Накануне войны Семен Никитич жил в Борисове и работал дорожным мастером на закрепленном за ним участке шоссе Минск — Москва. Он был образцовым работником, в идеальном порядке содержал свой участок автострады и мост через Березину — тот самый мост, который построили при нем. В то время и на работе и в семье все было хорошо и ясно.
Но вот грянула страшная война. Не колеблясь Семен Никитич распрощался с семьей и ушел на восток. Он хотел попасть в Красную Армию, в которой воевал еще безусым пареньком. Однако его планы спутала немецкая пуля. Раненный, он, наверное, погиб бы в том страшном водовороте войны, если бы его не спас один житель. Тот человек перевязал ему рану, накормил и помог добраться до дома. А тут, как в пословице «беда беду тянет», навалилось на него страшное горе. Гитлеровцы дотла сожгли его дом, и жена с тремя детьми осталась без крова. И это бы ничего — ведь лето. Да четырнадцатилетняя дочка Аня оказалась при смерти — ее тяжело ранили фашисты. От всех этих бед хоть с ума сходи. Но ничего, с помощью добрых людей нашли выход — как-то перекрутились и не дались смерти.
Со времени вражеского нашествия на родную землю Семен Никитич не только испытал много сам, но видел, как люди гибли под огнем пулеметов и автоматов, пухли и умирали от голода, чернели от лютого горя. Однако они не сдавались, не становились на колени. Не сломили фашисты и его. Первое время Семен Никитич жил надеждой, что скоро фронт остановится, вернутся наши войска и он отомстит врагу за все. Однако время шло, а оккупанты по-прежнему хозяйничали в Борисове. Ценой большого риска ему удалось некоторое время скрываться от грозных приказов гитлеровцев. Так не могло быть вечно: заботы о семье все сильнее давили на него. Надо было искать работу, чтобы не умереть с голода. После долгих мытарств мастер обратился к старому знакомому Борису Елиневскому, и тот помог Семену Никитичу устроиться дорожным мастером на свой старый участок Минского шоссе. С камнем на сердце работал человек за кусок хлеба с опилками, обслуживая мост и закрепленный участок дороги. Часто хотелось ему бросить все к черту и уйти к партизанам.
— Работа, работа, бистро шагаль! — закричал часовой, уставившись выпученными глазами на техника.
Семен Никитич поплелся к железной лестнице. На этот раз он спускался под мост необычно медленно, внимательно осматривая и оценивая устои и фермы моста. Глубоко запавшими глазами он проводил исчезавшие за поворотом реки трупы. «Наших топят, стреляют, вешают, гноят в тюрьмах и лагерях смерти, заживо зарывают в землю, морят голодом… А я все выжидаю да прикидываю, спасаю семью из-за куска хлеба, продолжаю осматривать мост, фактически способствуя врагу. Конечно! Мост надо взорвать!»
Закончив осмотр моста, мастер быстро поднялся и еще раз окинул взглядом могучую реку. «В самый раз рвануть его в начале паводка! — подумал он. — Восстанавливать этакую махину можно начинать лишь после спада воды, да и труд этот очень сложный… Крупных мостов на Березине близко нет, значит, обход Борисова для потока немецкого автотранспорта будет делом не легким…»
Всю ночь мастер не смыкал глаз. Мысли вертелись вокруг моста. Он думал, как поднять стальную громаду на воздух. Понимал, что это связано с огромным риском, но был готов на все. «Одно дело решить, что надо взорвать, — рассуждал мастер, — а другое — чем и как взорвать. Взрывчатка есть у немцев, но разве у них ее добудешь?» Один на один с этим великаном мостом он был беспомощен… Где же выход? Голова тяжелела, наливаясь свинцом. Но этот человек не терял надежды. Еще никогда в его жизни не было безвыходных положений.
В 1919 году в самое архитяжелое для молодой республики время Семен Никитич нашел самый верный выход — стал с винтовкой в руках отстаивать Советскую власть. Когда Советскую Россию со всех сторон зажали интервенты, без колебаний вступил в партию большевиков. В первых рядах до самой победы дрался за рабоче-крестьянскую власть. Партбилет, врученный секретарем полковой партийной ячейки, всегда направлял его на верный путь в жизни.
Итак, к моменту, когда назрела необходимость взорвать Борисовский мост, дорожный мастер и партизаны уже шли навстречу друг другу. Мы, правда, еще не знали, что собой представляет теперь этот дорожный мастер, который, судя по имевшимся сведениям, добросовестно служил оккупантам. Нам пока не было известно, что он коммунист и сам горит идеей взрыва моста. Учительница Слонская, жившая в деревне Высокие Ляды, по нашему заданию установила, что Семен Никитич, имея большую семью, в воскресные дни часто навещает борисовский рынок, выменивая там кое-что из вещей на продукты.
Для установления связи Чуянов наметил партизана-комсомольца Юлика Макаревича из деревни Сутоки, хорошо знавшего город Борисов.
Действуя осторожно, мы стремились к тому, чтобы вызвать Семена Никитича на откровенный разговор, узнать его отношение к немцам. А в зависимости от этого планировать дальнейшие действия. Не откладывая своего намерения в долгий ящик, было решено сделать первую попытку знакомства с мастером в ближайшее воскресенье. Причем на Юлика возлагалась и другая важная задача — привезти с рынка обувь для партизан.
