Прекрасная русская девушка Наташа, прообраз М. Н. Волконской, воспетой Некрасовым, отправляется за мужем в Сибирь. Она думает и действует так, как думала и действовала М. Н. Волконская:
…пусть беда велика,
не все потеряла я в мире,
Сибирь так ужасна, Сибирь далека,
Но люди живут и в Сибири.
Так вот, Наташа, получив разрешение царя, с каким-то щебетанием убегает со сцены, а между тем композитором и писавшим либретто, как бы по уговору, это место создано для арии Наташи, выражающей душевное величие самоотверженной русской женщины.
Но это замечание, сказал я, находилось за текстом замечаний, которые следовало передать автору.
Наступила длительная пауза. Ю. Шапорин находился в состоянии огромного волнения. Он несколько раз порывался начать говорить, но ему это не удалось.
Потом он сказал, что эти замечания считает обоснованными. Почему их до сих пор в течение такого долгого времени никто не сказал ему?..
Ю. А. Шапорин и В. П. Рождественский с привлечением С. Ценина в течение нескольких месяцев работали над оперой. Честно преодолев разногласия, они пришли к выводу, что следует ввести в оперу еще одну сцену – «в каземате», где содержится Трубецкой, причем арию Трубецкого решено было написать для Пирогова.
Наконец, пришло время и постановка была готова в новой редакции. Появилась даже картина с участием Пестеля, роль которого исполнял замечательный артист Н. П. Пирогов.
После предварительного был назначен официальный просмотр. На него были приглашены члены правительства.
В театре царило радостное возбуждение. Я сам думал, как приятно будут поражены члены правительства новой редакцией оперы, учитывающей сделанные замечания, которые, как я думал, все помнили. Но на просмотр никто из членов правительства не прибыл.
На другой день меня пригласили на заседание Совета Министров по пункту повестки «Вопрос Министерства культуры».
Первым взял слово Берия и начал с вопроса ко мне: «Кто дал вам право возобновлять постановку оперы «Декабристы»? Известно ли вам, что Сталиным были высказаны замечания об этой опере, которые и привели к запрещению ее постановки?»
Я ответил, что слышал высказанные замечания, но ничего не знаю о запрещении. Замечания эти такого рода, что они помогли композитору улучшить оперу. И постановка ее не возобновлена, а подготовлена и будет возобновлена, если будет признано, что композитор в новой редакции учел эти замечания. Я же лично считаю, что нет никаких причин для того, чтобы воспрепятствовать постановке.
Это вызвало взрыв бешенства Берии. Он начал кричать: «Вы посмотрите, появился новый знаток оперного искусства. Он берет на себя смелость, он считает, что у него достаточно ума…» и т. д.
В заключение своей «речи» он предложил мне «посмотреть, чем он занимается в своем Министерстве и призвать министра культуры к порядку».
Чувствовалось, что далеко не все одобряют подобное поведение Берии. Были сделаны попытки успокоить его и обсудить вопрос по существу. Так как я настаивал, чтобы оперу посмотрели, против чего вопил Берия, было решено, что я должен представить квалификационное заключение о новой редакции оперы, составленное и подписанное крупными композиторами и деятелями культуры.
Сделать это было трудно. Никто не знал, почему опера не пошла после просмотра. Думали по-всякому и не хотели ввязываться в это дело.
Самое неприятное заключалось в том, что от выражения мнения об опере уклонились некоторые крупные композиторы и в их числе Т. Хренников, генеральный секретарь Союза композиторов. Однако нашлись критики и работники искусства, которые написали заключение, отметив в нем достоинства (как и некоторые недостатки) оперы и положительно оценившие внесенные автором поправки.
Заключение было представлено мной в Совет Министров, но результат был одинаковый, с той только разницей, что оскорблениям был подвергнут уже не я один, но, заочно, все, кто подписал заключение.
После заседания я пришел в Министерство культуры расстроенным в опечаленным. Моего возвращения ожидали Шапорин и другие товарищи. Им откуда-то стало известно, зачем я уезжал в Совмин. У меня хватило сил скрыть от них, чем кончилось дело, я посоветовал продолжать репетиции, чтобы предстать на просмотре в возможно лучшем виде. Надо сказать, от внимания моего не укрылось, что дикие вопли Берии не находили отклика у других членов правительства. Более того, из их замечаний никак нельзя было заключить, что оперу следует похоронить. Меня лишь удивляло, почему не призовут к порядку беснующегося Берию. Впрочем, все объяснилось довольно скоро.
Обдумав все обстоятельства, я решил-таки сделать смелый шаг и назначил премьеру оперы «Декабристы» на очередную субботу. При этом, по очевидным причинам, пригласить на нее членов правительства не осмелился.
В театре царило радостное возбуждение, Ю. Шапорин был на седьмом небе, заместители поздравляли меня с тем, что наконец вопрос решен. Так думали они, а я лишь поглубже прятал свою тревогу за последствия моей инициативы и для себя, и для оперы.
