— Ты уже думаешь, как оправдаться перед матерью? — спросил я Сахыпзаду, когда мы подходили к дому. — Опять скажешь, что это Касым заставил тебя все сделать?
Сахыпзада клялась, что будет молчать, но слова своего, конечно, не сдержала. Велико было возмущение моей в общем-то очень доброй матери. Как ни старался я спрятаться от нее, мать отыскала меня, и только приход отца избавил меня от заслуженного наказания…
Много тревог приносили мы своей матери. Но она не могла долго сердиться на нас, она горячо любила всех своих многочисленных детей.
…Смежаются отяжелевшие веки, и опять, чередуясь с явью, охватывает меня тяжелый сон. Снова лечу я на самолете, убегаю от рассерженной матери, бросаюсь в реку и плыву. Слышится голос всегда веселого отца, ворчание бабушки. Потом вдруг встают Перед глазами каратели. Они не страшат меня, но я не хочу видеть их противных злых лиц, холодных глаз. Стреляю в них из автомата. Ненавистные рожи на миг скрываются, но потом снова появляются и мелькают передо мной.
Стряхиваю сон и вижу себя под деревом. Сижу на приятной зеленой траве, уставший, обессиленный. Случайно заметил дырку в голенище сапога, ковырнул пальцем и обнаружил кровь. Оказывается, я ранен. Вот отчего так сыро в сапоге, а мне думалось, что в него набралась вода, когда я переходил через лесные ручьи. Нестерпимо хочется пить. Где-то недалеко катит свои синие воды привольный Днепр. Добраться бы туда, но как? Хватит ли сил? Не упаду ли я по дороге? Нет, надо попытаться. Сидеть больше невмоготу. Надо идти. Днепр почти рядом. Ночами я слышу шум и плеск волн. Я дойду до него.
Отыскал надежную палку и, опираясь на нее, зашагал потихоньку к реке. Лес скоро кончился, впереди, до самого берега реки, тянулся густой кустарник. Вхожу в чащу и долго наугад иду к Днепру. Он где-то близко. Чувствуется это по влажному, прохладному ветру.
Наконец вижу воду. Она открывается как-то сразу широким голубым простором. Хочется сейчас же спуститься к воде, но благоразумие удерживает меня от этого рискованного шага. Берег очень крутой, обрывистый. Спуститься конечно можно, но как взобраться потом, в случае опасности? Устраиваюсь под кустами на обрыве. Надо хорошо оглядеться, разведать обстановку.
Красивая, могучая река. Чем-то сродни седой Днепр моему любимому Иртышу. Много хороших, теплых воспоминаний храню я о нем. Иртыш — река моего детства. Живут на ее живописных берегах мои земляки-казахстанцы. Могучий, с белопенной клокочущей гривой вырывается он из устья каменных гор и устремляется в широкие, привольные степи. Я смотрю на Днепр, а мысли мои далеко, там, на Иртыше. Как-то ты поживаешь, старик Иртыш, сокрушивший некогда непобедимого Ермака Тимофеевича? Как бы я хотел побывать сейчас на твоих легендарных берегах.
…В далеком детстве я впервые близко познакомился с Иртышом и полюбил его навсегда. Мы жили тогда с родителями в ауле километрах в двадцати от реки и, естественно, нам не часто приходилось бывать на ней. Каждый выезд на реку был настоящим праздником для всей семьи и особенно для детей. Отец дружил с семьей русского рыбака Василия Пономарева. У него в доме мы обычно и останавливались. Катались на лодках, ловили рыбу, купались. Словом, отдыхали не хуже, чем на любом курорте. Особенно запомнилась мне одна поездка по Иртышу. Нам надо было с братом Рахимбеком добраться до Усть-Каменогорска, где мы решили поступить учиться. Напутствуя нас, отец сказал:
— Зайдете к дяде Василию, передайте ему привет от меня и скажите, что я просил доставить вас в город на барже.
Так мы и сделали. Дядя Василий встретил нас, как всегда, приветливо, а когда узнал, что мы должны ехать в Усть-Каменогорск, сказал:
— Хорошо, я помогу вам. Баржу ждать не будем. Ведь дело у вас спешное: учеба. Я дам вам свою лодку. Плывите себе на здоровье.
Дядя Василий привел нас к берегу, усадил в лодку, рассказал, как лучше управлять ею, и пожелал нам счастливого пути. Мы отплыли вниз по течению. Лодка шла легко, Иртыш просто убаюкивал нас. Лесистые берега провожали нас шумом деревьев, щебетом птиц. Красота такая, что и во сне не часто увидишь.
Почти сто километров пронес нас красавец Иртыш, и мы благополучно добрались до места… Хорошее было время, счастливая, радостная пора детства. Как же было не вспомнить мне полюбившуюся реку, как не поволноваться под впечатлением этих воспоминаний!
…Гляжу на синий Днепр, а перед глазами всплывает великая сибирская река. Кажется, и краски те же, и волна шумит, как на Иртыше. А вон и дядя Василий плывет на своей лодке. Только почему же он опирается шестом? Неужели так обмелел полноводный Иртыш? Нет, это не Василий. Я, кажется, опять заснул, и все перепуталось в моей усталой голове. Нет, это наяву вижу я: под самым берегом плывет на маленькой лодке какой-то старик. Шест постукивает о борта лодки. Этот звук, видно, вернул меня к действительности. Куда плывет старик? Кто он? Не думает ли этот дед схватить меня и передать карателям? Достаю оружие и слабым голосом окликаю лодочника.
