположном берегу гвардейцев. До меня доносится только их крик:
— Эй, «Здих»! Ты жив?
Я кричу в ответ:
— Здесь реку не перейти. Идите на мост в Хелмеке. Я пойду впереди. В случае чего — стреляю. Тогда вы отходите и где-нибудь попробуйте переправиться.
— Хорошо! — кричит в ответ один из солдат.
Я тревожился за товарищей, а особенно за «Виктора», для которого переправа через ледяные воды Пжемши была равнозначна смертельному приговору. Я осторожно приблизился к мосту. Никого. Вздох облегчения и радости. Мост был свободен от зеленых мундиров. Спустя несколько минут гвардейцы оказались рядом со мной.
Наконец, мы вступаем в наш Хжановский район. Пять часов утра. Люди смотрят нам вслед с любопытством, но молча. А нам сейчас все равно, только бы добраться до леса. И наконец мы в лесу. «Вицек» стягивает свою куртку. «Куна» тоже начинает раздеваться.
— Что это вы? — спрашиваю.
— Нам все равно жарко, а ты весь мокрый, — отвечают. — Переоденься.
Эта краткая фраза была для меня красноречивей любых заверений в дружбе. Отказываться нельзя. Пользуюсь солдатской услугой. Надеваю, уже не помню чью, рубашку. Смотрю на «Виктора». Он жив. Даже не стонет. Улыбается, хотя лицо искривляет гримаса боли.
Трогаемся дальше. Лесом добираемся до нашего либёнжского бункера. Наша солдатская землянка без окон, прокопченная, душная казалась сейчас самой желанной.
Здесь нас нетерпеливо дожидались товарищи. «Адам» сразу же приготовил черный эрзац-кофе и напоил им раненого «Виктора».
Перекусывая, мы советовались, что делать с «Виктором». Вызвать врача в бункер нельзя, невозможно нести раненого к доктору. Дело решил сам «Виктор».
— Я отсюда никуда не пойду, — заявил он решительно, — худшее уже позади. Выживу.
Один из товарищей сразу же пошел к нашему доктору Феликсу Голомбе в Либёнже. Вернулся с перевязочными средствами и указаниями, как лечить раненого. Через четыре недели «Виктор» окончательно выздоровел. Но мы пережили несколько беспокойных ночей и дней в тревоге за его жизнь.
В одну из этих ночей, через педелю после ранения «Виктора», мы отомстили за его пролитую кровь.
Ранним вечером в трескучий мороз мы отправились к Балину на железнодорожную линию Катовице — Краков. Порывистый ветер перебрасывал с места на место кучи снега, заметая наши следы. На этот раз погода была нам на руку, а гитлеровцы, напуганные морозом, не слишком усердно охраняли пути. Гвардейцы, высланные в разведку, доложили, что путь свободен. Немецких патрулей поблизости не было.
Свистят под ветром телеграфные провода. Около 21 часа здесь должен пройти воинский состав, так называемый СФ-Цуг[20] из Берлина на Львов.
Скрежещут ключи, развинчивающие стыки. Я снимаю рукавицы. Черт побери! Ну и мороз!
— Готово, — шепчет «Куна».
Мы выворачиваем еще несколько винтов из шпал и отгибаем рельсы.
Несколько минут — и мы ползем с насыпи. Затаившись в нескольких десятках метров от линии, ждем результатов нашей работы. Два фонаря с большой скоростью движутся на нас со стороны Ценжковице.
— За «Виктора», — шепчет кто-то.
Стук мчащихся колес внезапно обрывается. Слышатся грохот, лязг, треск. Взлетает сноп искр. В свете, бьющего из топки огня видны громоздящиеся друг на друга вагоны. Одновременно к нам доносятся крики и стоны, а потом и выстрелы.
«Виктор» отомщен.
По пути от Тжебини к Хжанову мы пересекаем железнодорожное полотно. Охраны не видно. Вот и отлично. Решение принимаем немедленно. Развинчиваем рельсы. Вскоре на путях лежит разбитый состав. Быстро добираемся до бункера, где снова переживаем волнения, рассказывая обо всем «Виктору».
В то утро ждало нас еще одно испытание, взмученные ночным маршем, мы уже засыпали, когда стоявший снаружи часовой предупредил об опасности. По направлению к нашему укрытию двигались какие-то мощные машины. Грохот моторов слышался все сильнее. То ли это грузовики, то ли тягачи.
— Танки! — просигналил часовой.
Покидать бункер было уже поздно. Танки неумолимо двигались вперед.
— К оружию! Подготовить мины и гранаты! Без приказа не стрелять!
Часовой был уже в бункере. Через приподнятую крышку входного люка мы следили за маневрами танка. Он медленно двигался к нашему укрытию, оставляя за собой струю темного дыма и две глубоких борозды на снегу. Мы напряженно и молча ждали. У самого нашего входа стальной колосс остановился. Мотор взвыл, а потом снова перешел на нормальные обороты. Маневры танка только усугубили наши опасения. Башня, из которой торчал ствол орудия, повернулась вправо, влево и вот уже, кажется, ствол направлен прямо на нас. Тревога и напряжение возрастали. Мы ждали. Стальное тело дрогнуло и развернулось вдоль линии леса. Танк постепенно удалялся. Заехав в лощину, он совершенно скрылся из виду.
Это было тяжелое испытание. Никто из нас не выдал себя ни малейшим движением. Патрульные танки были новым способом проникновения в лес в поисках партизан.
В тот период либёнжский и ментковский отряды провели несколько налетов на переселенцев в Плазе, Ольшинах, Букове, а также на магазины в Цезарувке и Елене. Мы конфисковали две двустволки, немного патронов, одежду, текстильные материалы, масло, сахар, около 80 килограммов смальца и более 4500 марок. Оружие и продовольствие были нам тем более необходимы, что в начале февраля отряд пополнился четырьмя новыми товарищами. В отряд пришли: «Зыгмунт» — Роман Трыбусь, «Антек» — Ян Чубая, «Альбин» — Станислав Ловец, а вскоре после них — «Дзебаты» — Владислав Щотка.
Где-то в середине февраля 1944 года в отряд для проверки прибыл секретарь окружного комитета Домбровского бассейна «Вихор» — Эугениуш Годлевский. Он передал нам известие об образовании Крайовой Рады Народовой и Армии Людовой. Кроме того, он принес несколько десятков экземпляров «Программной декларации КРН» и «Демократического Манифеста Общественно-политических и Военных Организаций в Польше». В ту же ночь мы почти все разошлись по различным пунктам, распространяя радостную весть. Одновременно мы расклеивали «Декларацию» и «Манифест» в Хжанове, Тжебине, Явожно, Освенциме, Щаковой, Бычине, Елене и других местах.
Подпольная литература переходила из рук в руки. Наши связные: «Стася» — Элеонора Валах-Гардзинова, «Крыся» — Аделя Моравец, «Яся» и «Юзя» Никитины, Хелена Лёнт и многие другие все чаще наведывались в Сосновец, Домброву Гурничу и Бельско. Росли ряды партийных ячеек во всем силезском округе. Возрастала численность «легальных» аловцев, организованных по территориальному признаку.
А тем временем жизнь в бункерах шла нормальным порядком, хотя время от времени неожиданные происшествия доставляли нам немало тревог и хлопот. Одни из них действительно таили в себе опасность, другие давали повод для шуток.