— Ага, они только теперь выключили ток! — весело сказал командир Коста, стоявший невдалеке от нас на небольшом возвышении. — Им и не снилось, что мы можем на них напасть. Нам удалось застать врага врасплох, а это уже первый шаг к победе.
Некоторое время казалось, что внизу в темноте на подступах к городу нет ни живой души, но вот застрекотали пулеметы, защелкали винтовки, раздался приглушенный разрыв гранаты. Все эти звуки сливались с каким-то неясным, мерно нарастающим гулом, словно издалека приближалась страшная буря, заранее дававшая о себе знать угрожающими раскатами.
— Что это такое? — заволновались мы со Скендером.
— Идет на штурм Вторая краинская, партизаны Грмеча и Козары, — весело объявил командир Коста. — Они к нам ближе остальных, потому мы их лучше всего и слышим. Вот, прислушайтесь, уже можно разобрать, что они кричат:
— Ого-го!.. Козара! Вперед, Грмеч!.. Бей!..
— Вперед, ура!..
— Подбавь огоньку, Стевания!
— Круши, Байра!
— Бери его живым!
Это доносились крики бойцов, очищавших от неприятеля деревеньки, почти слившиеся с городскими окраинами. А батальон, в котором находились наши герои — Станивук, Николетина, Черный Гаврило и повар Лиян, уже пробрался между вражескими укреплениями к окраине города на правом берегу Уны и теперь как раз готовился «сеять панику» среди вражеских солдат, как учено выражался старый полевой сторож. Однако от них пока ничего не было слышно.
В темноте над Бихачем взвивались вверх и расцветали в небе красные ракеты, проносились цепочки трассирующих пуль. Когда какой-нибудь тяжелый пулемет выпускал длинную очередь таких пуль, казалось, что стая фантастических огненных птиц, вспугнутых стрельбой, стремительно уносится в темноту.
— Смотрите, как бьются над городом наши жар-птицы-освободительницы и усташеские огненные змеи, — восторженно заговорил я, а Скендер подхватил, пришел, так сказать, на подмогу с набором седых гуслярских слов:
— Изрыгает пламень кровавый усташеский змей на соколов козарских и медведей грмечских, но все напрасно. Как в старой народной песне:
Синим пламенем дыхнул он жарким,
Опалил медвежью шкуру на юнаке,
Только Милош невредим остался…
Я расхохотался, потому что Черный Гаврило, Николетина, заместитель командира Второй краинской Джурин и даже тетка Тодория действительно походили на «медведей грмечских», как сказал Скендер, но вот остальные — про них такого не скажешь. Йово Станивук — отважный грмечский волк — и правда был стремительным и беспощадным, когда врывался во вражеские окопы. Сам командир Второй краинской Ратко Мартинович, стройный и красивый, как девушка с Купреса, напоминал молодого оленя.
А черный вражеский змей с одинаковой ненавистью жег огнем и медведей и цветы. Надо было ему отплатить той же монетой, смертельным огнем и пламенной песней.
Словно читая мои мысли, командир Роца подмигнул и весело сказал:
— Сегодня ночью мы приготовим хороший сюрприз этим сволочам, засевшим в бункерах. Вчера был испытан наш первый огнемет.
— Да что ты говоришь?! — удивился Скендер. — А как выглядит этот наш огнемет?
— Да вроде аппарата для опрыскивания винограда. Стоит направить его на амбразуру вражеского дота, нажать на гашетку — и ты подпалишь шкуру пулеметчику в доте, как крестьянин поросенку пучком горящей соломы.
— Для нашего бывшего сторожа Лияна это было бы самое лучшее оружие! — воскликнул я. — С такой «клизмой» в руках он бы наделал делов!
А правда, где сейчас Лиян? Небось отсиживается где-нибудь в тылу, в какой-нибудь деревеньке, и ждет, когда наши освободят город, чтобы тогда самому пойти уже в атаку и наполнить собственную фляжку в первом же бихачском трактире.
Ах как я был несправедлив к другу моего детства, бывшему полевому сторожу, а теперь самому славному повару из Второй краинской. В то время как я наблюдал бой с холма, он в числе самых отважных бойцов был где-то далеко впереди, в первых рядах сражавшихся, там, где «смертный бился бой», как поется в старой народной песне.
14
Уже совсем стемнело, когда ударная группа гранатометчиков добралась до первых домов Прекоунья в Бихаче. Вслед за ней, скрытый темнотой, осторожно продвигался первый батальон Второй краинской бригады.
Николетина Бурсач и Йово Станивук командовали двумя ударными группами гранатометчиков, которые были усилены «паникерским подразделением», состоявшим из Черного Гаврилы и повара Лияна — мастеров поднимать шум, создавать переполох и неразбериху, или, выражаясь военным языком, создавать панику в рядах противника.
У Лияна была и еще одна, дополнительная, обязанность — помогать проводнику, который должен был незаметно провести партизан между неприятельскими укреплениями в город.
— Ты же сам сказал, что эту часть города от вокзала и дальше через Уну до самой тюрьмы «Вышки» знаешь как свои пять пальцев, — говорил ему командир первого батальона. — Вот и покажи теперь свое знание — проведи нас кратчайшим путем до Уны.
