— Надо беречь соколов, — сказал командир соединения Иван Кузьмич Примак, когда ему доложили, какие гости пожаловали к нам в лагерь. — При первой же возможности переправим их через фронт. Там они сейчас нужнее всего.
Но как было уберечь летчиков, когда сами партизаны ежедневно подвергались всевозможным опасностям. Отряды вступали в бой с карателями, каждый день совершали вылазки. В одну из таких вылазок и погиб Виктор Карюкин. Узнав об этом, Иван Кузьмич Примак настолько был рассержен, что засадил под арест командира группы, который взял Карюкина на выполнение боевого задания. Мы знали, что Карюкин сам упросил командира взять его с группой. Он кричал и ругался, говоря, что не хочет есть даром партизанский хлеб и отсиживаться, когда оккупанты топчут родную землю.
— Такого специалиста не уберегли, — сурово говорил Примак собранным по этому случаю командирам отрядов. — В целом соединении не нашлось другого человека, чтобы послать вместо него? Слушайте теперь мой приказ: ответственность за безопасность Лавриненкова возлагаю лично на комиссара отряда Витряка. И вы, командиры, следите, чтобы дело не дошло до беды, как с летчиком Карюкиным.
Но Лавриненков был удивительным человеком. День и ночь он только и думал о том, как бы вырваться из лагеря и бить, громить фашистов. Уже в первую неделю пребывания в отряде Лавриненков ушел с оперативной группой, которая перерезала подземный немецкий кабель на стратегической дороге. Лавриненков часто самовольно уходил из лагеря и делал это так искусно, что его не замечали даже секретные партизанские посты. Комиссар Витряк, «шеф» Лавриненкова, наконец не выдержал и доложил командиру соединения о поведении своего подопечного.
— Попросите его ко мне, — приказал командир, — я поговорю с ним по-партизански.
— По вашему приказанию явился, — лихо отрапортовал командиру Лавриненков.
Иван Кузьмич и комиссар соединения Емельян Демьянович сидели за столом в командирской землянке. Во время рапорта Лавриненкова комиссар приподнялся с лавки, а Примак даже не повернул головы в сторону вошедшего.
— Смотри-ка, комиссар, — сказал Примак, отрываясь от бумаг — какой, оказывается, он дисциплинированный. Не забыл даже, как рапортовать командиру. А ребята жалуются на него. Может быть, несправедливо? А?
— Совершенно справедливо, товарищ командир соединения, — Лавриненков залился краской, как девушка, и вытянулся по стойке «смирно».
— Справедливо? — Примак встал из-за стола, лицо его посуровело. — Так что ж ты, милый человек, издеваешься над нами? Почему не слушаешь старших? Ты сейчас партизан и обязан подчиняться своим командирам. Я не допущу самовольства. Чтобы больше подобного не повторялось.
— Слушаюсь! — четко сказал Лавриненков. — Больше не повторится.
…Лавриненков притих, замкнулся в себе. Мы замечали, как тяготило его вынужденное безделье, как жаждал он настоящего боевого дела. Партизаны каждую ночь группами уходили в ближние и дальние рейды, громили оккупантов. Он слушал рассказы товарищей об операциях и заметно тосковал. А когда Лавриненков узнал, что соединение готовится к большой и важной вылазке, то и вовсе потерял покой. Партизаны собирались напасть на лагерь наших военнопленных и освободить товарищей. Лавриненков пошел к командиру соединения.
— Вы не можете мне запретить пойти вместе со всеми, — решительно сказал летчик, — мои товарищи томятся в фашистском плену, и я обязан помочь им. Я знаю, что такое плен…
— Разрешаю, — Примак пожал летчику руку. — Командир знал, что удерживать в такое время Лавриненкова просто нельзя. — Пойдете с отрядом Попова. Прошу без надобности не рисковать.
Лагерь военнопленных располагался в селе Хоцком в Приднепровье. По сведениям разведки, в нем содержалось около двух тысяч человек. Лагерь усиленно охранялся конвойными немецкими частями, жандармами и полицейскими. Партизаны тщательно подготовились к операции. Глубокой ночью лагерь был окружен. Партизаны-разведчики скрытно подобрались к часовым и быстро обезоружили их. Нечего и говорить, что среди разведчиков оказался и Владимир Лавриненков. С изумительной ловкостью он снял трех часовых, пробрался к домику караульного помещения фашистских охранников к забросал его гранатами.
Операция прошла очень удачно. Партизаны привели в свой лагерь больше тысячи бывших советских военнопленных. Соединение имени Чапаева получило прекрасное пополнение и резко усилило борьбу с оккупантами.
В это время шло успешное наступление Советской Армии на фронтах, и поддержка партизан была очень важной. Вскоре передовые отряды наших войск вышли к Днепру. Партизаны радовались встрече со своими братьями. Но особенную радость испытывал Владимир Лавриненков. Ведь он получил теперь возможность снова подняться в небо и умножить счет сбитых фашистских стервятников.
Владимир Лавриненков, оказавшись в родной стихии, сполна проявил свой боевой талант летчика-истребителя. Летом 1944 года грудь Владимира Лавриненкова украсила вторая звезда Героя. Войну он закончил в Берлине, куда в свое время фашисты пытались доставить его в качестве своего пленника.
МОЯ РОДИНА — УКРАИНА!
