— Училась… — Анна Ивановна подумала немного и вдруг спросила: — Вы Иващенко?
— Да. Я Иващенко, — улыбнулся лодочник. — А как ваша фамилия?
— Полищук.
— О! Теперь и я вас узнал. Аня! Как же ты оказалась здесь? — Иващенко сердечно приветствовал Анну Ивановну и обнял ребятишек.
— Коля! Ты изменился! Усы и бороду носишь!
Анна Ивановна с волнением и изумлением рассматривала своего бывшего однокурсника. Он совсем не был похож на веселого студента Винницкого педагогического института, какого она знала.
— Времена теперь такие, Аня. Мне сорока еще нет, а пришлось превращаться в старика… Ну, об этом мы еще поговорим, — Иващенко взглянул на ребят, отошедших в сторону, чтобы не мешать разговору взрослых, и спросил: — А ребята чьи? И вообще, откуда ты идешь?
— Издалека, Коля, — вздохнула Анна Ивановна, — из-под самой границы. А дети?.. Который побольше — мой сын, Борисом зовут. Ему уже двенадцать лет. А это — Сережа… Теперь тоже мой сын.
…До позднего вечера проговорили они о своем житье-бытье, многое вспомнили. Анна Ивановна рассказала о жизни в пограничном городке, о своих скитаниях с первого дня войны. По-иному сложилась жизнь Иващенко. После окончания института он вернулся в родные края, работал секретарем райкома комсомола. Через несколько лет его избрали вторым секретарем райкома партии, а уже перед самой войной — первым. Иващенко не счел нужным скрывать от Анны Ивановны, что он оставлен партией для работы в подполье.
Долго длилась беседа двух старых товарищей. О многом узнала Анна Ивановна и по-новому взглянула на происшедшее. Значит, военные неудачи — дело временное. Советский народ борется. И даже в тылу врага он чувствует себя хозяином своей судьбы. Это радовало и ободряло, и все пережитое становилось не таким страшным.
— Разговорились мы с тобой, — спохватился Иващенко и показал на ребят, прикорнувших у прибрежных кустов. — Дети, наверное, проголодались. Я сейчас привезу из села продуктов. А вы спрячьтесь пока в березняке и ждите меня. Не дай бог, чтобы вас кто-нибудь заметил. По приказу военного коменданта, все, кто бродит в лесу, объявляются партизанами и подлежат расстрелу. Людям запрещено появляться на улице после восьми часов вечера.
— И ты береги себя, Коля, — сказала на прощание Анна Ивановна, — остерегайся…
— Мое дело привычное, — ответил Иващенко, — места знакомые, и люди есть надежные. Прощай пока…
Иващенко легко сбежал к берегу, спрыгнул в лодку, и вскоре она бесшумно двинулась по темной реке. Анна Ивановна пошла к ребятам. Они крепко спали, и Анна Ивановна не решалась потревожить их, пока не вернулся Иващенко. Все вчетвером они наскоро поужинали, и Иващенко весело сказал:
— Друзья, прошу на мой корабль. Ведь я теперь перевозчик. Правда, не всех довожу до другого берега, но вас доставлю благополучно.
…Быстро и бесшумно шла лодка по спокойной воде. Видно, часто приходилось Иващенко совершать подобные рейсы. Тихая волна вынесла лодку на песчаную отмель, и путники сошли на берег.
— Ну, Аня, счастливого пути, — тихо сказал Иващенко. — Будь осторожна и жди вестей от меня. Я верю, что ты не будешь сидеть сложа руки и поможешь нам.
— Спасибо, Коля. Верь в меня, как в самого себя, — твердо ответила Анна Ивановна. — Я постараюсь оправдать доверие.
Только на третий день в сумерки Анна Ивановна добралась до своего родного села. Прежде чем идти в дом отца, она решила зайти к подруге детства Тамаре, это было по пути. Тамара жила на западной окраине села, и Анна Ивановна направилась к ее дому огородами, ведя за руки уставших детей.
Село спало. Казалось, что в нем не было ни души. Ни в одном окне не было света. Наглухо запечатан ставнями и дом Тамары. Анна Ивановна обошла вокруг и решилась заглянуть в щель ставни, откуда пробивался свет. То, что она увидела, испугало ее. В комнате, освещенной маленькой керосиновой лампой, за столом, уставленным бутылками и тарелками, сидели немцы.
До слуха Анны Ивановны донеслась чужая речь. Немцы вели себя как хозяева, и это неприятно поразило Анну Ивановну. Рядом с офицером, который дымил сигарой, развалясь на стуле, сидела женщина, но ее почти не было видно, и Анна Ивановна не разглядела толком ее.
— Пошли отсюда! — шепнула Анна Ивановна и отошла от окна.
Теперь ей ничего не оставалось, как идти к своему дому. Может быть, и там пировали немцы, но другого выхода не было. К счастью, по дороге никто не встретился, и путники благополучно добрались до места.
Дом отца погружен во мрак, хотя вечер еще не поздний. Неужели так рано ложатся спать? Вряд ли. Может быть, хозяев уже нет в живых? От этой мысли сердце Анны Ивановны похолодело. Пересилив волнение, она наконец подошла к окну и заглянула в него. В комнате мелькнула чья-то тень. Через минуту в окне показался человек.
— Кто тут? — испуганно спросил он.
Анна Ивановна узнала голос отца, но от охватившего ее волнения не могла выговорить ни слова.