Выехав еще ночью с необходимыми документами и сделав в Борисове немалый круг, Юлик ранним воскресным утром остановился у дома, где жил дорожный мастер.
— Разрешите ведро воды набрать, напоить лошадей? — обратился партизан к Семену Никитичу, которого уже издали приметил во дворе.
— Воды не жалко — берите!
— Ну спасибо! — закуривая, сказал Юлик, когда лошадь была напоена. — А еще просьба — подскажите, как лучше доехать до рынка, а то я впервые тут. Решил мукой поторговать.
— Так чем рассказывать, давайте лучше сам покажу. Я тоже на рынок собираюсь, — охотно предложил Семен Никитич.
Вскоре они вместе ехали и не спеша вели немудреный разговор. Хотя разговор велся ощупью, все же по ряду реплик Юлик понял, что мастер ненавидит оккупантов. Однако многие ответы мастера были уклончивыми, так как он заподозрил, очевидно, в собеседнике не то спекулянта, не то полицая и переменил тему разговора на рыночные дела.
Узнав, что в обмен на муку нужна добротная мужская обувь, мастер вздохнул, уныло показал на свою худую обувь и горестно развел руками:
— Хорошей обуви дома давно нет, так же как и муки.
— Семен Никитич, — неожиданно назвав Книгу по имени и отчеству, добродушно улыбаясь, начал Юлик, когда приехали на базар, — спасибо, что указали путь. Если будет время, дождитесь, пока я управлюсь с делами… Подвезу вас обратно… Да и насчет муки станет виднее, чего-нибудь сообразим, — обещающе подморгнул он.
Обращение по имени возымело на мастера магическое действие.
— Хорошо, я обязательно через часок подойду.
Медленно бродил Книга между редкими крестьянскими телегами, но никого из знакомых, которые могли бы помочь установить связь с партизанами, не встретил.
Купить на базаре что-либо из продуктов или выменять на вещи было очень трудно. Съестного было мало, цены стояли баснословные. Худые, изможденные женщины и оборванные ребятишки метались из стороны в сторону. Они были голодны и искали хоть немного муки, хлеба, картофеля. Те, кому удавалось обменять пиджак, пальто на продукты, крепко прижимали их к груди и поспешно покидали рынок. Среди пестрой толпы мелькали холеные морды оккупантов, хищно заглядывавших в сумки горожан.
Безрезультатно пробродив около часа, Семен Никитич поспешил к тому месту, где оставил обладателя муки. Увидев, что тот еще торгует и телега не запряжена, он стал наблюдать за ним. И чем больше он смотрел, тем больше недоумевал. Довольно странная это была торговля… Почему-то обмен шел только на обувь, и куда ее столько одному человеку, почему парень все время оглядывается и каждую пару обуви сразу тщательно прячет, отчего его так старательно опекает одноногий бородач, откуда появился седобородый дед у распряженного коня?
— Хотя бы килограммчик достать детям на затирку, — выкрикивала пожилая женщина, протискиваясь к телеге.
Верткий Юлик, поводя по сторонам быстрыми глазами и не видя опасности, вновь объявил:
— Граждане! Меняю только на мужскую обувь.
— Вот те и на! — разочарованно ахнула женщина, добравшись до телеги.
— А если нету сапог или ботинок, так тогда и есть, по-твоему, не надо! — раздался простуженный голос.
— Граждане! Повторяю, что меняю муку лишь на обувь. Не наседайте зря, подходите да выкладывайте башмаки покрепче.
— Вот приведу полицая, тогда по-иному заговоришь, спекулянт проклятый, — угрожающе процедила какая-то женщина с черными кругами под глазами.
— Попробуй только, раздерем, как жабу! — грозно цыкнул на нее одноногий бородач в тельняшке и поднял вверх костыль. Женщина осеклась и скрылась.
Изголодавшиеся жители, имевшие обувь, еще плотнее сгрудились вокруг телеги. Они толкались, лезли вперед, стремясь поскорее заполучить муку.
Когда Юлик выменял около 50 пар обуви, он хорошо прикрыл ее, завалил сеном, кивнул калеке и позвал деда. Люди быстро отхлынули от телеги. Оглянувшись кругом, Юлик громко позвал стоявших в стороне чумазых оборванных ребят. Голодные взгляды закоченевших ребят он заметил давно.
— Хлопцы, а ну быстро подходите и готовьте шапки. Только по очереди! Получайте и помните добрых людей, — приговаривал он, вытряхивая немалые остатки муки из мешков.
Худые и голодные ребятишки мгновенно облепили телегу. Глаза их радостно сверкали при виде белой муки, наполнившей их замусоленные шапки.
Через пять минут все было кончено. К запряженной дедом телеге подошел взволнованный техник. Все виденное им начисто отмело предположение, что Юлик спекулянт или полицай. «Тогда кто же?» — напряженно думал он. В нем все сильнее зрела догадка, что именно здесь он может найти верный путь к партизанам.
— У меня к вам есть серьезный разговор, — решительно сказал Юлику Семен Никитич.
— Я охотно вас выслушаю, товарищ Книга, — не менее решительно ответил тот, пристально