— Чего вы их расспрашиваете? — сказала одна из этих женщин. — Люди двое суток шли по лесам, спасаясь от немцев. Они ничего не ели. Смотрите, какие они все худые. Приглашайте, бабы, их к себе в гости, и давайте накормим, а может, у кого и самогоночка найдется.
Женщины засуетились и наперебой стали нас приглашать к себе в гости. Всех нас накормили, и до самых сумерек мы находились в этой гостеприимной деревне. Когда стало темнеть, мы собрались все вместе и решили идти в партизанскую зону. Один из стариков взялся нам показать дорогу, как идти в ту сторону, где должны быть партизаны.
— Вот пойдете по этой дороге, — показал нам жестом этот старик на еле приметную среди белого снега в наступающей темноте вечера протоптанную пешеходную дорожку, которая во многих местах была переметена снежной поземкой. — Эта дорога идет в Волосово, а уж где-то за ним и находятся партизаны. По этой дороге они всегда приезжают к нам, — добавил он.
Мы поверили этому старику и, поблагодарив его, пошли по этой дороге. Чем дальше мы уходили от этой деревни, тем сильнее была переметена дорога. Наконец, мы совсем ее потеряли среди снежного поля и пошли наугад прямо по глубокому снегу, местами проваливаясь выше колен. Ночь на этот раз почему-то была очень темная, почти ничего не было видно, и только справа и слева от нас виднелись силуэты каких-то лесных массивов. Мы уже думали, что совсем заблудились, как вдруг кто-то из нас почувствовал под ногами твердый снег какой-то дороги.
— Ребята! Здесь дорога, идите сюда! — позвал он нас.
Выйдя на эту дорогу и не зная, куда она идет мы все же пошли по ней. Это была санная дорога, несколько лучшая, чем та, по которой мы час назад вышли из деревни. Сколько мы шли по этой дороге, трудно теперь сказать, но вот где-то впереди среди ночной темноты показался слабый огонек. По этой дороге мы шли прямо на него.
Через некоторое время впереди показались темные силуэты домов какой-то деревни. Подойдя к дому, где в окне виднелся слабый огонек, мы постучали в окно. Минут через пять из него вышел одетый no-зимнему, в полушубке и шапке, мужчина, лицо которого разглядеть в темноте было очень трудно. Послышался басовитый, недовольный голос этого мужчины:
— Что вам нужно? — спросил он.
— Скажите, как пройти на Волосово? — спросили мы.
— А вы кто такие? Зачем вам нужно идти на Волосово?
Мы решили честно признаться и сказали:
— Мы бежавшие из плена советские летчики и хотим встретиться с партизанами. Посоветуйте нам, как это сделать.
— А кто же вас направил в Волосово? Там же стоит немецкий гарнизон, и вы снова попадете к немцам.
— Не может этого быть, — заявил Голиков. — Нас же один старик послал в сторону Волосова. Не может быть, чтобы этот старик направил нас к немцам.
— Вы знаете, всякие старики бывают. Но я вас заверяю, что там, в Волосове, немецкий гарнизон, — твердо заявил нам этот мужчина. — Хорошо, что вы сбились с дороги и попали в нашу деревню. Это просто вам повезло, а то вы были бы снова у немцев. Я, конечно, не знаю, кто вы такие, но если вы действительно наши летчики, то вот что я вам посоветую. Сейчас вы идите в конец деревни, а там увидите, как влево пойдет небольшая дорога. Она идет в Лавреновичи и на большак через Усвиж-Бук. Вы сверните влево, на деревню Лавреновичи. Ее вам будет хорошо видно. Там, на краю этой деревни, вы найдете третий дом. Вот в этом доме вы и спросите насчет партизан. Там и скажут вам, где их найти.
Этот мужчина провел нас в конец своей деревни и показал дорогу на Лавреновичи. Поблагодарив его, мы снова двинулись в путь.
— Вот это старик! Чуть опять нас к немцам не послал. Хорошо, что мы заблудились, — возмущенно сказал, нарушив тишину, Голиков.
— А теперь-то мы правильно идем? — спросил Голикова позади меня идущий сверхбдительный летчик.
— Не все же среди населения такие гады, как этот старик, — ответил ему Голиков.
— Нужно же кому-то и верить, — с неприязнью ответил я ему.
— Будем более осторожными, когда подойдем к этой деревне. Как ее назвал этот мужик, Лавреновичи, что ли? — переспросил Голиков, который сейчас шел впереди всех нас, а я шел за ним.
Примерно через час действительно слева от дороги, среди белого снежного поля, появились черные строения и дома какой-то деревни. Мы свернули в сторону этой деревни и пошли по небольшой, но хорошо утоптанной в снегу тропинке. Там было тихо, все спали. Около часа ночи мы нашли тот дом, о котором нам говорил мужчина. Вдвоем с Голиковым мы подошли к нему и постучали в окно. Через некоторое время дверь открылась, и на пороге появился мужчина в одном нижнем белье. Он испуганным и заспанным голосом спросил нас:
— Вам что нужно от меня?
— Нам в соседней деревне сказали, чтобы мы обратились к вам. Мы военнопленные советские летчики, бежали из плена и хотим соединиться с партизанами. Помогите нам. Нам сказали, что вы знаете, где находятся партизаны.
— А сколько вас всего? — все таким же испуганным голосом осведомился он.
— Нас девять человек. Остальные семеро подойдут сюда.
