Все присутствующие на этом совещании партизаны с большим вниманием прослушали сообщение Гудкова и с большой радостью восприняли его. Выйдя на улицу из дома, где находился штаб бригады, Агапоненко, увидев меня, тихонько сказал:
— Ну вот, комиссар, и кончился наш отдых в Толпино. Начинаются горячие денечки.
— Да, снова придется повоевать, — ответил я.
— Ты, Володя, собирай все наше штабное хозяйство, а я пойду к командирам взводов и сообщу им о подготовке к походу.
Ночью, как только стемнело, мы двинулись в сторону Череи. С вечера сильно подморозило, и дорога, разбитая колесами повозок, стала очень неровной, и наши повозки сильно трясло на этих ухабах. Я решил ехать на велосипеде, который мне подарили пришедшие к нам из гарнизона Михайловщина бывшие военнопленные. Как и Стась Подберезский, я не любил ездить верхом на коне и предпочитал коню велосипед. Ехать на велосипеде по ночной да еще такой неровной дороге было очень трудно, и меня трясло на нем, как в лихорадке. Велосипед был женский, рама его не выдержала этой тряски и к концу дороги, совсем лопнув, развалилась. Пришлось положить велосипед на повозку и идти вместе со всеми партизанами пешком.
Рано утром 19 октября мы прибыли в Черею. Проехав по этому очень большому населенному пункту с восточной части на западную, командир отряда Агапоненко выбрал для штаба самый крайний дом. Не знаю, чем ему понравился этот дом, может быть, только потому, что нижний этаж его был из кирпича, но потом этот выбор оказался не очень удачным. Весь отряд мы разместили по домам этой улицы. Штаб бригады расположился в центре Череи, там же — штаб бригады «Гроза» и подпольные райкомы партии и комсомола.
Разгрузив нашу повозку со штабным имуществом и оставив Шуру Пляц в штабной избе, мы с Агапоненко и с начальником штаба Евсеенко решили осмотреть район возможной обороны Череи. От нашего крайнего дома, где мы расположились со штабом отряда, начиналось поле, а дальше, километрах в двух на запад, виднелись небольшие высотки, на которых кое-где росли одиночные деревья. Левее их вдалеке виднелся лесной массив. Мы вышли в поле, где обнаружили выкопанные в полный рост окопы с ходами сообщений. Кем были сделаны эти окопы, то ли немцами, которые долгое время, до декабря 1942 года, находились в Черее, то ли они были выкопаны партизанами, стоящими до нас в Черее, нам было неизвестно. Осмотрев высотки через бинокль, Агапоненко заявил:
— Черт знает, что там делается за этими высотками. Ничего не видно! Нам нужно послать в сторону того лесного массива секрет, и пусть наши ребята оттуда наблюдают за противником в гарнизонах Малые и Большие Хольневичи.
— А как же они нам сообщат в случае приближения немцев к Черее? У нас же нет телефонной связи, — осведомился я.
— Как мы всегда делали в таких случаях: тремя выстрелами из винтовки, — предложил Евсеенко.
— Тогда давайте будем организовывать оборону, — предложил я. — Пусть командиры взводов распределят между собой эти окопы и, если возникнет опасность, сразу же по тревоге займут свои огневые точки.
Во второй половине дня наши бойцы заняли оборону. Подправили кое-где обвалившиеся окопы, разметили пулеметные точки. Все пока было тихо, и со стороны противника никаких боевых операций не было. Мы уже несколько успокоились, но напрасно. На другой день, 20 октября, в 12 часов дня выставленный нами секрет обнаружил приближающегося противника на двух автомашинах с двумя пушками на прицепах со стороны Малых Хольневичей. Секрет оповестил нас тремя выстрелами. Мы объявили боевую тревогу, и наш отряд в количестве 100 бойцов и командиров занял оборону в окопах. Как всегда перед боем, я сильно волновался. Но пока нам из окопов противника не было видно, хотя мы с Агапоненко и пытались увидеть немцев в наши бинокли. Через некоторое время на высотке около одиночных деревьев появились эти автомашины. Гитлеровские солдаты сошли с них и небольшими группами, в общей сложности их было около 50 человек, цепочкой стали двигаться в нашу сторону. Они пока находились от нас еще далеко, примерно на расстоянии двух километров. Затем подошла еще одна автомашина, с которой сошло еще около 40 человек. И все направились к левому флангу нашей обороны.
В это время комбриг Гудков приказал 4-му отряду выйти на левый фланг и занять там оборону. В этом отряде было 60 бойцов. Помимо этих двух групп немцев было замечено появление со стороны Малых Хольневич еще одной группы противника общей численностью 50–60 человек. В это время первая группа немцев довольно быстро продвигалась к центру нашей обороны, то есть прямо на окопы нашего отряда. Приблизившись к нам на расстояние примерно 800 метров, немцы открыли по нашим окопам огонь из пулеметов и миномета. Одновременно с этим артиллеристы противника начали обстрел окраин Череи. Снаряды рвались и на улице, и во дворах наших домов. Огонь артиллеристов был бесприцельный, немцы брали нас на испуг. Через некоторое время в воздухе появились немецкие самолеты, их было шесть. Они сначала бомбили центр, а затем и другие места в Черее. Налет авиации продолжался в течение часа. Черея горела, во время налета было убито 6 мирных жителей и много ранено.
