Мы обнялись, попрощались, и я двинулся в Москву.
Прибыл поздно ночью. Полыхали пожары, но всюду был образцовый порядок. Посты, дежурные в учреждениях были на местах, пожары ограждались и тушились, изредка проносились кареты скорой помощи. Заехал на час в квартиру на Можайском шоссе, жену нашел в приспособленном под бомбоубежище подвале, пятнадцатилетнего сына так и не смог увидеть, он дежурил на крыше – тушил зажигательные бомбы. На исходе ночи через Малоярославец – Сухиничи я выехал на Рославль.
Я знал этот город: в начале 30-х годов командовал здесь батальоном полка. Наши войска уже оставили его, но немцев еще не было. Все учреждения эвакуировались, часть жителей тоже. На улицах никого – город как будто вымер.
Я подъехал к зданию районного отдела НКВД и застал в нем начальника райотдела. Он сжигал архив. Из расспросов удалось установить, что немцы невдалеке чинят мост и в этот день еще, вероятно, не войдут в город. Сам начальник закончит часа через два свое дело и направится в Сухиничи.
Дальше ехать он мне не посоветовал, так как обстановка сложная и трудно сказать, где немцы, а где наши. Но он дал дельный совет – сказал, что неподалеку, севернее Рославля, концентрируется группа наших войск под командованием генерала Кагалова и что мне следует туда поехать, выяснить обстановку, а затем уже решить, как добраться до Гомеля. Я последовал его совету и прибыл в штаб группы войск Кагалова. Он меня внимательно выслушал и сказал, что в ночь никуда меня не отпустит. Затем вызвал офицера разведотдела и поручил ему наметить дальнейший мой путь.
Кагалов произвел на меня очень хорошее впечатление. Ладно сложенный образованный, остроумный. Он был целиком занят подготовкой операции, и я решил не затруднять его своим присутствием. Еще не рассвело, как пришел офицер разведотдела и предложил мне маршрут – оставив справа Рославль, брать строго на юг до местечка Ворга, далее по междуречью Ипути и Беседи, оставляя болота справа, держать путь на Ветку, а оттуда до Гомеля уже рукой подать. Увидев немногочисленную мою охрану, Кагалов приказал выделить автоброневик сопровождения. Попрощавшись, мы двинулись в путь. Кто знал, что всего через два или три дня Кагалов героически погибнет в неравной борьбе с захватчиками.
Путь до Гомеля был связан со встречами и эпизодами, глубоко запавшими в память. Мы пробирались по своему маршруту – проселками, по лесам и открытым местам на западе Орловской области. В лесах, через которые мы ехали, было все спокойно, лишь щебетание птиц нарушало тишину. Казалось, дыхание войны еще не достигло этих мест.
Вблизи Хотимска увидели на дереве знак со стрелой, указывающий направление, а куда – неизвестно. Решились все-таки поехать по нему и натолкнулись на штаб нашей 13-й армии. Командующий и начальник штаба были в войсках, мы застали только подполковника С. П. Иванова – начальника оперотряда штаба[10]. Он доложил об обстановке, сообщил, что 172-я стрелковая дивизия вместе с народным ополчением еще сражается в окруженном Могилеве, но в ходе ожесточенных боев все ресурсы исчерпаны и, очевидно, в ближайшие дни части дивизии и народного ополчения будут прорываться из города.
Ночью на переправе через Сож меня встретили секретари ЦК и гомельские товарищи, и рано утром 24 июля мы были уже в Гомеле. К этому времени боевые действия войск Западного фронта разделились на два относительно самостоятельных очага борьбы – один в районе Смоленска, другой в районе Гомеля, и ставка приняла решение образовать Центральный фронт в составе 3, 13 и 21-й армий, со штабом в Гомеле. Решение об этом я получил в день приезда. Командующим был назначен генерал-полковник Ф. И. Кузнецов[11], членом Военного совета Пономаренко, начальником штаба – полковник Сандалов.
В тот же день в штабе фронта я встретился с Ф. И. Кузнецовым, с которым был знаком по Минску, где он был, до назначения командующим Прибалтийским военным округом, заместителем командующего Западным особым военным округом. Это был знающий дело, с академическим образованием генерал, волевой, строгий. В момент встречи он болел, у него был огромный флюс, лицо завязано; кроме того, была ранена нога, передвигался в шлепанцах; на незнакомого человека он не произвел бы хорошего впечатления. Кузнецов ввел меня детально в обстановку, войска 21-й армии внезапным контрнаступлением потеснили противника, отбили у него Рогачев и Жлобин. И теперь удерживали их. В западном направлении наши войска удерживали Мозырь и Пинск. Нависающее положение нашего фронта угрожало немецкой группе армий «Центр». Наш конный корпус сосредоточивался в Полесье и должен был развить наступление на Бобруйск, срезая тылы противника. Фашистское командование, представляя себе опасность создавшейся ситуаии конечно, будет принимать меры для ликвидации нашего выступа, поэтому нам необходимо готовиться к этому удару.
Наши слабости – в следующем:
– Войска, понесшие потери в боях, слабо укомплектованы.
