На своей дороге,
На путях испытанного круга.
А человек несет
В такую ночь
Больного друга
Сквозь темь лесов глухи,
Спасая жизнь
Родной души,
Ради одной отрады –
Спасти.
И этот человек
Не ждет награды,
Кроме той,
Что скажут:
«Голубь золотой».
– Ну, стой, Гаврилыч,
Стой. Вот мы у врат,
И тут овраг,
Овраг крутой, густой,
Знакомый ров.
Спусти меня,
Клади в траву.
Я тут уж свой.
Ползи ко рву
И по кайме ищи навес,
А я уж подсвищу
Совой. Ты мне легонько взвой.
Бери налево, по кайме.
Ползи, прощупай, не свались.
– Есть, не свалиться в слизь.
Уполз Гаврилыч,
Скрылся в тьме.
Дед тело жаркое простер,
Взглянул
В синеющий простор.
Недолго до утра.
Не тучи бы –
Светлее было.
А рана ныла, ныла.
Боль нестерпимо жгла,
Как раскаленная игла.
Терпел старик.
Нога распухла.
Мешались мысли,
Но к твердости привык
И знал: он – часовой,
Поэтому, пусть боль,
Мучительная боль,
Но он стонал совой.
Он соблюдал свой пост
И думал гордо:
«А все-таки свалили мост
И разгромили ловко
Фашистское гнездо.
Теперь там
Сколько поездов
Стоят без толку,
Кусают губы,
А мост в реке
Полощет зубы,
Никого не грея.
Эх, дать бы им сюда
Сынка Сергея
Да двух сынков с боков…
Ну, разбомбили бы
Чертей до тла подков
Фашистских сапогов.»
Жара в траве…
Мешались мысли в голове.
. То детство промелькнет
В деревне на Урале,
Когда в «солдатики»
С отцом играли.
Отец рассказывал народу
Про севастопольскую оборону.
То кажется:
Горит в огне,
. В кузнечных топках,
И нет воды кругом.
То видит молодым себя,
В манчжурских сопках
Бежит на штурм бегом.
То лютою зимой
Воюет с Колчаком,
Вскрывает гроб штыком
И видит… золото.
Филипп Иваныч
Очнулся утром рано
В пещере, под навесом.
Нога подвязана
На вбитый кол.
Несносно ныла рана.
Над тихим лесом
Вставало щедро солнце.
Слепил винтовки ствол,
Лучем играя.
Гаврилыч спал,
Укрывшись ветками у края.
Перекликались птицы,
Веселый день встречая.
Больному мало спится,
Теперь ему уж мнится:
Сидит ой дома
За стаканом чая
И собирается жать в поле.
В сажень, ведь, рожь,
И лошади не видно в хлебе.
А тут, как в склепе.
Но вот от боли
Схватывает дрожь,
Воды испить бы…
Дед поднял голову с подушки
Из травы, глядит:
Вода тут, в кружке,
Сало, сухари и сахар,
И на листке малина.
Старик к воде прильнул
Иссохшими губами,
На моряка взглянул:
«Гаврилыч сам – малина,
Могучий человек.
Ужо нога пройдет,
Почище навернем набег
На людоедов. Спи, сынок.
Моя нога
Им обойдется в тыщу ног.
А за убитых братьев
Сотрем с земли всю рать их,
Придумаем рожна.
Стратегия нужна…»
Уснул старик.
Пещеру солнце осветило.
Пригрело ласково сынов
Для лучших снов.
Во рву глухом
Все неизменно было,
Как было век кругом.
В овраге старые деревья,
Покрытые зеленым мхом,
Лежали смирно,
Как былина.
Росли цветы, трава, кусты,
И рдела сочная малина.
Зверьки скрывалися в норах.
Гостили птицы летом.
Гостили люди иногда,
Когда была беда.
Все пребывало втайне,
Как сейчас,
И будет впредь всегда.
И нет ничего иного.
Тем лучше для больного.
Пусть вздрогнет
Иногда больной,
Гроза проходит стороной.
Вот, чу, гремят,
Гудят моторы,
Грохочут эхом
Лес и горы.
Птиц ищут в тучах
Тщетно взоры.
И кто летит?
Как знать о том
В тылу врага,
В лесу глухом.
Лишь только ночь
Спасает здесь.
И чем черней,
Смелей отряд,
И тем светлей
Враги горят,
Не рады
Жизни и войне.
Враги в тылу –
В дыму, огне;
В безумьи бездны
Все умы,
В тисках железных
Смертной тьмы.
Что будет дальше?
Их страх берет:
Пред ними пропасть
Открыла рот.
Поглотит смерть
Их навсегда,
И не останется следа,
Кроме позорного стыда
За всю их грязь,
За всю их мразь,
За всю их
Дьявольскую власть.
О, час испытаний!
Путь тяжел.
. Прошла еще неделя косо.
Прихрамывая, опираясь
На еловый посох,
В овраг, в свой штаб, пришел,
Сердито озираясь,
Филипп Иваныч.
Теперь задумал дед
Фашистам дать
Еще сокрушительный ответ,
Решил: одно спасение,
Чтоб было, как землетрясение.
