— Поднимайте всех бойцов — и вперед! Поднимайте всех, кто есть, на последний штурм! Все на штурм, город вот-вот падет! Неприятель явно выдохся, Бихач будет нашим! Вперед, не останавливаться! Сейчас решающий момент боя, на штурм!
Коста раскраснелся, глаза его горели. Высоким, резким голосом он выкрикивал в трубку слова приказов, и, словно в ответ, вновь ожил Бихач. Загрохотали пулеметы, часто забили винтовки, тут и там раздавались взрывы мин и гранат, из центра города доносились орудийные выстрелы. Перекрывая грохот разрывов, над городом разлился нарастающий гул партизанского штурма.
— Ты смотри, смотри, какой грохот поднялся! — воскликнул Скендер.
— Не вижу я никакого грохота, зато слышу, как земля гудит! — ехидно ответил я в отместку за его недавние насмешки по поводу наступившей тишины. А чтобы показать свое знание истории, я как бы мимоходом небрежно бросил: — Ты слышал, как Коста говорил по телефону? У него такой же тонкий голос, как у Карагеоргия.
Скендер, конечно, не упустил случая, чтобы подпустить мне шпильку:
— Ты гляди, что делается! Он, оказывается, слышал, как Карагеоргий по телефону разговаривал, вот только не знаю, во время какого это боя?
— В бою на Мишаре! — не задумываясь, ответил я. — Там Карагеоргий здорово всыпал твоему прапрадеду Кулину-капитану.
Эту историю о том, что Кулин был предком Скендера, я придумал во время долгих зимних вечеров, когда мы вместе ловили передачи московского и лондонского радио. Выдуманную мной небылицу как-то услышал повар Лиян и однажды с тяжелым вздохом сказал:
— Какой нас дьявол гонит между собой грызться? Каждый, кому только вздумается, может нас подговорить, чтобы за грудки схватились, и пошел, и пошел!.. Ведь одна у нас в жилах кровь течет, а все друг дружке глотки рвем.
— А мы со Скендером? — стал утешать его я. — Видишь, какие времена настали? Плечом к плечу в бой идем, не смотри, что один босниец, а другой серб. Да и то сказать, какая в этом разница? Одна кровь в жилах течет, за одну родину воюем, на одном языке говорим…
— О-хо-хо, а я тебе еще вот что скажу, — неожиданно оборвал мои рассуждения Лиян. — Когда вы приходите в какое-нибудь село, где вас не знают, крестьяне рассуждают так: вон тот высокий, черный — сразу видно, что серб, из тех, что в горах живут…
— Ага, слышал? — воскликнул Скендер. — А что говорят про Бранко?
— А тот, рыжий, говорят, наверняка снизу, из долины, какой-нибудь Ибро Сливич. Небось до войны конскими хвостами торговал, и его колотили на каждой скотной ярмарке.
— Конечно же колотили! Ты бы его, Лиян, тоже поколотил, если бы он твоему Шушле хвост оторвал.
Пока мы завороженно слушали грохот боя, доносившийся уже из самого центра города, подошел командир Коста, сияющий от радости, словно заново родившийся.
— Ну, слышите?!
— Слышим, слышим! А что за затишье такое было, когда ни одного выстрела не доносилось?
— А это был самый критический, переломный момент боя, — начал объяснять командир. — Обе армии устали, после огромного напряжения наступил кризис, самый опасный момент. В таких случаях кто первым сможет поднять своих бойцов в атаку, тот и бой выиграет. Это почти железное правило.
— Ну вот, я же тебе говорил! — повернулся ко мне Скендер, будто он все это знал уже заранее.
Врет! Ничего он не говорил.
— Прислушиваюсь — тишина! Жуткая тишина, нигде ни одного выстрела, — говорит Коста, вновь перегнивая в мыслях те страшные минуты затишья. — Можете себе представить, каково при этом командиру. Я застыл, ловлю ухом малейший звук, кажется, что слышу даже дыхание бойцов в укрытиях. Все чего-то ждут, ждут команды, сигнала… Скорее к телефону! Хватаю трубку: «Вперед, в атаку! Поднимайте всех, живых и мертвых!»
— Вот видишь, что значит командир! — говорит мне Скендер, будто я и вправду тот бестолковый Ибро Сливич, у которого на уме одни конские хвосты и ничего другого он не знает.
Коста опять побежал к телефону, а мы со Скендером помчались с холма к городу, который содрогался от орудийного грома, взрывов гранат и бешеной пулеметной и винтовочной пальбы.
— Пока добежим, все будет уже кончено: слышал, что говорит Коста? — поторапливал меня Скендер, и мы прибавили ходу.
У подножия холма мы наскочили на повара Лияна, который тоже спешил в город. Мы его едва узнали, потому что он на самые глаза надвинул свою старую шляпу, которую носил во время дождя вместо зонтика.
— Есть все-таки бог! — закричал он. — Видать, мне на роду написано, войти в город вместе с поэтами, чтобы они меня потом воспевали в своих стихах, как какого-нибудь Лияна-пашу Предоевича.
— А к чему ты нацепил на себя это свое страшилище? — спрашиваю его я.
— Маскируюсь под гражданского, под крестьянина. А то еще пальнут из какой-нибудь засады. Вчера меня чуть не укокошили, пока добирался до своих.