– 3-я армия (под командованием В. И. Кузнецова[12]), отступающая от Гродно, находится еще на правом берегу Днепра. Выведенная на левый берег, она должна быть укомплектована и вооружена, так как сейчас уже не представляет из себя собственно армию.
– У фронта нет резервов, очень мало танков и почти нет авиации. В каждом приказе о той или иной операции указывается на авиационное прикрытие, но прикрывать войска, собственно, нечем.
– Прибытие маршевых батальонов и полков не обеспечивает пополнение убыли соединений.
Было очевидно, что если противник до сих пор не приступил к ликвидации нашей Гомельской группировки, то, очевидно, только потому, что ему дорого обошлись Смоленское сражение и осада Могилева и он не мог высвободить достаточных сил, занятых на Московском направлении. Как позже стало известно, противник в это время концентрировал и готовил 12 и 13-й армейские корпуса для наступления на Гомель с севера, 43-й армейский корпус, 1-ю кавказскую дивизию, также части 24-го моторизованного корпуса – с запада.
Нужно было осуществить чрезвычайные меры помощи армии со стороны республики по созданию дополнительных сил, включая пополнение наших частей, создание народного ополчения, ремонт вышедшей из строя техники и т. д. В Гомеле до этого уже шла подготовка к обороне.
Гомельчане развернули огромную деятельность по переводу всей работы на военный лад. Партийные комитеты превратились в своеобразные штабы, предприятия, связь, мосты строго охранялись. Везде были дежурства ответтвенных лиц. Завод им. Кирова перешел на производство минометов. Цехи «Гомсельмаша» и фабрика «Везувий» делали мины. Швейные фабрики шили военное обмундирование и снаряжение. Хлебозаводы выпекали галеты. На заводах был налажен ремонт танков. Были развернуты госпитали. После бомбежек активнейшим образом тушились пожары. Шла работа по эвакуации небоеспособного населения, промышленного оборудования, сырья. Рабочие и служащие сутками не уходили с заводов и фабрик – разбирали оборудование и снимали станки, грузили все это в вагоны. Работа на железнодорожном узле не прекращалась и во время бомбежек. Непрерывно свистели гудки паровозов.
Только для вагоноремонтного и станкостроительного заводов потребовалось 2500 вагонов.
Город в итоге был настолько эвакуирован, что даже телефонный кабель был снят и вывезен.
Но и этого уже было мало. Враг угрожал непосредственно городу, его надо было удерживать как можно дольше, потому что ясно ощущалось: противник сознавал угрозу гомельского выступа.
28 июля 41-го года собрался гомельский городской партийный актив. Ни у кого не было иллюзий, что все обойдется, все были готовы дать врагу решительный бой.
Какую огромную силу представляют из себя танки в обороне и в наступлении, знает каждый. В те же дни, когда их у нас было мало, они производили прямо-таки магическое действие. Как веселели бойцы и офицеры, когда на их участках появлялось хотя бы несколько наших танков. Превосходство противника уже не казалось таким угрожающим.
Однажды вместе с командующим фронтом М. Г. Ефремовым мы поехали в корпус Петровского и по пути вблизи дороги заметили три подбитых наших танка. Мы подошли к ним. В одном копался какой-то танкист, отыскивая нужную ему часть или деталь. С его помощью мы узнали, что у двух других танков разбиты моторы, а у «этого» сильно разбита ходовая часть, зато мотор почти цел. Я спросил танкиста, можно ли отремонтировать хотя бы один из них. От ответил, что, безусловно, можно, надо только на танк с мотором, который легко отремонтировать на заводе, взять целые детали ходовой части от других танков. Тут у нас с Ефремовым мелькнула идея: выделив тягачи, тащить на один из заводов все подбитые танки и там их восстанавливать, «обмениваясь» деталями.
Мы немедленно нашли тягачи, выделили цехи завода и, объяснив рабочим суть дела, начали стаскивать разбитую технику. Уже через несколько дней мы получили несколько годных к бою танков, и работа закипела. Через некоторое время уже каждый день мы получали несколько восстановленных танков. Их принимали подготовленные экипажи, часть из них обычно принимала участие и в ремонте.
В середине августа положение Гомеля осложнилось. С севера и северо-запада приближались пехотные и танковые дивизии противника. Корпус генерала Петровского отходил от Рогачева и Жлобина к Гомелю. Сам Петровский героически погиб в боях с противником. Наши войска, сдерживая наступление крупных сил врага, сражались ожесточенно.
Особенно опасным было северное направление. По дороге Довск – Гомель наступала мотомеханизированная дивизия. Она подошла к деревням Поколюбичи и Семеновке, на расстояние около 10 километров от Гомеля. Здесь завязались ожесточенные бои. Семеновка и Поколюбичи несколько раз переходили из рук в руки. Это направление защищали 696-й противотанково-артиллерийский полк РИК под командованием майора Воронина, а также коммунистический батальон шахтеров-донбассовцев. Но Гомель был обречен. 14 или 15 августа мне позвонил И. В. Сталин и сказал, что главное командование представляет положение однако требует, чтобы город был удержан еще в течение нескольких дней, до того как 3-я армия в районе Лоева перейдет на левый берег Днепра. Во всяком случае без приказа Ставки штабу фронта из Гомеля не уходить.