Неожиданно утром, в день премьеры, раздался звонок Н. С. Хрущева: «У вас, кажется, сегодня в Большом театре состоится премьера «Декабристов», почему же вы не пригласили нас?»
Я ответил, что присутствие членов Президиума ЦК на премьере было бы счастьем для автора, для артистов и для меня. Я ведь этого добиваюсь уже целых два месяца, и он, Хрущев, знает, как обстоит вопрос. Поэтому, мол, и не посмел пригласить, хотя сознаю, что это очень плохо.
«А вы попробуйте, пригласите», – сказал Н. С. Хрущев.
Я немедленно разослал приглашения. Вечером все члены Президиума ЦК КПСС пришли на спектакль. Все, за исключением Берии.
Ему в этот день на заседании Президиума были высказаны в лицо обвинения в его преступной деятельности, и он был арестован.
Так закончилась «эпопея», связанная с постановкой «Декабристов» на сцене Большого театра.
Дневник П. К. Пономаренко (9 сентября 1939 – 1 августа 1943 гг.)[30]
9-го сентября 1939 года. Телефонный звонок т. Сталина.
«Приезжайте в Москву. Захватите с собой того, кто владеет хорошо белорусским языком». Я назвал Наталевича и Киселева. «Приезжайте с Киселевым».
10 сентября я и Киселев приехали в Москву. Я тотчас же включился в работу по разработке наших первоочередных задач в подлежащих освобождению западных областях УССР и БССР, с Ждановым и другими. Хрущев приехал на другой день.
12 сентября 1939 г. у т. Сталина на кремлевской квартире.
Главный вопрос, подработанный нами, довольно длинные материалы. И. В. Сталин уже до этого детально просмотрел все, что нами было представлено, у него под важными надписями, растерянными по большой бумаге были помечены красным карандашом. Выслушав Н. С. Хрущева, А. А. Жданова и меня, сказал: «Материалы обширные, не за все надо сразу браться, надо выделить главное и неотложное». «Садитесь и пишите», – сказал он мне и стал диктовать:
1. Основное дело – организация власти – до волеизъявления населения о власти, какую оно желает иметь, организовать временные управления, прежде всего в городах. Временное управление – орган военной власти, но это не значит, что в нем должны быть только военные. Военной власти потому, что до волеизъявления и выборов другой власти нет.
2. Временное управление состоит из председателя управления (отобрать из лучших партийных и политических работников), второго члена управления – руководителя чекистской группы, третьего члена – представителя местных рабочих, четвертого члена – представителя левой местной интеллигенции (врач, учитель и др.).
3. Первым делом после организации временного управления – поставить газеты, захватить для этого типографии и бумагу, где нет типографии для издания местной газеты, использовать армейские типографии. Население должно получать прежде всего через газеты информацию политическую о положении, стоящих задачах, мероприятиях и т. д., подобрать работников газеты: а) редактор, б) литературный работник, в) секретарь редакции.
4. Наладить снабжение городов, опираясь в этом на рабочие организации.
5. Организовать рабочую гвардию для охраны общественного порядка.
6. Объявить о хождении злотого и рубля по курсу – 2 рубля к 1 злотому.
7. По местам (волость) организовать крестьянские комитеты для раздела земель, принадлежащих помещикам, монастырям и крупным помещикам[31].
После напечатания на машинке и исправлений, внесенных рукой т. Сталина по напечатанному тексту, один экземпляр был вручен Н. С. Хрущеву и один мне. Мне был дан экземпляр, исправленный рукой И. В. Сталина (документ погиб после бомбежки немцами 24 июня 1941 г., когда сгорела моя квартира).
И. В. Сталин сказал, что до начала вступления наших войск в Западную Украину и Западную Белоруссию ни с кем не делиться о том, что здесь говорили.
13. IX. 39 вечером. На ближней даче у И. В. Сталина.
Присутствовали все члены Политбюро и Пономаренко, Н. В. Киселев, Л. Р. Корниец. Был обед, никаких разговоров о западных областях и освободительном походе. Пробыли до утра.
И. В. Сталин проиграл пластинку с новым гимном, который предполагалось утвердить.
1. X. 39. В 23.00.
Позвонил Поскребышев в Белосток. Соединил со Сталиным. Он велел как можно быстрее приехать в Москву. В 5.00 уже был в Минске. В 11.30 спецпоездом [выехал], прибыл в Москву, в 23.00.
2. X. 39.
С 14.30 до 21.00 работал с тт. Ждановым, Хрущевым, Булганиным, Микояном и Пересыпкиным (с правами Берия), готовили решения по западным областям.
В 21.00 поехали к т. Сталину с подготовленными решениями. Проекты были подписаны и вручены по экземпляру Хрущеву и мне.
В 5.30 отбыл в Белоруссию. В этот же день было заседание Бюро ЦК по решениям ЦК ВКП(б) о западных областях. В 21.00 инструктаж в духе решений ЦК ВКП(б) отъезжающих в Западную Белоруссию работников (в доме парт.), тотчас же отъезд в Западную Белоруссию. В 16.30 в Волковыске.