— Я вообще-то не знаю ничего о партизанах, — заявил этот мужчина. — А потом, кто вас знает, кто вы такие? Может быть, вы — летчики, а может — переодетые полицаи и хотите проверить меня.
— Да нет, уверяем вас, мы уже третьи сутки бродим по вашим лесам и только вчера вышли на одну деревню. А там нас один старик направил в Волосово и сказал, что где-то за Волосовым есть партизаны. Хорошо, что сегодня ночью мы сбились с дороги и не попали в это Волосово, а пришли вот в соседнюю деревню, где нам местный мужчина сообщил, что в Волосове немецкий гарнизон. А то бы нам опять была «крышка».
Несколько успокоившись, хозяин этого дома сказал:
— Ну вот что, давайте сделаем так. Я сейчас оденусь и размещу вас в нашей деревне по домам. Немцев здесь у нас нет. Вы переночуете, а утром мы посмотрим, что делать с вами.
Примерно через час он нас всех разместил на ночлег по два человека в соседние дома этой деревни. В один из них он привел нас троих, в том числе оказался и Голиков Александр. Мы как-то все успокоились и доверились этому человеку. Даже не проявил никаких сомнений наш сверхбдительный летчик.
Устав с дороги, мы быстро уснули, впервые за многие дни, в теплой деревенской избе. Спали мы очень долго. И, может быть, проспали бы до самого обеда, но часов в десять утра нас разбудила хозяйка этого дома и пригласила за стол позавтракать вместе с ней. На столе уже стоял чугунок с вареной бульбой, от которого шел пар и так вкусно пахло свежесваренной картошкой. На столе лежал нарезанный большими ломтями черный хлеб.
Я спал на печке, а остальные товарищи на соломе, постланной прямо на полу хаты. Услышав приглашение хозяйки дома, мы быстро встали, как по команде «Подъем!», которая нам давалась в армии. Во дворе дома умылись холодной водой и, не заставляя себя приглашать дважды, сели за стол. После завтрака прошло уже несколько часов. Мы продолжали находиться в этой гостеприимной деревне, ожидая, что же будет дальше. Уже хозяйка дома снова пригласила нас за стол, чтобы пообедать вместе с ней. Стало вечереть, а пока никто к нам не приходил. Мы стали как-то беспокоиться, но хозяйка дома сказала:
— Не волнуйтесь. Должны скоро к нам прийти те, кого вы ждете…
Часа в четыре, то есть уже к вечеру, к нам в хату пришел мужчина сорока пяти лет, одетый в городское зимнее пальто. Поздоровавшись с нами, он сел за стол и попросил, чтобы мы все собрались в этой хате. После того, как из соседних домов пришли все остальные наши товарищи, он испытующе посмотрел на нас и спросил:
— А вы не полицаи?
— Нет. Мы бежавшие из плена советские летчики, — сказал Голиков. А затем он рассказал ему всю нашу историю с побегом из вагона немецкого поезда, и как мы шли эти дни по лесам, и что случилось с нами прошлой ночью.
— Ну, хорошо, возможно, вы и летчики. Форма у вас действительно наших летчиков. А вы кто будете? — обратился он ко мне.
Я встал с лавки, на которой сидел, и ответил ему:
— Я из Московской области, из города Егорьевска. Служил в парашютно-десантном батальоне. Был на Северо-Кавказском фонте. В бою под Армавиром был дважды ранен в ногу. А потом раненый попал в плен. Затем оказался вместе с летчиками в одном лагере военнопленных и с ними бежал из поезда, когда немцы везли нас в Лодзь.
— Ну, хорошо, значит, вы из Московской области? А где родились?
— Я родился в Орехово-Зуевском районе, в деревне. Мой отец сельский учитель. Учился я еще в городе Покрове, а потом в Орехово-Зуеве. В этом же городе, по окончании девятилетки, работал на бумагопрядильной фабрике чертежником. В Егорьевск я попал, когда учился там в станкостроительном техникуме. По окончании его, как отличник учебы, был оставлен в нем преподавателем.
— А почему вы так плохо одеты, да еще притом во все гражданское? Ваши летчики одеты в летную форму, все в меховых комбинезонах, и многие из них в унтах, а вы совсем не похожи на парашютиста.
— Да дело в том, что на фронте я был ранен в августе месяце, тогда у меня было летнее обмундирование, и я участвовал в бою как обычный пехотинец. После ранения я был местными жителями переодет во все гражданское, если так можно назвать эти лохмотья, в которых нахожусь сейчас. Но обо всем этом очень долго рассказывать.
Не знаю, почему так заинтересовался моей судьбой этот мужчина, но он продолжал меня расспрашивать и дальше:
— Вот вы говорите, что учились и работали на фабрике в Орехово-Зуеве? Тогда скажите, кто в то время был секретарем райкома партии?
Я должен сказать, что в годы моей юности в городах Московской области, и конкретно в Орехово-Зуеве, очень часто проходили городские митинги, различные демонстрации, как в большие праздники, так и в ответ на различные военные провокации со стороны международной буржуазии. Все они обязательно заканчивались общегородскими митингами, на которых всегда выступали с горячими речами секретари райкомов партии и другие руководители города и района. Как учащийся школы, вместе с другими жителями города я очень внимательно слушал эти выступления и вместе с горожанами переживал все нападки империалистов на нашу социалистическую Родину. Поэтому мы тогда все очень хорошо знали не только по фамилиям наших руководителей города и района, но и в лицо. И когда мне был задан этот вопрос, то я без запинки ответил на него.