А у нас в это время происходило следующее. Командир Агапоненко приказал партизанам пока не стрелять, а подпустить противника поближе и тогда ударить из всех пулеметов и вести прицельный огонь из винтовок и автоматов. Когда немцы приблизились к нам на расстояние 100–150 метров, Агапоненко дал команду:
— По фашистским гадам, огонь!
Загремели наши пулеметы и винтовки. Немцы сразу залегли и прекратили стрелять. В рядах противника появились убитые и раненые. Это их отрезвило, и охота воевать у них пропала. А когда командир 4-го отряда Маточкин увидел продвигающегося к левому флангу нашей обороны противника, то и его отряд открыл огонь по немцам. Противник оказался под перекрестным огнем, и немецкие солдаты заметались на поле боя. Наш отряд снова дал несколько очередей по бегущим солдатам противника. Гитлеровцы попытались из миномета подавить наши пулеметные точки, но было уже поздно, и им это сделать не удалось, так как наши пэтээровцы своими выстрелами вывели из строя один пулеметный расчет, а затем перенесли огонь на минометный расчет противника. Получив такой отпор, гитлеровцы не выдержали, прекратили огонь и отступили за высотку. Чувствуя большой перевес на нашей стороне, в азарте боя мы поднялись из окопов и повели атаку на отступающих немцев, расстреливая на ходу бегущих в панике солдат из автоматов и винтовок. Не зная дальнейших планов гитлеровцев и боясь, что противник, укрепившись на высотке, откроет по нам снова огонь из пулеметов, а также с целью экономии патронов, Агапоненко приказал прекратить преследование противника и вернуться в свои окопы.
И действительно, как только мы снова заняли свои окопы, так через некоторое время снайперы противника с той высотки одиночными выстрелами пытались поразить партизан, находящихся в окопах. Бой и перестрелка длились с 13.00 до 16.00. Противник, не добившись успеха и подобрав своих убитых и раненых, вернулся в свой гарнизон. Во время этого боя гитлеровцы потеряли 6 человек убитыми и 8 — ранеными. С нашей стороны был убит один партизан и двое — ранено. От налетов авиации у нас потерь не было.
Когда мы, разгоряченные боем, вернулись к себе в штаб, то в этой избе не нашли ни хозяйки, ни Шуры Пляц. Оказалось, что наши женщины забились в полуподвальное помещение этого дома и там тряслись от страха во время бомбежки и артобстрела. Шура, увидев Николая и подбежав к нему, тихо спросила:
— Коля! Ты жив? Не ранен?
— Да нет! У нас, можно сказать, все хорошо. Вот только в нашем отряде двоих ранило, а в отряде у Маточкина кто-то погиб.
— Коля, — с упреком заявила Шура, — и зачем ты выбрал этот дом для штаба отряда? Ты знаешь, даже деревянные стены кое-где пробило в нашей комнате наверху.
— Но зато здесь есть нижний кирпичный этаж, — возразил ей Николай, улыбаясь. — Где бы вы с хозяйкой спасались от осколков снарядов, бомб и пуль?
— Ну уж нет! В следующий раз, Коля, я во время боя в штабе не останусь. Я пойду вместе с вами в окопы. Там хоть видно, что делается во время боя. А здесь сидишь и ничего не знаешь. Чего только я не передумала, пока вы не вернулись оттуда. Я уже думала, что вас всех там немцы побили. Такой у вас там был сильный бой.
— Ничего, Шура, мы немцев хорошо сегодня проучили. Теперь они не скоро захотят воевать с нами.
Шура была права: засевший на той высотке немецкий снайпер до самой темноты не давал нам возможности выходить во двор и на задворки. То и дело свистели пули, как только мы появлялись во дворе.
Предположение Агапоненко не подтвердилось, и уже на следующий день гитлеровцы снова показались на высотке. А 21–23 октября продолжались интенсивные налеты фашистской авиации на Черею, и противник численностью до 250 человек с тех же высоток продолжал атаковать нашу оборону. За эти дни противник потерял 38 человек убитыми, и много было раненых. Гитлеровцам не удалось выбить партизан из Череи, и, потеряв значительное число своих солдат, они перестали нас тревожить и, мало того, были вынуждены оставить гарнизон в Малых Хольневичах.
Мы тоже были сильно измотаны ежедневными атаками со стороны немцев, да, кроме того, в последних боях мы потеряли двух партизан и один был ранен. Во время налетов авиации в Черее сгорело 150 домов и было убито и ранено 20 местных жителей.
В последний день боев с гитлеровцами, когда наш отряд решил преследовать отступающих солдат противника до самых высоток и занять их, в лесном массиве недалеко от высоток взвод Захарова Петра обнаружил прятавшегося за деревьями полицая Хольневичского гарнизона. Захватив в плен, Захаров привел его в наш штаб на допрос. Агапоненко в это время в штабе не было, и допрашивать пленного полицая пришлось мне. Передо мной стоял молодой, худощавый на вид, со смуглым лицом человек в форме гитлеровского солдата. Он без всякого страха и довольно нагловато пронзительным взглядом смотрел на меня, как бы изучая, что же с ним сделают партизаны.