— Дедушка, подойдите сюда.
Старик встрепенулся, поглядел вверх и, заметив меня, растерялся. Потом, видя, что я не двигаюсь с места, старик резко сворачивает к отмели и прыгает на берег, волоча за собой длинную цепь. Он привязывает лодку к стволу небольшого деревца, настороженно оглядывается вокруг и быстро поднимается ко мне.
— Здравствуйте, дедушка, — говорю я слабым голосом и пытаюсь приподняться.
Ноги не выдерживают, и я со стоном падаю.
— Что, сынок, ранен? — встревоженно спрашивает старик и помогает мне подняться.
— Нет, — с усилием отвечаю я, — заблудился в лесу и заболел.
— Так, так, — с горечью говорит старик и сокрушенно качает головой. — Заблудился, значит? Не таись, сынок, я догадываюсь, кто ты. Наверное, из тех, из парашютистов. Друзей твоих немцы побили. Потом в село привезли и мертвых на площади повесили. Для устрашения. А как же ты уцелел-то? Эх, бедолага.
Старик напоил меня водой, усадил поудобнее в кустах, снял сапоги, перевязал рану.
— Где-то и мои сыны вот так же маются, — вздохнул он. — Двое у меня в армии, оба командиры. Живы или нет — не знаю. Страшная доля выпала вам… Снох и двоих внуков расстреляли палачи. Я случайно в это время не попал фашистам на глаза, был тогда в соседней деревне, скот колхозный в надежном месте укрывал. А когда вернулся — никого в живых не застал.
Старик рассказывает, и слезы заволакивают его глаза. Чувствуется, что он много пережил и перестрадал. Спешит выговориться перед незнакомым человеком, и хотя сообщает он мне совсем не радостные вести, на душе становится спокойнее. Наконец-то я не один. Встретился человек, наш, советский, и теперь меня не страшат никакие опасности. И уже не он, а я начинаю говорить слова утешения:
— Не надо плакать, дедушка. Не у тебя одного такое горе. Вот придет наша армия, вернутся твои сыновья, и все будет по-другому. Фашисты за все ответят нам.
— Должны бы вернуться, — вздыхает старик и вдруг спохватывается: — Ты, наверное, голоден, сынок. Заболтался я, старый, и забыл о главном. Сейчас мы с тобой подкрепимся. Есть кое-что у меня в запасе.
Старик принес из лодки в холщовой сумке краюху черного хлеба, небольшой кусок сала и все это положил передо мной. Видя, с какой жадностью я набросился на еду, он остановил меня:
— Не торопись, сынок. Если ты давно не ел, надо помаленьку. Не то наделаешь себе вреда.
…Кончилось мое одиночество, кончились скитания по мертвому лесу. Старик принял во мне самое горячее участие. В сумерках мы добрались с ним до прибрежного оврага, и я поселился в искусно замаскированном шалаше деда. Оказывается, он живет здесь уже с весны, ловит рыбу и только изредка наведывается в свою деревню. Рискует, конечно. Если попадется в руки полицаев, его ждет гибель. С партизанами, как я узнал, старик связи не имел, и поэтому я не сразу открыл ему свои планы.
— Далеко сейчас партизаны, — сказал он мне. — Но разыскать их можно. Порасспрошу верных людей, узнаю, что надо, и провожу тебя в дорогу.
Старик сделал для меня все, что мог. Ночами он уходил в село, возвращался только под утро и каждый раз приносил хорошие вести. Вскоре я уже знал, где, примерно, располагаются партизанские отряды, и решил, не задерживаясь, отправляться в путь. Выбрав удобное время, мы наведались с дедом в лес, разыскали оружие и радиостанцию и принесли в шалаш. Дед припас продуктов, и я окончательно собрался в дорогу.
— Может быть, проводить тебя, сынок? — предложил на прощание старик. — Места-то незнакомые…
— Спасибо, отец, — крепко обнял и расцеловал я своего спасителя. — Одному меньше риска. А дорогу я найду. Можно ли заблудиться на земле своей родины?..
Под вечер старик переправил меня на другой берег. Я оглянулся на Днепр, на одинокую лодку, покачивающуюся на серых волнах, и бодро зашагал вперед. Тяжелые испытания остались позади. В отряде ждала привычная боевая работа, походы, вылазки, бои. Я спешил к своим товарищам, чтобы рассказать о лесной трагедии, о подлом предательстве, торопился скорее стать в партизанский строй, чтобы громить, уничтожать, гнать ненавистных оккупантов с родной земли.
РАЗВЕДЧИКИ
После тяжелых боев с карателями партизаны нашего отряда отдыхали, приводили в порядок свое хозяйство. Активно работала лишь партизанская разведка. Оккупанты нас не тревожили, и это настораживало: враг замышлял что-то недоброе. Командир поставил перед разведкой боевую задачу: следить за каждым шагом фашистов, быть особенно бдительными, постараться узнать о ближайших планах карателей. В разведке, как и во всех своих боевых делах, партизаны опирались на помощь местных жителей. Они-то и помогли в этот раз предотвратить большую беду.
— Фашисты составляют какие-то списки, — доложил командиру разведчик Роберт Кляйн. — В деревнях начались аресты подпольщиков. Видно, завелись предатели.
— Дело серьезное, — задумчиво проговорил Примак. — Враги рассчитали верно: разгромить подполье, лишить нас народной поддержки. Надо срочно принимать меры…