Моряк с сибиряком
Раскинули большие сети:
Успели побывать
За горною рекой,
У боевых соседей.
Там оказалась сотня партизан
И все на свете:
Ручные пулеметы, минометы,
Гора гранат
И главный клад –
В земле запрятан танк.
Командовал отрядом
Морозов, капитан
Из Сталинграда.
Был создан план
По мысли деда:
Соединиться вместе
Для ответа и дать
Фашистам бой в селе,
Где кровь не сохнет на земле
От зверской, яростной расправы,
Но где есть ход
Лесной канавы
До крайней хаты голубой;
Откуда можно
Двинуть бой
Во вражьем центре в лоб, в упор,
Врасплох в средине ночи,
Чтобы стереть зверье короче.
И там уж есть Егор,
Колхозник – пулеметчик,
Пробравшийся к врагам в кольцо.
А в эту ночь,
Когда явился дед,
Направились туда же по канаве
Одиннадцать бойцов.
Помог им дождь,
И ветер помогал,
Когда любой дремал шакал
И ежился промокший,
И каждый часовой,
Оскалив рот, с проклятием шагал
Предчувствуя погибель
На краю села,
Где в слякоти носилась смерть,
От жажды крови весела,
Чтоб заплатить убийцам
Неповинных душ
Втройне смертельный куш.
Так час расплаты наступил
В одну из тьмы ночей,
Когда тревожны были сны
Усталых палачей.
Им всем казалось,
Что кругом
Несется плач детей
И женщин. Каждый дом
Грозил предвестьем
Скорой мести.
Пьяные от крови и вина,
Людское горе зло хлебая,
Они забыли об одном,
Что с краю хата голубая
Глядит взывающим,
Обугленным, зияющим окном
И клятвой дышит…
Ветер, дождь
Уж третью ночь подряд
Хлестали. И враг не слышит
И не видит, как из окна,
Пробравшись по канаве роем,
Один за другим,
Ползет волна
Спасителей-героев.
И вот ударил час в набат,
И дрогнула Земля
От взрывов бомб, гранат.
Взлетели танки,
Ряд машин. Боеприпасы
Грохотали громом.
С горючим склянки, банки,
Блестя, взвивались в воздух
Над каждым домом,
Где враги укрылись.
Звенели стекла вдрызг,
Гремел огонь внутри
Штабных квартир.
Казалось, в смерче искр,
В аду пальбы,
Метался мир.
Едва в окне, как призрак,
Являлся фашистский командир,
Его разила
Мстительная сила.
Он падал из окна,
Как будто кланялся с мольбой
Простить грабеж, разбой
И слезы вдов, сирот.
Но в гневе всемогущ народ
И не щадит убийц
В часы расплаты,
Когда в огне очаг и хаты.
Мысль только о врагах.
Священная война!
Вот женщина
С ребенком на руках –
Ее лицо в крови –
Бежит по улице с гранатой
И швыряет бомбу в яму
За горящей хатой:
Там с пулеметом
Офицер и три солдата.
Взрыв. Из ямы
Бухнул столб огня,
Земли, мясных кусков.
– За Сталина! – кричала мать,
К ней подскочил, кляня
Детей и женщин, зверь – фашист
И над ребенком штык занес,
Но подбежал матрос
Иван Гаврилыч вмиг
И посадил врага на штык.
А на него набросилась орава,
Смертельная угроза.
Тут капитан Морозов,
Гриша, Манько и политрук
Вдруг показались справа,
Вломились в круг
И выручили моряка,
Шакалов уложив.
Тут же под огнем
Раздался крик:
– Скорей сюда бежи:
Упал Филипп Иваныч,
Упал с конем!
Бросились туда –
Там конь лежал.
– Где наш Суворов? Ранен?
– Нет, он убежал
До хаты голубой,
Там лезет в бой.
Фашисты отступают в лес.
– Скорей туда!
Бросились стремглав,
С винтовками наперевес.
Село пылало ало.
В дыму летали аисты
Над огненным гнездом.
Горел большой, развалистый
Колхозный клуб – нардом.
Перебегали улицы
Коровы, свиньи, курицы,
Гуси. С криком – все в огонь.
Скакал, искал спасенья
С горящей гривой конь,
Ногами попирал
Фашистские тела.
Скосила смерть врагов
И пеплом замела.
Доблестно сражались люди
Советского села.
Вот счетовод колхоза
Везет оружия два воза.
В него стреляют,
И он палит.
Вот девушка Оксана,
Дочь кузнеца и партизана,
Бьет из-за колодца
Обидчиков лихих,
Кто только попадется
Под месть ее огня.
Вот школьник-пионер
Вскочил вдруг на коня,
С пистолетом врезался
В гон банды, в кучу,
И задал бучу:
Трех ухлопал,
В лес угнал в единый миг.
В лесу пожар. Стрельба.
Навстречу выбежал старик
С винтовкой, поднял крик:
– Слезай с коня,
Эй, хлопчик мой!
Давай сюда!
– Зачем, седой?
– Ты видишь: я хромой.
– Вы кто такой?
– Филипп Иваныч. Чай, слыхал?