Строкач надел на плечо ремень бинокля, достал носовой платок и, вытирая глаза, торопливо пошел в блиндаж.
— Отбой! — подал он команду.
Из укрытий стали вылезать люди. Мы приводили себя в порядок. Вскоре генерал снова вышел из блиндажа.
— Ну, как дела? — спросил он. — Все живы?
— Живы, товарищ генерал!
Строкач собрал вокруг себя группу партизан, отправляющихся сегодня ночью в тыл врага. Напутственное слово его было кратким. Затем он опять пригласил меня. Подробно проинструктировал наедине, дал явки, пароли.
Подошел, обнял:
— Счастливого пути! Желаю успеха!
— Спасибо, товарищ генерал.
…И вот мы уже на аэродроме. Через два часа — вылет. Вылет в глубокий тыл врага.
На аэродроме темно. Внезапно яркий свет автомобильных фар разрезает тьму. Это машина генерала. Я выстраиваю отобранных и подготовленных для задания людей, быстрым шагом иду докладывать:
— Товарищ генерал, отряд готов к выполнению боевой задачи!
Строкач вместе со мной подошел к партизанам, коротко сказал:
— Дорогие товарищи! Сейчас вы отправитесь в тыл врага. Передайте сердечный привет советским гражданам, находящимся на временно оккупированной территории. Ваша задача: создавать из местного населения партизанские отряды, дезорганизовывать тыл врага, взрывать и разрушать мосты, железные дороги, средства связи. Преследуйте немецких оккупантов, беспощадно истребляйте их.
Умные глаза генерала пристально всматривались в лица партизан.
— Помогайте нашей армии в освобождении советской земли от заклятого врага, товарищи! — закончил он, поднимая сжатую в кулак правую руку.
— К самолету! — послышалась команда.
Погрузка продолжалась несколько минут. Взревел мотор, самолет вырулил на стартовую дорожку, еще миг — и мы в воздухе.
Где-то внизу на родной земле остались наши товарищи.
…Хмурая ночь. Летим уже несколько часов. Партизаны расположились на лавочках у стен самолета, Только время от времени кто-нибудь перебросится взглядом, как бы спрашивая: ну, как дела?
Из-за сильного шума мотора ничего не слышно.
Из кабины выходит командир экипажа. Подойдя ко мне, он довольно громко говорит:
— Плохая погода, густой туман!
— Хорошо, — отвечаю я, — очень удачно.
Командир качает головой: плохая погода затрудняет полет.
Вдруг из кабины выбегает один из членов экипажа.
— Приготовьте парашюты, стреляют! — говорит он и жестом показывает вниз.
Все вскочили с мест, прильнули к окнам. Разрывы зенитных снарядов огненными шарами возникают то справа, то слева от нашего самолета.
Мы догадались, что пролетаем линию фронта.
Обстрел продолжался недолго. Вскоре снова установилась полная тишина.
— Миновали. А крепко нас обстреляли! — сказал мне на ухо командир экипажа.
Он ушел к себе в кабину. Ребята знаками спрашивают меня: скоро?
Я показываю два пальца: в два часа.
Перелет через линию фронта был для нас первым испытанием. Ребята нервничали. Никто из них никогда еще не прыгал с парашютом. Правда, инструктор наставлял нас: «Только смелее прыгай из самолета, парашют сам раскроется». Но все же при мысли о прыжке брала оторопь.
Из пилотской кабины вновь показался командир и стал прощаться с нами: прилетели. Стоящий рядом с ним молодой парень в черном комбинезоне подошел к бортовой двери самолета, распахнул ее — и мы увидели темную бездну. На нас подул сырой холодный ветер. Рокот моторов оглушил нас. Кто-то из ребят первый решительно шагнул к двери, и через мгновение над падающим человеком вспыхнул белый купол парашюта.
Партизаны по одному проваливались в темноту.
Я прыгнул последним…
Приземлились удачно. Экипаж самолета постарался на совесть — высадил нас в точно назначенном месте. Это был Черкасско-Богословский лес, один из глухих уголков Киевской области.
Так я стал партизаном.
ПЕРВЫЕ ВСТРЕЧИ
Лесную тишину нарушил стук топора. Мы насторожились: кто это с раннего утра рубит лес? Решаем проверить. Стук все ближе и ближе. Оставив своих товарищей, мы вдвоем с начальником штаба Бутенко направляемся на разведку.
Не успели мы пройти и сотни шагов, как у трухлявой старой березы увидели старика. Он устало сел и вытер рваным рукавом рубашки лицо.
— Отец! — окликнул его Бутенко.
Старик испуганно вскочил, подняв с земли обрубленный сук.
— Идите сюда!
Чуть прихрамывая, он направился к нам. Не доходя до нас шага два-три, старик остановился и оперся на свою палку.
— Здравствуйте, папаша! — поздоровались мы.
Старик молчал, боязливо посматривая на нас.
— Из какого села? — спросил Бутенко.
— Ось с того, — ответил он и палкой указал куда-то в сторону.
— Что вы здесь делаете? — спросил я.
Старик молчал. Он вдруг прослезился, но, стараясь справиться с волнением, погладил длинную, совершенно седую бороду.
— Ну что вы, отец? — я подошел к нему.
Он долго рассматривал мою армейскую фуражку и звезду на пряжке командирского ремня.
