— Живет ли кто здесь из наших ребят? — спрашиваю я.
— Многих уроженцев этого села нет в живых, — отвечает мне друг и вздыхает. — Они погибли. Тут сейчас председательствует наш Сергей. Давай отыщем его и заберем с собой.
Машина сворачивает с тракта и мчится в сторону большого белого дома. Я догадываюсь, что это, видимо, правление колхоза. Пытаюсь вспомнить, о каком Сергее говорит Алексей Васильевич. Но вспомнить не могу: в отряде немало было Сергеев.
— Какой Сергей? — наконец не выдерживаю я. — Шпиталь, что ли?
— Он самый — Сергей Минович, — отвечает Алексей Васильевич.
Время вечернее, и мы не очень уверены, что председателя можно найти в конторе. Но когда машина остановилась у крыльца дома, Алексей Васильевич обрадованно сказал:
— Свет горит, значит, председатель на месте.
Мы зашли в контору. Из полуоткрытой двери председательского кабинета до нас долетали энергичные слова, словно кто-то отдавал отрывистые команды.
— Нам надо сдать пятьсот центнеров зерна государству сверх плана. Задача — перегнать соседей! — говорил Сергей Минович Шпиталь.
Я без труда узнал его голос.
— Гляди, он кроет так, как когда-то в лесу. Ох, живучи партизанские привычки, — толкнул меня в бок и хитро подмигнул Алексей Васильевич.
Пока Сергей Минович беседовал, очевидно, с членами правления, мы терпеливо выжидали в прихожей. Наконец все разошлись, и в кабинете остался один председатель.
— Кто там еще? — крикнул председатель, открывая перед нами дверь. — Заходите.
— У меня к тебе важное дело, товарищ голова, — сказал я и первым переступил порог кабинета.
— Вася! — поперхнулся Сергей Минович. — Уж не с неба ли ты свалился?
Мы кинулись обнимать и целовать друг друга, Алексей Васильевич ходил вокруг нас, довольный эффектом от непредвиденной встречи двух старых друзей.
— Сейчас у меня горячая пора, — заговорил Сергей Минович, когда наконец кончились бурные приветствия. — Это бригадиры у меня были, задание им на завтрашний день давал.
— Слышали, слышали, — иронически заметил Алексей Васильевич. — Ты шумишь так же, как шумел в партизанском отряде.
— Ну, други, прошу ко мне домой, — пропустив мимо ушей слова Алексея Васильевича, радушно пригласил Шпиталь. — Таким гостям я всегда рад.
— Э, нет, партизанский начальник, — перебил его Алексей Васильевич, — сейчас едем к нам. Я уже давно предупредил свою мамашу, и она ждет нас с Васей. Собирайся с нами. К тебе мы и завтра успеем.
Сергей Минович не заставил себя уговаривать. Через полчаса мы мчались в село Козин, где жила мать Алексея.
Спижевой Григорий Сильвестрович — командир партизанской группы.
В доме Крячека уже собрались бывшие партизаны, жители этого села. Я знал не всех, но это не помешало нам быстро подружиться. Старые воины, мы с полуслова понимали друг друга. Разговор, как бывает в подобных случаях, перешел в область воспоминаний.
Партизаны в который уже раз рассказывали друг другу о минувших боях, вспоминали погибших товарищей.
— Пусть они посидят здесь, — шепнул мне Алексей Васильевич, кивая на увлекшихся разговорами гостей, — а мы с тобой съездим к Косте Спижевому.
— Как это можно сделать? — удивился я, вспомнив, что Спижевой находится на другом берегу Днепра. — Сейчас второй час ночи. Кто нам в это время даст лодку!
— Не беспокойся, — шепнул Алексей. — Нам бы только выбраться незаметно. А то узнают — не пустят.
Осторожно, не привлекая внимания гостей, выходим на улицу и мчимся к Днепру. У берега долго кричим, просим лодку. Никто не откликается. От реки несет сыростью и прохладой. Вода, должно быть, холодная. Сентябрьский ветер гонит волны, и они глухо шумят.
— Вася, ты ожидай здесь. Я переплыву Днепр и притащу сюда Костю, — говорит мне Алексей Васильевич.
— Не дури, Алексей, — сержусь я. — Здесь широко. Утонешь еще…
Но он меня не слушает, раздевается, бежит к берегу и бросается в воду. Я стою возле машины. До меня доносится плеск воды, слышно, как, громко отфыркиваясь, плывет Алексей, Вот все стихло. Я хожу по берегу и ругаю себя за то, что не удержал товарища. Осень, вода холодная. Все может случиться. Правда, нам приходилось во время войны много раз перебираться через Днепр по залитому весенней водой непрочному льду. Но тогда была другая обстановка, и сами мы были другими.
Наконец, уже отчаявшись дождаться друга, я услышал плеск весел.
— Алеша! Алеша! — радостно закричал я.
— Вася! Это ведь ты, Вася? Откуда ты появился? — шумит в ответ Костя, узнав мой голос.
Лодка приближается к берегу, и вот ко мне бегут товарищи, крепко обнимают меня.
— Ведь Алексей ничего не сказал о твоем приезде! — взволнованно говорит Спижевой, — Прибежал ко мне домой, мать перепугал. Идем, говорит, — и никаких гвоздей. Прихожу на берег, а тут уже стоят Ломако и братья Горовенко…
Горовенко Сильвестр Григорьевич — партизан-разведчик.