Как-то я получил письмо от Алексея Васильевича Крячека.
«…Вася, — пишет он мне, — я стал инвалидом. Мне сделали операцию и устранили кое-что из организма. Все это следы войны… Но недаром мы проливали с тобою кровь. Я горжусь, что в тяжелое для Родины время мы сумели честно послужить ей. Радуюсь я и тому, что и сейчас мы в меру своих сил трудимся на благо Родины. Моя родина Украина, много вынесшая и пережившая, сегодня неузнаваемо расцвела и готовится праздновать уже свой сорокалетний юбилей…»
Прочел я эту часть письма своего товарища, и какое-то чувство обиды вспыхнуло в сердце. Мне показалось, что он как-то подчеркивает свою принадлежность к Украине и, вольно или невольно, отделяет от нее меня.
«Как же это ты, — думалось мне, — называя меня своим другом, лишаешь права считаться таким же, как и ты, родным сыном Украины? Разве не вместе мы защищали ее в трудную годину и разве не справедливей было бы в письме написать не «моя», а «наша» Украина? Эх, Алексей, Алексей! Ты и не заметил, верно, как обидел меня».
Конечно, моя внезапная обида на товарища объяснялась не только его неосторожным выражением в письме. Главная причина — мои постоянные думы об Украине, о ее прекрасных людях, с которыми побратала меня навек общая беда. В сердце моем всегда живет тоска, если я долго не получаю вестей от своих друзей с Украины или если вести эти бывают печальными.
Крячек Алексей Васильевич — начальник санитарной службы партизанского соединения.
Читаю письмо Алексея дальше. Он не скупится на подробности, описывая встречи с нашими общими друзьями, и это несколько смягчает мою минутную обиду. А вот наконец и те слова, которые заставили мое сердце забиться чаще и взволнованней.
«Вася, — пишет в конце своего письма мой друг, — твоя любимая Украина поздравляет тебя с ее сорокалетним юбилеем!»
…Как всегда, когда я получаю весточку от своих друзей-партизан с Украины, мне невольно вспоминаются бои и походы, наша тяжелая, полная опасностей жизнь в тылу врага.
…В годы Великой Отечественной войны партизаны Украины прошли трудный и славный путь. Потери и лишения, тяжелые раны не сломили их. Они знали, что борются за будущее своей великой Родины, и это вдохновляло каждого советского патриота. Вместе с братьями-украинцами героически сражались русские, казахи, белорусы, киргизы, татары и туркмены. В жестоких битвах они разгромили врага и добились великой победы.
Я считаю Украину своей родиной. И хотя Казахстан находится от нее за тысячи километров, я не чувствую этого расстояния. Я поддерживаю связь с партизанами, они навещают меня, звонят по телефону. И мне очень часто случается бывать на украинской земле, любоваться красивыми берегами Днепра, где когда-то кипели жестокие бои и где живут сейчас и трудятся мои братья-украинцы, мужественные люди, беспредельно любящие свою Родину.
ЧЕРЕЗ ДВАДЦАТЬ ЛЕТ
Воздушный лайнер держит курс на Киев. В салонах — мои коллеги, казахстанские журналисты. На Украине нас ждет много интересного, особенно тех, кто впервые ступит на ее землю. Все заметно волнуются, оживленно обмениваются мнениями.
— Хороший город Киев? — спрашивает меня мой собеседник.
— Очень хороший! — говорю я. — Удивительный город! Я видел его в войну, партизанил в тех краях. И после войны много раз бывал. Каждый раз город поражает какой-то удивительной новизной. А двадцать лет назад он лежал в развалинах.
— Кто-нибудь из твоих друзей-партизан живет в Киеве? — спрашивают меня спутники. — Двадцать лет прошло. Постарели, наверное?
— Живут. И в Киеве живут, и в других городах. Партизаны — народ крепкий. Со многими я переписываюсь и многих надеюсь встретить и на этот раз в добром здравии.
Мои друзья-казахстанцы отправились в поездку на Украину по путевкам Союза журналистов республики. Каждый час и каждый день их непродолжительного путешествия строго регламентирован. Однако они сумели несколько задержаться в Киеве, чтобы побывать в гостях у легендарного партизана Сидора Артемьевича Ковпака. Сидор Артемьевич был рад далеким гостям и пригласил всех в Верховный Совет Украины.
— Здравствуйте, здравствуйте, друзья! — радушно приветствовал нас Сидор Артемьевич. — Всегда рады добрым гостям.
Сидор Артемьевич сердечно поздоровался с каждым, рассадил всех в своем кабинете, стал расспрашивать, как живет Казахстан. Спросил про целину и упомянул, что и ему пришлось напутствовать украинских хлопцев, уезжавших по приказу партии в казахстанские степи. У нас с Ковпаком нашлись общие знакомые, и мы тепло поговорили о них.
— Вася Кайсенов, — улыбнулся Сидор Артемьевич, — наш украинский хлопец. На украинской земле оккупантов громил. Мы, можно сказать, побратались с ним, как и республики наши.
Я подарил Сидору Артемьевичу красивую папку с портретом героя казахского народа Амангельды Иманова. Преподнесли подарки старому партизану и другие участники этой памятной встречи. В записных книжках журналистов появились автографы Ковпака. Сидор Артемьевич долго рассматривал портрет Амангельды Иманова. Потом тихо сказал: