Трусость, малодушие погубили Мишу, сделали его предателем.
Дождь со снегом не переставал весь день, а к вечеру усилился. Наступила темная, холодная ночь. Устимович волновался: только что прибегала соседка и сказала, что полицейскими арестован какой-то парень, якобы, партизан. После допроса его отправили в Мироновку. Устимович расспросил ее о внешности задержанного. Насколько она сумела разглядеть, ему лет двадцать, черные курчавые волосы. Сомнений быть не могло — это Миша. Но как он попал в руки жандармов? Попался или сам?..
Устимович несколько раз выходил на улицу, прислушивался — в селе было тихо.
«Предположим, Миша в их руках, — думал он. — Что он знает, о чем может рассказать?» Устимович боялся не за себя, его беспокоило другое: если провалится он, значит, будет потеряно важное звено в сети подпольной организации. Неизвестно, что может рассказать Миша. Окажись он предателем, врагу станут известны многие партизанские секреты. Да, что-то нужно было делать.
Проверив все свои документы, Устимович уничтожил кое-что и лег спать. Но спать не мог. Не давало покоя сегодняшнее происшествие. Неужели предательство?..
Ночную тишину нарушил резкий стук в окно. Устимович соскочил с постели, быстро оделся. Жена, оказывается, тоже не спала, она тоже встала.
— Что это? Неужели…
Устимович успокаивал ее:
— Не тревожься. Иди открой дверь, нельзя не открывать.
В дом ворвались полицейские.
— Устимович здесь?
— Это я.
— Руки вверх, собака!
Полицейские навалились на Устимовича, скрутили ему руки. Вместе с женой их посадили в телегу. В доме был произведен обыск. Однако ничего компрометирующего не нашли.
Арестованных увезли в Мироновку.
В эту же ночь в селе Македоны был совершен налет на квартиру Абраменко. Самого Абраменко дома не оказалось.
Жандармы забрали его жену Марию и сестру жены Галю. Связанных, их отправили тоже в мироновскую тюрьму.
Мрачен мироновский застенок. Петр Устимович, сидя против небольшого тюремного окна, с безразличным видом смотрит на поднимающееся солнце. Новый день не сулит ничего радостного. Здесь, за тюремной решеткой, оставалось лишь вспоминать о воле, о жизни.
Неужели это последняя утренняя заря? Петр Устимович вспомнил студенческую жизнь, чистую юношескую любовь. От воспоминаний на душе стало как-то легче. Он перебрал в памяти все хорошее, что было в его жизни: город Киев, медицинский институт, где он учился. Красивая асфальтированная улица. Если немного пройти и повернуть вправо, выйдешь к большому фруктовому саду. Какой сад! Старики говорили: «Это не сад, а просто рай!» В этом саду на низкой скамейке часто сиживали Устимович и его сокурсница Мария… А потом она стала его женой. Это было все не так давно…
Очередной допрос закончился побоями, пытками. Когда партизан очнулся и поднял голову, перед ним стоял худощавый, сутулый немец. Пытки продолжались. Вторично он пришел в себя уже в камере. Теплые лучи солнца проникали через тюремную решетку. Стиснув зубы, Устимович с трудом поднялся и, пошатываясь, подошел к окну, ухватился за решетку.
Был ясный день.
Скоро опять допрос, опять то же… А как с Марией? Неужели и ее пытают? Нет, Мария не скажет ни единого слова. Умрет, но не выдаст!
В коридоре послышались голоса — открылась дверь камеры. Вошли два немца и поволокли Устимовича. В маленькой комнатке за столом сидел уже знакомый худощавый немец.
— Сегодня допрашиваем в последний раз… Будешь давать правильные показания — останешься жить. Ты по специальности врач, врачи нужны нам. Будешь молчать — пеняй на себя.
Палач помолчал и продолжал допрос:
— Скажи, знаешь ли ты партизана по имени Миша?
— Нет.
— А кто же посылал его к партизанам?
— Не знаю.
— Ты видел его? Сможешь опознать?
— Не видел. Не знаю.
Немец усмехнулся, погладил кончиком указательного пальца свой длинный нос.
— Тогда, возможно, он опознает тебя, — и сделал знак жандармам.
В камеру вошел Миша. Устимович едва узнал его: одежда разорвана, кровоточащие ссадины на теле, опухшее лицо, изуродованный до неузнаваемости нос. Посмотрев на Устимовича, Миша побледнел.
Немец встал, вплотную подошел к Мише.
— Узнаешь этого человека? — спросил он, указывая на Устимовича.
— Узнаю, — сказал Миша после паузы.
— Кто он?
— Петр Акимович Устимович, — сказал Миша дрожащим голосом.
Немец подошел к Устимовичу.
— А ты его узнаешь?
— Нет.
— Он тебя узнает, а ты его нет? Интересно!
— Я с ним никогда не встречался, — твердо сказал Петр.
— Будешь говорить?
— Нет!
— Сегодня же будешь повешен.
Устимович отвернулся. Немец прошелся по камере, махнул рукой на Мишу:
— Уведите!
Теперь он опять остался наедине с Устимовичем.
— Ты глупец! Живой останешься — будешь работать. Какой толк, если ты умрешь? Еще не поздно, подумай!