Старик был прав, враг и правда не дремал. Мы втроем шли по самой середине дороги, и, вероятно, усташеский наблюдатель, заметив нас с «Вышки» или с церковной колокольни, решил, что это работники какого-то штаба перебираются поближе к городу. Как бы там ни было, внезапно над нашими головами прожужжал первый артиллерийский снаряд и разорвался метрах в ста за нами.
— Ложись! — завопил Лиян и растянулся в неглубоком кювете у дороги.
Второй снаряд грохнул в каких-нибудь двадцати метрах впереди, чуть в стороне от дороги, засыпав нас рыхлой землей.
— За мной! Третий будет наш! — во всю глотку заорал Скендер и кинулся к ручью, упав за стог сена. Мы — за ним.
Третий снаряд действительно разорвался по другую сторону дороги, как раз напротив того места, где мы только что стояли. Лиян с шумом выдохнул воздух и спросил:
— Как ты узнал, что этот прилетит прямо к нам? Ты что, пророк?
— Какой там еще пророк. Я в армии служил в артиллерии и знаю, как это делается. Если первый снаряд дает перелет, второй обычно недолетает, а уж третий тебе прямо за пазуху попадет. Это называется «взять цель в вилку».
— Чтоб его самого такой вилкой подцепили! — фыркнул Лиян. — И чего он вздумал именно по нас пулять?
— Наблюдатель, наверное, решил, что Скендер — начальник Оперативного штаба, — решил пошутить я, поскольку по нас больше не стреляли. — Видишь, какой он длинный, да еще с усами, да еще с сумкой, а в ней небось военные карты…
— Военные стихи, мой милый! — поправил меня Скендер и добавил: — Скорее они про тебя, черта рыжего, подумали, что ты главный, так как ты больше похож на Косту Наджа, да и сумка у тебя побольше будет, ты в ней, похоже, целую погачу прячешь.
— Может, из-за него по нас и стреляют, — сказал Лиян и стал меня подозрительно рассматривать, проверяя, не похож ли я на командира. Наконец кисло заключил: — Звезда на шапке такая же, как и у товарища Косты, а в остальном — вылитый Ибро Сливич!
— Лиян, дорогой мой, просто они увидели твою шляпу и перепугались, решив, что это Наполеон Бонапарт встал из могилы, нацепил свою треуголку и наступает на Бихач, — ответил я. — Тут, за ближайшими холмами, была граница его Иллирии, час ходу — и все дела, так что, если бы захотел, он вполне мог бы прогуляться до Бихача.
Наше препирательство прервала сильная стрельба в самом центре города, которая сначала переросла в оглушительный грохот, а затем снова рассыпалась отдельными выстрелами.
— Кажется мне, что все уже кончено, — произнес Лиян и первый вылез из-за стога и направился к дороге. — Пусть-ка теперь попробуют поддеть меня своей вилкой, сукины дети. Поэты, за мной!
Мы вскочили на ноги, выбежали на дорогу и поспешили в город.
…Дальше идет то, что рассказывал о нас троих кто-то из штаба Второй краинской. Наврал он, конечно, с три короба, однако и мы приврали малость про других, так что он нам как бы только вернул долг с процентами. Если нет бога на земле, то есть если нам о нем только врали, то все одно какая-то чертовщина получается, как сказал бы повар Лиян. Твои же собственные враки к тебе возвращаются, и тебе же от них еще и достается. Итак, вот он, этот рассказ…
«— Так вот, собрались наконец Скендер, Бранко и повар Лиян в город идти. Стрельба уже прекратилась, Бихач освобожден, опасности, думают, больше никакой нет.
— Что же они ни у кого не порасспросили, не узнали поточнее?
— Ха, дорогой мой, будто они знают, что такое военная дисциплина! Скендер и Бранко — поэты, беспечные пичужки, порхают себе с дерева на дерево, а повар Лиян, сколько себя помнит, был полевым сторожем и привык все выглядывать да вынюхивать. Так что, сам понимаешь, для такой компании не может быть ничего интереснее Бихача после боя. Топают себе герои вперед, знают, что опасность уже позади, и изображают из себя этаких вояк: затянули ремни, понавесили на себя винтовки, револьверы, планшетки — ни дать ни взять заправские командиры. Даже у Лияна и то какая-то пукалка имеется, кажется итальянская. Он небось даже не знает, исправная она или нет, никогда ведь и не пробовал из нее стрелять.
А тут из города идет колонна пленных, несколько сотен, наверное. Рядом трофейные пушки по камням громыхают, подводы с боеприпасами, винтовками — словом, трофеев захватили — горы. Все из города вывозят, известное дело: всякое может случиться.
И вот наша троица в этой толкучке налетела на одном углу на какого-то домобранского офицера или, может, унтера, бог его знает. Он, понимаешь, остановился, чтобы пропустить лошадей, которые орудие тянули, а Бранко со Скендером винтовки наперевес — и на него: сдавайся!
— Но, господа, я ведь уже один раз сдался! — удивляется тот, а про себя думает: «Что это за армия такая, что дважды в плен берет?»
— Сдавайся, братец, поднимай руки и снимай форму! — приказывает Скендер. — Давай сюда, во двор.
Загнали поэты беднягу во двор какого-то дома и раздели до трусов, а взамен дали свое старье. Скендер взял гимнастерку, Бранко — галифе, а Лиян, наверное, фуражку. Когда переодетый домобран уже направился к выходу, Лиян снова закричал:
— Стой, ты еще не совсем сдался! Скидай башмаки!