Постепенно мы разговорились. Оказалось, что у старика двое сыновей в Красной Армии. Снохи с детьми живут с ним. Живут плохо — питаются только картошкой да молоком чудом уцелевшей коровы.
Когда старик на некоторое время умолк, Бутенко кивнул мне и тихо сказал:
— Надо бы разузнать обстановку в селе.
— Только вы не думайте, ради бога, что я враг для вас, — убеждал нас старик.
Мы поспешили его заверить, что ничего худого не думаем о нем.
Старик, успокоившись, продолжал рассказывать.
За последнее время в их селе участились случаи грабежа и насилий. Особенно зверствовал староста Роман Мойса.
Бывший кулак, он при советской власти скрывался где-то под чужой фамилией, но в начале войны вернулся в село. Все полицаи в селе были близкими родственниками Мойсы.
Старик умолк, задумался.
— Когда же, дети мои, Красная Армия придет? — спросил он со слезами на глазах.
— Придет, придет, отец, дай срок, — как мог, ободрял я старика.
— Дай-то бог, дай-то бог!
— Ну, диду, а не слышно что-либо в вашем селе о партизанах? — осторожно спросил Бутенко.
Старик развел руками:
— Не знаю даже, как и сказать… Хотя вот, — оживился он: — на днях Красная Армия высадила парашютистов, почти прямо над нашим селом. Переполох был. Немцы все село подняли на ноги, обыскали каждый дом, каждый уголок. Стращали, грозили… Но так и не нашли никого.
— А куда могли деваться парашютисты? — спросил я.
Старик лукаво улыбнулся и спокойно ответил:
— Кругом свои люди, не пропадут…
— Товарищ командир, время, — напомнил Бутенко.
Я посмотрел на часы — десять минут восьмого. Впереди у нас был длинный и опасный день.
Старик проводил нас. Мы попросили его никому не говорить о нашей встрече.
— Ладно, ладно, понимаю, — обещал он. — А вообще-то я здесь бываю каждый день. Если что — всегда меня найдете.
ОДИН
Прошло четыре дня, как я скитаюсь один в Понятовских лесах. Все товарищи мои погибли. Истерзанный, израненный, в каком-то полузабытьи я бреду по лесу, сам не зная куда. Смерть пощадила меня в бою, но еще неизвестно, что было бы лучше в моем положении: погибнуть в схватке, или пасть обессиленным в глухом, бесприютном лесу, вдали от верных товарищей. Как глупо все получилось. Отправляясь в тыл врага, мы надеялись быстро попасть в свой партизанский отряд и вместе со своими друзьями громить ненавистных оккупантов. «Большая земля» щедро снабдила нас всем необходимым. Мы везли с собой радиостанцию, секретное оружие, словом, все, что было необходимо для развертывания активных партизанских действий.
Приземлились мы удачно и в условленном месте ждали проводника. Мы знали его. Это был Минько, житель одной из приднепровских деревень, помогавший нашим партизанам. Он должен был выйти к северной опушке леса, встретиться с нами и указать дальнейший маршрут. Нас в группе — немного, всего пять человек: радистка Лена, минер-инструктор Михаил, партизаны Крикуненко, Овчаренко и я — их командир. Если все обойдется благополучно, уже сегодня в ночь мы будем в отряде. Скорее бы появлялся Минько. И вот он появился. А за ним… целая орава фашистов.
— Товарищ командир! — взволнованно доложил Овчаренко, посланный на опушку леса для встречи с проводником. — Сюда идут немцы.
— А где же Минько? — спросил я.
— И он с ними, — пожал плечами Овчаренко, — с винтовкой. Видно, ведет на нас карателей.
Надо было срочно принимать меры. Уйти днем от преследователей очень трудно и даже невозможно. Принимаем решение задержать карателей до вечера, вступить с ними в бой. Ясно, что предатель Минько постарается пойти на хитрость, чтобы выманить партизан из леса. Надо перехитрить его. Приказываю минеру быстро заминировать небольшую полянку, а остальным отойти в глубь леса и укрыться за деревьями. Эта поляна — место нашей условленной встречи с проводником. Что ж, встретим его с «гостями» как полагается, по-партизански.
Лежа под деревом, я думал о том, как и почему наш проводник оказался заодно с карателями. Мысленно ругал я подпольщиков, доверившихся этому человеку. Как они могли под личиной «патриота» не разглядеть нашего смертельного врага? Мне приходилось встречаться с Минько и раньше. Не скажу, чтобы он вызывал какие-либо подозрения. Наоборот, он всегда старательно выполнял все поручения партизан. Только много позже, захватив документы немецкой комендатуры, мы до конца узнали, что представлял из себя этот человек. Минько давно служил немцам и именно по их заданию поддерживал связь с партизанами.
И вот наша маленькая группа должна была стать первой жертвой гнусного предателя. Проведав о нашем прибытии с «Большой земли», оккупанты справедливо рассчитывали заполучить важные сведения, так необходимые им для успешной борьбы с партизанами. Мы сразу поняли это, увидев, как торопятся каратели поскорее захватить нас в свои руки. Целый взвод фашистов с винтовками и автоматами наперевес высыпал на край лесной поляны. От группы отделился Минько. Он был в черной шинели полицая, ловко сидевшей на нем.