ПАРАШЮТИСТ НА КРЫШЕ
По заданию командования мы вылетели в тыл врага. Темной ночью в назначенном квадрате парашютисты покинули самолет. И полет и приземление нашего маленького отряда прошли сравнительно благополучно. Но вот когда мы собрались на лесной опушке, командир недосчитался одного человека.
— Нет Миши-минера, — сообщил он.
Минер Миша Коломиец, худенький, подвижный паренек, нравился всем нам своим веселым характером.
Задание он, как и все мы, знал хорошо, приземлились мы тихо, и, казалось, ничто не могло помешать Мише прийти в условленное место. Командир несколько раз подал сигнал. Никто не отозвался.
Время шло, мы приняли решение: искать! И тут со стороны деревни, далеко от места нашего приземления, послышался подозрительный шум. Хотя и невероятным было предположить, что Миша попал в деревню, но командир приказал разведать: партизанский закон запрещает оставлять товарища в беде.
А случилось вот что. Во время приземления налетел мгновенный порывистый ветер. Парашют отнесло в сторону. Потом Миша рассказал нам:
— Приземлился я на крышу деревенской хаты. Парашют закрыл весь угол дома, хлопает на ветру, тянет меня вниз. Вдруг вижу: перед хатой на перевернутой кадушке сидит немецкий часовой. Дремлет, носом клюет. Но вот парашют развернулся по ветру, сильно захлопал и разбудил немца. Тот вскочил, бросил винтовку и с криком пустился наутек. Сам я тоже испугался и сразу толком ничего не мог сообразить.
Вскоре в село подоспели мы. Сняли парашютиста с соломенной крыши.
Уже много позже нам удалось узнать любопытные последствия неудачного Мишиного приземления. Перепуганный насмерть часовой сообщил своему командованию, что русские выбросили десант на краю села. Большая немецкая часть, пользуясь темнотой, поспешно отступила.
Миша потом долго в шутку хвастался перед товарищами: я, мол, один целый полк фашистов одолел.
Но дело так просто не обошлось. Немцы скоро оправились от испуга и кинулись по нашим следам. Пришлось петлять по лесам, драться с большими силами карателей, часто менять свои базы. Неудачное приземление Коломийца чуть было не сорвало выполнение важного задания. К счастью, все закончилось хорошо.
ПАРТИЗАНСКАЯ СМЕКАЛКА
Однажды вчетвером мы пошли в разведку:
— Будьте осторожны, — предупредил нас связной — старик Власенко из села Трахтемиров. В школе четыре жандарма.
Встреча с жандармами нас не пугала. В тылу врага нам не раз приходилось близко сталкиваться с фашистами, и мы достаточно хорошо знали их повадки. Случалось, что при одном упоминании о партизанах во вражеских гарнизонах вспыхивала паника. Почти всегда с малыми силами, но, действуя внезапно и решительно, партизаны одерживали победы. А в данном случае силы были равны: четверо партизан и столько же жандармов. Поэтому мы смело вошли в село.
У школы было спокойно. Мы оставили двух товарищей на улице, а сами вошли в помещение. В коридоре пусто и тихо, но где-то в дальней комнате слышны голоса. Подходим ближе и стараемся понять, о чем беседуют жандармы. Раздается визгливый голос, стук по столу. Какой-то начальник зло отчитывает подчиненных. Слышится неясное бормотание, затем оживленный гул многих голосов. Мы поняли, что связной ошибся: в школе не четыре жандарма, а гораздо больше. Но делать нечего, надо на что-то решаться. И на этот раз нас выручает партизанская смекалка. Быстро предупреждаем товарищей, оставшихся на улице, чтобы они были наготове, и рывком открываем дверь.
— Ни с места! Руки вверх!
Враги не ожидали нападения. Они вольготно сидят за огромным столом, винтовки стоят у стены, далеко от них.
— Вы окружены партизанами. Сдавайтесь! — грозно скомандовал жандармам мой напарник Алексеенко.
«Какое уж там окружение?» — думал я, поводя своим автоматом перед глазами растерявшихся жандармов. Но те, видно, не сомневались в том, что окружены. Алексеенко спокойно собрал винтовки, а потом, так же не торопясь, связал одного за другим всех фашистов.
Товарищи в отряде нас поздравляли и долго смеялись. А смеяться было над чем: два партизана «окружили» и взяли в плен взвод карателей. Но мы сами свой успех оценили несколько позже. Через некоторое время нам стало известно, что взятые в плен жандармы шли на станцию конвоировать эшелон с советской молодежью, угоняемой в рабство в Германию. К счастью, дело повернулось по-другому: в плен попали каратели, а юноши и девушки оказались на свободе.
КОМЕНДАНТ С РАБОТЫ «СНЯТ»
Партизаны часто совершали дерзкие налеты на гарнизоны оккупантов, постоянно маневрировали и были неуловимы для врага. Действуя на Днепре, партизаны иногда за сутки по несколько раз переправлялись с берега на берег. Такая тактика позволяла малыми силами держать в напряжении военные силы большого оккупированного района. За короткое время партизаны разгромили крупный немецкий гарнизон и уничтожили до батальона вражеских солдат.
После удачной операции командование решило дать отдых партизанам. Отряды переправились на правый берег Днепра и разбили лагерь в густых Понятовских лесах. Эти леса начинаются у окраины города Ржищева и тянутся до самого Черного моря. Правый берег Днепра немного выше левого, горы и лесистые овраги хорошо скрывали партизан. Здесь и обосновалась главная база народных мстителей. Через несколько дней партизаны связались с подпольными организациями окрестных сел и получили ценные сведения о противнике. Это было время великой битвы на Волге. Фашисты беспрерывно гнали свои войска на фронт. Резервов не хватало, и они вынуждены были оголять свои гарнизоны. Части «поддержания внутреннего порядка» сильно поредели.
Фашистский разгул в тылу усилился. Озлобленные неудачами на фронте, оккупанты зверствовали, глумились над мирными советскими людьми. Военные комендатуры, организованные в районных центрах, на железнодорожных станциях и в крупных селах, терроризировали население, грабили, расстреливали. Здания школ, сельских советов превращались в застенки, спортивные площадки — в места казни.
Палачи свирепствовали. Особой кровожадностью отличался комендант Мироновки. Терзал он и своих подчиненных, и даже ходили слухи, что немецкое командование собирается снять его с должности. Но партизаны не стали ждать этого и решили взять дело расправы с ним на себя.
Однажды меня вызвал начальник штаба партизанского соединения Федор Нагайцев.
— Вася, снять коменданта Мироновки с должности поручается тебе, — сказал он. — Ты ведь уже многих комендантов снимал без немецкого приказа, так что убери и этого.
Я стал готовиться в дорогу. Для конспирации мне выдали в штабе документ члена немецкого карательного отряда. Такие документы имели предатели, пользовавшиеся у оккупантов особым доверием.
— Действуй! — сказал начальник штаба. — С этой бумажкой тебе везде дорога открыта. Но будь осторожен.
Я развернул плотную синюю бумажку с большими круглыми печатями. Текст был отпечатан на немецком и русском языках. В центре — орел с распростертыми крыльями. Увидев слово «Гитлер», я испытал желание разорвать этот фашистский «документ». Начальник штаба понял мое состояние.
— Не брезгуй этой бумажкой, — сказал он. — С ней меньше риска, больше шансов на успех.
Мне предстояло добраться до хутора Юхно, расположенного в Мироновском районе, родины Ивана Кузьмича. Прибыв в хутор, я повидался со старостой, показал свой «документ» и потребовал от него, чтобы он доставил меня в Мироновку. Староста не стал возражать. Через полчаса он привел оседланного коня и дал мне в провожатые мальчика лет четырнадцати. Я настолько вошел в роль карателя, что не только не поблагодарил старосту, а даже обругал его за неповоротливость. Он принял это как должное.
Конь мой оказался добрым, хорошо откормленным. По дороге я изучил его повадки: бросал в галоп, резко осаживал, круто поворачивал в сторону. Лошадь хорошо понимала меня. Видно, ей приходилось бывать под умелым всадником.
Попутчик мой оказался серьезным и молчаливым. Было видно, что я ему не понравился с самого начала нашего знакомства. На мои вымышленные рассказы о героических подвигах против партизан он, казалось, не обращал внимания. Только в глазах его я заметил ненависть и презрение. Без сомнения, он был настоящим советским патриотом. Но, что поделаешь, не мог же я сказать ему правду о себе!..
Во второй половине дня мы въехали в Мироновку. Около одного из крайних домов я остановился, сказав мальчику, что хочу попить воды. На самом деле это было не так. В этом доме жил подпольщик Павло Шафраненко. От него я должен был узнать о последних новостях в комендатуре. Самодовольный комендант, держа в страхе местных жителей, подчас даже пост не выставлял у комендатуры. Полицаев он направлял в деревни для сбора продуктов и теплой одежды для армии.
— Побудь здесь, — сказал я проводнику, когда мы остановились в двух кварталах от комендатуры. — Никуда не отлучайся и будь наготове.
Пока шел к комендатуре, мысленно прикинул, как может сложиться эта важная операция. Свой «документ» я вынул из-за голенища и переложил в нагрудный карман френча. Действительно, как и говорил Павло, у комендатуры людей мало. У крыльца трое каких-то гражданских и с ними один полицейский с винтовкой. Кажется, он привел к коменданту арестованных.
Да, это арестованные. Они окидывают меня враждебным взглядом, — ведь на мне ненавистная им форма оккупанта. Люди измождены, со следами побоев на лицах, одежда их порвана. Из комендатуры в сопровождении двух полицаев выходит человек. Он еле передвигает ноги, лицо окровавлено. Полицаи грубо подталкивают его с крыльца. Видно, этот человек был «на приеме» у коменданта. Нечего сказать — «теплый прием».
Я оглянулся. Улица пустынна, и мне захотелось немедленно расправиться с полицаями. Рука невольно потянулась к внутреннему карману френча. Там у меня бесшумный пистолет.
Перестрелять палачей — дело нескольких секунд. Но нельзя. Не затем я послан сюда. Пересиливаю свое волнение и вхожу в приемную коменданта. Секретарь коменданта торопливо копается в ящике стола, что-то ищет. На массивной двери — вывеска. За дверью — комендант, которого я должен сегодня во что бы то ни стало «снять с работы».