— Кто, кто тут? — уже нетерпеливей и громче спросили из комнаты.
— Папа! Папа! Это я — Аня.
Анна Ивановна подошла к окну, а отец, узнав ее, кинулся к дверям.
— Боже мой, Анечка! — заплакал старик, обнимая дочь и притягивая к себе ребятишек. — Идемте скорее в дом, там мама…
Старушка встретила их на пороге слезами.
Как только все вошли в дом, старик завесил окна одеялами и зажег коптилку. С минуту он оглядывал дочь удивленными, ничего не понимающими глазами, потом обнял ее и снова заплакал.
— Не плачь, папа, — утешала его Анна Ивановна. — Поздоровайся с ребятами. Это — Борис и Сережа, — назвала она Серика по-русски.
Старик обнял детей, поцеловал и усадил их рядом с собой на широкую скамью. Только теперь он рассмотрел своих гостей. Исхудалые, оборванные, измученные, они вызывали жалость. Видно, немало пришлось перенести бедным путешественникам. Как еще остались живы в такой передряге?
— Аннушка, дочка моя! Что же это творится на белом свете? Ведь мы погибнем. И куда запропала наша армия? — горько, со слезами на глазах говорил старик и смотрел на Анну Ивановну, словно она была в ответе за все, что случилось.
— Не знаю, отец, — тихо заговорила Анна Ивановна. — Не знаю, что происходит, но думаю, что советские люди не сдадутся фашистам. Ведь всегда побеждает справедливое дело. А наш народ за правду постоит.
— Эх-хе-хе, — тяжело вздохнул старик. — Здесь вот Антон Архипович Чумак и дочка его, Тамарка, немцев-то хлебом-солью встречали. Конец, говорят, советской власти пришел.
Анна Ивановна встрепенулась.
— Что ты, отец! — растерянно сказала Анна Ивановна. — Тамара? Хлеб-соль? Правда, отец ее, кажется, не любил советской власти. Трудиться не хотел, тянул все из колхоза и в тюрьме за это сидел. Но Тамара-то! Что с нею случилось? Неужели и она за отцом пошла?
…Анна Ивановна вспомнила дом подруги, щель в ставне, пирушку немцев. Значит, немцы — ее гости?
— Тамара свихнулась. Немецкие офицеры от них не выходят. А она совсем про своего Николая забыла, — вступила в разговор Софья Павловна — мать Анны Ивановны, до тех пор только вытиравшая концом передника слезы.
— Вы-то как тут живете? Кто есть в селе из мужчин?
— Мало кто остался, — сказал старик и опасливо покосился на детей. — Есть хорошие люди, но я тебе после о них расскажу… Открыто ходят только «благонадежные». Это те, кто с советской властью не в ладах.
Анна Ивановна радовалась встрече с родителями. Отец, кажется, не ударился в панику, он осуждает людей, угодничающих перед немцами. Видно, что он всей душой ненавидит врагов. Она подумала, что ее отец может многое сделать для подпольщиков, о которых говорил ей Николай на переправе.
— А что слышно о фронте, отец? — спросила Анна Ивановна. — Далеко ли отступила наша армия?
— Кто его знает! — ответил старик. — Вернулся недавно сын Олейника. Он сказывал, что на Днепре уже фронт. Наши на левой стороне стоят и дальше, будто бы, немцев не пускают…
— Ничего, отец, не горюй, — успокаивала старика Анна Ивановна. — Все будет хорошо. Наполеон до Москвы доходил, а чем все кончилось? Надо верить в победу и не слушать разных болтунов.
— Все это так, Аннушка, — вздохнул старик, — но ведь у Гитлера — армии многих государств. Кого он только не погнал на нас!..
— Крепись, папа! Нам, видно, еще многое придется пережить. Но надо обязательно выдержать.
Еще вчера жизнь села была совсем другой. С приходом оккупантов всеми овладела тревога. По приказу коменданта, в селе введены жестокие порядки: никто не имеет права отлучаться из дому без специального на то разрешения немецкой комендатуры. Ночью по улицам патрулируют полицейские.
В один день не стало законов, охраняющих человека. Оккупанты свирепствовали. Бывшие кулаки, воры и уголовники, которых в свое время справедливо наказывала советская власть, теперь стали прислужниками немцев: старостами и полицаями. Они ревностно служили врагам, выдавали немцам советских активистов, преследовали честных людей.
…Анна Ивановна стала мирно жить дома. Через несколько дней встретилась с Тамарой. Та первая подошла, увидев Анну Ивановну за стиркой во дворе дома отца. Женщины поздоровались, и Тамара спросила:
— Когда ты приехала?
— Только сегодня, — ответила Анна Ивановна.
Борис и Серик выбежали на двор.
— А это чьи дети? — Тамара посмотрела на мальчиков.
— Мои! — ответила Анна Ивановна.
— У тебя же был только один сын! — удивилась та.
— Нет, двое, — ответила Анна Ивановна.
Тамара больше не расспрашивала, она сухо простилась и ушла.
«Что она задумала? — мелькнуло в голове Анны Ивановны. — Во всяком случае, ее следует остерегаться».
Опасения Анны Ивановны очень быстро подтвердились. Часа через два после разговора с бывшей подругой она получила повестку с требованием немедленно явиться в комендатуру вместе с детьми. Было ясно, чьих рук это дело. Вначале Анна Ивановна растерялась, не зная, что предпринять, но потом решила явиться в комендатуру.