— Капут! — злорадно заорали фашисты и со всех сторон ринулись к ним. Я расстрелял по карателям все патроны, какие у меня были… Так хотелось продолжать крошить гадов, но патронов больше не было, и я скатился с насыпи вниз. Вслед градом сыпались пули. Дождавшись в болоте ночи, вернулся к месту боя. Вокруг валялись фашистские трупы. Среди них мертвыми лежали Женя и Соня. На рассвете я похоронил их[27].
Долго длилось скорбное молчание. Затем партизаны начали вспоминать смелые подвиги разведчика Чуянова и бесстрашной комсомолки Сони Ломако. Вспоминали трудный путь из-за линии фронта, первые диверсии на вражеских коммуникациях, нашумевшую историю на хлебозаводе в Минске, операции по добыче продуктов на немецком складе в Смолевичах. Не забыли и той постоянной и сложной борьбы, которую вел Чуянов против фашистских лазутчиков, забрасываемых в нашу бригаду.
Женя и Соня в расцвете сил отдали свои жизни. Каждый партизан понимал, что они спасли от смерти многих своих боевых товарищей. В бригаде не было ни одного бойца, который бы не знал об их подвигах, и поэтому все клялись вечно помнить героев и мстить за них.
Двадцать пять лет спустя мать Жени Чуянова, Ольга Мефодьевна Чуянова, написала на портрете своего сына:
И для тебя и для меня
Он сделал все, что мог,
Себя в бою не пожалел,
А Советскую Родину сберег.
Оставив небольшую группу командиров и бойцов для сбора непрерывно выходивших из Паликовского лесного массива партизан-одиночек, мы с начальником штаба решили основные силы бригады вывести на юг — в Смолевичский район для продолжения активных боевых действий в помощь наступающим нашим войскам.
Мстители вновь встали в строй. Пересиливая голод и боль в ранах, сбитых и опухших ногах, бойцы лесной гвардии пошли вперед, навстречу врагу. Шли, падали от усталости, поднимались и снова шли.
Фронт неудержимо приближался к нам, и мы спешили помочь советским воинам добить врага, оккупировавшего Белоруссию. Некоторая задержка у нас произошла на шоссе Зембин — Плещеницы, забитом обозами бежавших гитлеровских частей и соединений. Подтянувшись к насыпи, наши подразделения залегли. После недолгого наблюдения разведка обнаружила разрыв во вражеской колонне. Я приказал, не теряя ни минуты, проскочить в него. Партизаны быстро переметнулись на другую сторону и скрылись в лесу.
Вскоре мы наткнулись на какое-то тыловое немецкое подразделение. Уничтожив с ходу охрану, мы стали пробираться через вражеское расположение. Здесь бойцы на ходу захватывали попадавшиеся под руки оружие, боеприпасы, ранцы, вещевые мешки и другое снаряжение. Многим посчастливилось найти аккуратно завернутые пакеты с продовольствием. Для сотен голодных ртов это были, конечно, крохи, но и они очень пригодились. Все, что нашли, было разделено поровну.
В небольшой деревушке у Цны мы встретились с отрядом Щемелева. Командир выделил нам значительную часть добытых боеприпасов и продовольствия. Только здесь мы узнали, что понесли еще одну тяжелую утрату: среди нас не оказалось командира бригады Тарунова. Наши попытки выяснить обстоятельства его гибели в то время ни к чему не привели.
Командовать бригадой товарищ Мачульский приказал мне.
На следующий день с рассветом отряд Щемелева я направил к реке Гайне с задачей занять оборону и не допустить противника на пригайнские сопки. Все же остальные силы вышедшей бригады мы с начальником штаба решили нацелить на Борисовский большак, по которому отступал враг.
— Сразу же вышлите за Гайну связных и проводников, — напутствовал я Щемелева. — Да смотрите, не сдайте врагу выгодный рубеж! Держитесь до прихода наших войск!
— Не сдадим! — отчеканил командир и бегом отправился вслед за головной ротой.
Партизаны с огромным воодушевлением шли навстречу своим советским воинам-освободителям. Теперь уже мстители пробирались не скрытно, как это было раньше. Позади остались далекие и страшные дни, когда лесные гвардейцы, не имея опыта и сил, ощупью прокладывали первые лесные партизанские тропы. Теперь они, как хозяева, смело и уверенно среди бела дня шли колонной во главе с гвардии старшим лейтенантом Щемелевым по лесу.
Голова колонны была уже далеко, но мимо нас еще минут десять шли шеренги партизан, и казалось, им не будет конца. Это была немалая сила, окрепшая и выросшая в суровых боях в лесах Белоруссии. Это была настоящая народная гвардия, по зову партии рожденная в глубоком вражеском тылу, гроза для оккупантов.
Июньская ночь пронеслась быстро. День вступал в свои права и требовал активных действий. С востока доносились грозные позывные приближающегося фронта. Черная туча дыма, охватившая полгоризонта, и беспрерывное громыхание артиллерии лучше слов говорили, что там советские воины огнем и сталью беспощадно уничтожают ненавистного врага. Нам надо было без промедления спешить на помощь фронту.
Штаб бригады расположили севернее испепеленной деревни Сухой Остров. Сюда с Борисовского большака ясно доносился скрежет танковых гусениц, надрывный стон сотен моторов. Разве можно было в такой ситуации спокойно «приходить в себя» даже после жестокой блокады? Обстановка требовала немедленных и решительных действий. Все прекрасно понимали, что сейчас каждый удар по густо отступающему врагу в его тылу был для него смертельно опасным. Наступил час расплаты с оккупантами за все их злодеяния, и они метались, как затравленные. Этим надо было воспользоваться.
В штабе накоротке собрались командиры подразделений. Было решено сделать все, чтобы оказать наибольшую помощь воинам в их продвижении вперед. Конечно, наши отряды могли бы вступить в бой с немцами сейчас же, с ходу. Но у нас для этого не было достаточно патронов. Поэтому прежде всего решили этой же ночью добыть боеприпасы. Кроме того, мы понимали, что в белорусских лесах нашим наступающим войскам очень нужны были проводники. А ведь никто лучше нас не знал все тайные ходы я выходы в этом районе. Исходя из этого, сразу после совещания подобрали лучших наших следопытов и во главе с Николаем Силичем направили навстречу фронту.
Мы весьма переживали, что не имеем радиосвязи с Большой землей. Еще в разгар блокады радист Тарасов наехал на мину. Взрывом была убита лошадь, легко контужен Тарасов и на мелкие куски разбита рация. А как нужна была радиосвязь в такой решительный момент!
Как только на землю спустились темно-синие сумерки, четыре наши штурмовые и подрывные группы направились к большаку с испытанной партизанской «артиллерией». От Сухого Острова и до самой деревни Сорское ночное небо озарилось взрывами бомб и снарядов. Среди отступавших оккупантов началась невообразимая паника. Движение на большаке застопорилось. Отдельные колонны, решив, что на дорогу прорвались преследующие их советские танки, в панике бросились на лесные дороги и тропы. А здесь они наталкивались на партизанские пули. Со стороны Зембина доносились пулеметные очереди отряда Щемелева.
Раздобыв патроны, наши отряды смело и решительно громили отходящие колонны немцев всюду, где они появлялись. Фронт быстро приближался к нам. Обезумевшие гитлеровцы метались между наступающими войсками и нами, как между молотом и наковальней, неся большие потери.
Наконец через три дня, ранним утром, свершилось то, о чем мы так долго мечтали. По большаку, подымая вихри пыли, стремительно пронеслись первые стальные богатыри тридцатьчетверки. Танки шли с десантом пехоты на броне. На этих грозных машинах мы увидели наших партизан — проводников, высланных навстречу.
— На Берлин! — радостно кричали они, размахивая над головами раздобытыми пилотками со звездой. Быстроходные танки промчались в сторону Юрова. Вслед за ними потянулись бесконечные колонны броневиков, зенитных и самоходных орудий, тягачей с пушками. Вскоре запылили автомашины с многочисленной пехотой. Мне трудно передать, какой огромной радостью были охвачены все мои боевые друзья — гвардейцы белорусских лесов. Это был наш величайший и долгожданный праздник.
Никогда так приветливо и ласково не сияло солнце. Казалось, и оно делило людскую радость избавления от фашистского ига. И в лесу было необычайно светло и празднично. Все вокруг стало роднее и ближе. Не верилось, что отныне становятся ненужными обильно политые кровью партизанские тропы.
К обеду вблизи Сухого Острова расположился крупный армейский штаб. Он с ходу включился в работу, и в деловой боевой суете никто даже не заметил наши подошедшие подразделения.
— Да, мы свою миссию, кажется, завершили, — сказал я секретарю подпольного райкома партии Георгию Демьяновичу Довгаленку. — Пойдем к начальству за новым назначением.
— Пойдем представимся, — согласился он.
Мы доложили моложавому генералу о прибытии партизанской бригады «Смерть фашизму» в его распоряжение. Он добродушно улыбнулся, крепко пожал нам руки и, распрямив свои пышные усы, сказал:
— Вы, товарищи белорусы, со своим делом отлично справились! Вы нам крепко помогли. Две реки мы с вашими проводниками проскочили без единого выстрела. От Борисова и до Логойска прошли в одну ночь и без потерь. Это большое дело, товарищи. Молодцы! Вам всем положено отдохнуть, хорошенько отоспаться и обрасти мясом. Посмотрите на себя — одни кости да кожа. Оживете, петлицы с кубарями перемените на погоны, а уж потом пожалуете к нам на помощь. Ведь до Берлина путь еще большой и нелегкий. — Генерал задумался и, еще раз окинув нас взглядом, продолжил: — Наверное, не ошибусь, если скажу, что вы пару недель куска хлеба вдоволь не ели?
— Ошиблись, товарищ генерал! Не две недели, а чуть-чуть больше… Два месяца с хвостиком, — ответил секретарь райкома.
— Да, это не шутка — два месяца с хвостиком… Представляю, каково было, — сочувственно произнес генерал.
— Рук вверх не подняли. Можно сказать, голод на пользу пошел, — полушутя ответил я. — Злее были.
— Значит, подсыпали жару фрицам!