— Друзья, — перебивает нас Ломако, — хорошо, что мы снова вместе. Много лет назад в этот день мы потеряли своих дорогих товарищей: Пероцкого, Шевченко, Романенко…
…Сентябрь 1943 года. Партизанское соединение имени Чапаева на левом берегу Днепра встретилось с передовыми частями наступающей Красной Армии. Партизаны должны помочь регулярным частям форсировать Днепр у села Григоровка.
Обеспечить переправу поручили третьему отряду. Нужны были отважные люди, хорошо знающие местность. Из патриотов Ржищевекого и Переяславского районов организовали боевую группу, в которую входили жители Григоровки. В ту же ночь они переправились через Днепр и атаковали части немецкой армии, занимавшие Григоровку.
Три часа длился кровопролитный бой. И все же партизаны захватили село. Немцы бежали, оставив оружие, множество убитых и раненых. Партизаны вышли за село и захватили правобережные холмы, господствовавшие над местностью. В этом бою геройски погибли наши славные товарищи Пероцкий, Шевченко и Романенко.
И вот мы стоим на том самом месте, где кипел бой за Днепр. Перед нами в ночной темноте угадываются холмистые берега, за которыми тянутся Понятовские леса — наш бывший партизанский дом. Некоторое время стоим в торжественном молчании на берегу славной реки.
— Ну, едем, — говорит Алексей Васильевич. — Нас ждут.
Так и прошла вся ночь в воспоминаниях и разговорах. А рано утром мы все отправились в Хоцкие леса.
Углубившись километра на три в лес, Алексей Васильевич остановил машину.
— Вася, — обратился он ко мне, — ты помнишь то толстое дерево?
Мы вышли из машины и тихонько пошли за Алексеем. Когда впереди показался клен, широко раскинувший свою могучую крону, передо мною как живой встал Гриша Проценко. Здесь, будучи смертельно раненным, он просил нас в последние минуты не оставлять его тела на поругание фашистам.
— Вася, — тихо сказал Алексей Васильевич, — наш дорогой друг покоится здесь с тех пор, как мы его с тобой похоронили. Эти цветы посадили дети из нашего села. Они часто приходят сюда, приносят венки. Гриша Проценко был настоящим патриотом, сыном своей великой Родины, за которую отдал жизнь.
ПОГАСШИЙ СВЕТ ЗАЖЕГСЯ ВНОВЬ
Неожиданно меня сковала болезнь. Это случилось в 1949 году. Все быстрее и быстрее я стал уставать, приходил с работы разбитым, с трудом поднимался утром. Болели глаза. Зрение катастрофически ухудшалось. Сказывались старые раны, тяжелая партизанская жизнь.
— Ты переутомился, — говорили мне товарищи по работе. — Надо немедленно показаться врачам.
Опытные алма-атинские врачи обнаружили у меня опасное заболевание глаз и предупредили, что нужна срочная операция. Собираюсь в Одессу, к академику Филатову. Имя всемирно известного академика внушало большие надежды. Не теряя времени, отправляюсь в путь, но по дороге в Москву меня разбил паралич. Отнялись руки. В Москве я был срочно помещен в глазной институт имени Гельмгольца. Около месяца я пролежал в постели.
Врачи сделали все возможное, и вскоре я стал уже самостоятельно передвигаться. Врачебный консилиум решил направить меня на лечение в Одессу.
Скорый поезд приближался к Киеву. Как ни торопился я в Одессу, но все же решил остановиться в Киеве, повидать своих друзей-партизан. Из Москвы я телеграфировал товарищам. Встреча с друзьями радовала и страшила меня. Что скажут они, увидев больного, измученного человека вместо крепкого, бравого партизана, которого знали раньше? По дороге я не перестаю надоедать сопровождающей меня медицинской сестре:
— Скоро ли Киев?
— Сколько осталось до Киева?
Наконец поезд останавливается у киевского вокзала. Но тут иссякают и мои напряженные до предела силы. Я чувствую, что ноги и руки снова отказываются служить мне. Опять похоже на паралич… Вдруг слышу, кто-то окликает меня, и в следующее мгновение я оказываюсь на перроне, в кругу товарищей. Они не дали мне сойти, сняли со ступенек вагона. В душе я был очень благодарен им за такую бесцеремонность: сойти у меня не хватило бы сил.
Стою на перроне и сквозь невольно набежавшие слезы разглядываю друзей. Вот Надежда Ивановна Воронецкая — партизанка нашего отряда. Это ей я посылал телеграмму из Москвы. Меня пришли встречать бывший комиссар партизанского соединения Ломако, Крячек и многие другие.
— Что же это ты, друг, в партизанах ни разу, не болел, а тут сдал? Изнежился, наверное, дома? — шутит Крячек, но, как врач, он великолепно понимает мое плачевное состояние. Сразу же с вокзала друзья отвезли меня в Октябрьскую больницу, где работал теперь Крячек. То ли встреча с друзьями, то ли искусство врачей, а скорее всего то и другое, помогают мне: через несколько дней я поднимаюсь с постели, хожу, и мне настойчиво советуют продолжать путь в Одессу.
Яковенко Василий Петрович — партизан-разведчик.
Во время празднования 300-летия воссоединения Украины с Россией.
Но мне не хотелось торопиться с отъездом. Я давно собирался повидать заместителя Председателя Президиума Верховного Совета Украины Сидора Артемьевича Ковпака, — легендарного командира партизан. Наша встреча наконец состоялась. Принял меня Сидор Артемьевич тепло, ласково.