Джоко Потрк, неофициальный батальонный поэт, перевел это распоряжение командира на стихотворный язык:
Проведи нас, Лиян, до реки,
Так, чтоб не услышали враги.
— У меня, видать, совсем ум за разум зашел, когда я хвастал, что хорошо знаю Бихач, — проворчал Лиян, нехотя занимая место в голове колонны, сразу за проводником, а потом добавил вслух: — Знаете что, я привык всегда идти в хвосте колонны, где кухня помещается, и теперь, в голове отряда, мне все кажется, что я задом наперед иду. Все каким-то перевернутым кажется, наизнанку вывернутым.
Джоко Потрк снова насмешливо пропел:
Лиян отважно в бой идет,
Но только задом наперед!
Лиян с укоризной посмотрел на него и сказал:
— Ничего, даже идя задом наперед отсюда к мосту, я точно выведу вас к трактиру старого Сучевича, того, у которого всегда была лучшая сливовица во всем городе. Мимо него мы обязательно должны пройти. Что скажешь на это, товарищ проводник?
Проводник колонны, молодой парень из окрестностей Бихача, недоуменно пожал плечами.
— Сучевич? Кажется, отец мне что-то говорил о нем, но такого трактира уже давно нет в Прекоунье. Кроме того, я член Союза коммунистической молодежи Югославии, не пью вина и в такие заведения не заглядываю.
— Вот тебе и раз! — рассмеялся комиссар первой роты. — Молодое и старое поколение не могут найти общий язык. Видишь, Лиян, юноша и в глаза не видел твоего трактира. Что теперь делать будем?
Если Лиян не найдет трактира,
Будем мы плутать без ориентира, —
озабоченно проговорил Джоко Потрк.
— Ничего, товарищ Лиян, наверное, помнит по крайней мере старую кондитерскую Мурата на углу у моста. Хоть он и давно здесь не бывал, ее-то, конечно, не забыл, — сказал юный проводник.
— Нет, сынок, здесь мы с тобой тоже не сходимся во вкусах, — грустно признался Лиян. — Я в такие сахарные лавки в жизни никогда не заглядывал, а в моей семье разных сладостей никто не ел со времен царя Гороха. Чего было до царя Гороха — не знаю.
— Так чем же ты лакомился, когда был маленьким? — удивился комиссар, который и сам вырос в городе и часто без гроша в кармане облизывался перед манящей витриной кондитерской.
— Чем? Известно чем! — воскликнул Лиян, забыв, что надо соблюдать тишину. — Орехами лакомился. Заберешься на дерево, угнездишься в ветвях среди зрелых орехов…
— Где орехи, где? — раздалось из темноты. Из-за спины Бурсача выскочил какой-то паренек в шинели до земли и подскочил к Лияну.
— Тихо, малый! — загудел Черный Гаврило. — Еще немного — и нам насыпят горячих черных орехов сколько влезет, стоит им только нас заметить из какого-нибудь дота и полоснуть пулеметной очередью.
— Это еще кто такой? — спросил проводник, изумленно таращась на странного бойца.
— Давай двигай вперед и меньше спрашивай, — раздался хриплый голос Николетины. — Это мой Джураица Ораяр, моя правая рука.
Во главе с опытным проводником наши герои продолжали свой опасный путь между вражескими укреплениями по направлению к мосту через Уну. За Николетиной по пятам, как жеребенок за кобылой, почти утыкаясь ему носом в спину, молча семенил наш новый знакомец Джураица Ораяр. Ноги его были скрыты полами непомерно длинной шинели, однако по ее колыханию можно было заключить, что под этим одеянием прилежно шагает по крайней мере пара резвых мальчишеских ног.
Когда-то давно Николетина нашел этого паренька в одном маленьком селе на границе Боснии и Лики. Проходя со своей ротой по каменистой дороге, он услышал из одного двора чьи-то пронзительные вопли и призывы о помощи. Решив, что с кого-то по меньшей мере живьем сдирают шкуру, он скорее поспешил на помощь. И что же увидел?
Ворвавшись во двор, он увидел, как какой-то тощий, жилистый, облезлый детина колошматит кожаной шапкой, так называемой козарчанкой, странное создание, которого почти не было видно под огромным козьим тулупом. Снаружи виднелась только красная шапочка — чепа, какие обычно носят жители Лики. Вот из-под этой шапки и неслись оглушительные вопли, по чему можно было заключить, что где-то под ней была и голова, причем голова какого-то мальчишки, потому что сквозь визг можно было различить отдельные слова и мольбы о помощи:
— Ай-ай-ай!.. Ой-уй, убьет, забьет до смерти!.. Уй-уй-уй!
В два прыжка Николетина подскочил к детине, вырвал у него кожаную шапку, и в ту же минуту из тулупа выкатился маленький и круглый, точно мячик, мальчишка и весело закричал:
— Смерть фашизму! Боевой привет, товарищ!
— Привет, только чего ты так орешь, будто тебя березовым колом дубасят? — изумленно спросил Николетина.
— А разве ты не слышал, как страшно эта кожаная шапка хлопает по кожуху, словно стреляют в костре сухие еловые дрова, — резво ответил паренек.