Немец достал из кармана большую трубку, набил ее табаком, прикуривая, спросил:
— Кто руководит партизанским отрядом? С кем еще имеют партизаны связь? Отвечай только на эти вопросы.
— Ничего не знаю. Вы должны знать это лучше меня. Вести наблюдение за партизанами в мои функции не входит!
Увидев, что немец потянулся за пистолетом, Устимович бросился на него, но в дверях показались жандармы…
Весь окровавленный, избитый, лежа вниз лицом на полу, очнулся он в своей камере. С трудом поднял голову — темно.
Устимович сделал попытку подняться, но не смог. Собрав последние силы, он добрался до окна. Встал и тут же снова рухнул на пол.
Жандармы, пришедшие утром в камеру, чтобы вести Петра Устимовича на очередной допрос, нашли безжизненное тело.
ЗАСАДА
После убийства коменданта села Козин и предательства Миши в селах Поток, Македоны, Дудари и других была арестована большая группа подпольщиков. Многие из них сидели в мироновской тюрьме.
В отряде обсуждался вопрос об освобождении товарищей.
С этой целью было специально созвано собрание отряда. Из Македон пришел дед Михаил и сообщил, что Марию Абраменко привезли в село для допроса, а ночью собираются отправить в Ржищев. Тотчас же было принято решение отбить Марию. С этой целью были посланы десять партизан на шоссейную дорогу Македоны — Ржищев, чтобы устроить там засаду. В группе были Иван Кузьмич Примак, Николай Михайлович Попов, Федор Нагайцев, Иван Гаман, Василий Клопов, я и другие.
К месту засады мы прибыли ночью. Решаем, как лучше расположиться. По бокам шоссе — глубокие кюветы, В них надо оставить двух бойцов с гранатами, остальные замаскируются недалеко от дороги. Установили два ручных пулемета.
За пулеметы легли Попов и Иван Кузьмич. Я с гранатой — в кювете.
Ночь тихая, до нас отчетливо доносился лай собак из Македон.
Мы тихо переговаривались, пока со стороны села не увидели огни идущих в нашу сторону машин.
— Приготовиться! — послышалась команда Ивана Кузьмича.
Все заняли свои места. Прошло еще немного времени. Постепенно огни приближались. Теперь отчетливо был слышен гул моторов.
Вот машины от нас метрах в пятидесяти, не больше.
— Огонь! — раздалась команда.
Машины остановились.
— Вперед! — приказал Иван Кузьмич.
Мы бросились к машинам. Из одной послышались крики, я узнал голос Марии. «Значит, жива!» Немцы открыли огонь.
Я видел, как бежавший со мной товарищ, вскрикнув, упал на землю. Я подбежал ко второй машине и бросил в кузов гранату. Взрыв снес кузов. Послышались стоны и крики раненых.
Мы с Гаманом подбежали к головной машине, именно оттуда был слышен голос Марии и еще какого-то русского. Я прыгнул в кузов. Рядом с Марией стоял, высоко подняв руки, плечистый мужчина.
— Примак, Примак! — кричал он. — Я — Синявский! Не стреляйте!
Иван Кузьмич окликнул меня:
— Вася! Синявского пока не трогай! Разберемся.
Оказывается, Примак и Синявский в детстве учились в одной школе. В начале войны Синявский стал работать у немцев. Правда, он помог Ивану Кузьмичу бежать из немецкой комендатуры, куда тот попал во время облавы. Это и заставило Примака пощадить предателя. Он собирался использовать Синявского для освобождения арестованных товарищей.
Я не удержался и стукнул прикладом Синявского. Его подхватил Василий Клопов и поволок к Примаку.
Синявский был начальником мироновской районной полиции, и то, что мы взяли в плен такую крупную «птицу», было большой удачей.
Я поднял на руки тяжело раненную Марию. К машине подоспели товарищи, мы осторожно перенесли ее через кювет и положили на траву.
У Синявского мы изъяли все протоколы допроса мироновской полиции. Из двенадцати немецких офицеров и тринадцати полицейских, ехавших на двух машинах, один убежал.
Клопов доложил Ивану Кузьмичу о неисправности вражеских машин. Я собрал оружие и боеприпасы и подошел к Ивану Кузьмичу. Тот говорил с начальником полиции.
Абраменко Николай Михайлович — командир партизанского взвода. Абраменко Мария — подпольщица.
— Во что бы то ни стало, — наказывал он Синявскому, — устрой побег нашим товарищам. Для этого тебе дается десять дней. Не выполнишь — смотри, найдем под землей! Тогда пеняй на себя!
Начальник полиции дрожащим голосом заверял:
— Выполню, выполню. Все сделаю…
Впоследствии оказалось, что Синявский своего слова не сдержал. Это было нам горькой наукой: врагу, предателю верить нельзя.
ЛИЦОМ К ЛИЦУ
Нам предстояло взорвать мост, через который немцы день и ночь гнали машины с продовольствием. Задание было важное и опасное. Опасное потому, что добираться до моста нужно было долго, и мы сомневались, успеем ли сделать это за ночь. Днем же двигаться было нельзя.
— Да, трудно… — сказал Иван Кузьмич Примак. — Но приказ выполнять надо.
К этой операции мы готовились несколько дней. Приготовили взрывчатку, отобрали людей. Выехали вечером. Отдохнувшие кони легко несли наши повозки.