Записную книжку в марте 2001 года передала в Национальный архив Республики Беларусь вдова Кирилла Трофимовича Янина Станиславовна. Она вспоминала, что муж немного волновался, когда по телефону договаривался о встречах с П. Пономаренко, а записи после встреч делал очень серьёзно, будто бы готовясь к важному выступлению. Фрагменты документа в переводе на белорусский язык публиковал историк Е. И. Барановский в газете “Звязда” в июне 2001 года.
Вячеслав СЕЛЕМЕНЕВ, Виталь СКАЛАБАН
7 мая 1983 г. Беседа с П. К. Пономаренко. Истоки неприязни Хрущёва
1. Работая в конструкторском бюро (скорострельное оружие) и исполняя обязанности секретаря парторганизации (1936 г.), попал в поле зрения и был приглашён на работу в аппарат МГК[84], отказался, но вскоре был вызван в ЦК и утверждён инструктором (инспектором).
2. После присоединения Западных областей выступил против предложения Хрущёва о присоединении к Украине чуть ли не всей территории вплоть до Беловежской пущи. Сталин не поддержал Хрущёва, остро критиковал его за национализм, за то, что учится у националиста историка Грушевского[85] и других, отрицавших существование белорусской нации вообще (и что белорусами всегда в истории руководили Наливайки[86], Небабы[87] и др. украинские вожди).
Согласившись с доводами Хрущева о том, что на Украине нет лесов, Сталин будто бы по карте наметил отдать Украине часть территории в р-не Жабчицы (Брестская обл.), расположенной севернее естественной границы по линии р. Припять – р. Мухавец, хотя и в этом р-не, как оказалось, лесов не было, а было болото.
3. В скором времени после этого разбирательства Сталин срочно вызвал П. К. к себе и в присутствии ведущих украинских руководителей (Корнийца[88], Коротченко[89] и др., Корнейчука[90], Сосюры[91]) без Хрущёва представил им П. К. как их руководителя. Однако через некоторое время вопрос этот отпал.
4. В начале войны, когда по предложению П. К. (записка Сталину) было решено создать ЦШПД, Хрущёв намеревался при поддержке Берии назначить начальником близкого ему человека – уполномоченного НКВД по Украине. Сталин не согласился с этим и предложил П. К.
5. В начале войны созданные на Украине партизанские отряды возглавили (в ряде случаев) анархистские элементы (“батьки”), которые открыто отрицали руководящую роль партийного подполья и при этом пользовались поддержкой Хрущёва. По докладу по этому вопросу П. К. в ЦК Сталин устроил “головомойку” Хрущёву, напомнив ему его серьёзные колебания в прошлом (принадлежность Хрущёва к троцкистам).
6. После войны Берия и Хрущёв инспирировали проверку работы П. К. в Белоруссии, направив большую группу работников во главе с Зодионченко (друг Хрущёва), который обвинил П. К. во всех смертных грехах. Когда в Политбюро рассматривалось “дело” П. К. по докладу Зодионченко, П. К. отвёл обвинения, его объяснения вызвали гнев Сталина против проверявших и поддерживавших выводы бригады Зодионченко Хрущева и Берии. Особое возмущение у Сталина вызвало обвинение П. К. в том, что он распорядился раздать в личное пользование колхозников 200 тысяч коров, вывезенных в Белоруссию из Германии. П. К., объясняясь, аргументировал это решение тем, что в колхозах с разрушенным до основания хозяйством эти коровы погибли бы, не было ни одной общественной постройки, не было никаких запасов кормов в общественном хозяйстве. Коров раздали семьям погибших воинов и партизан, многодетным, где было кому ухаживать за коровами. Было поставлено условие каждой семье – вырастить телку и приплод от коров передать через год колхозу, который должен был подготовить всё необходимое для содержания общественного стада. Такое решение помогло и общественному хозяйству, и людям, которые спасли детей от недоедания в те годы. Сталин горячо поддержал это решение, обругал П. К. за то, что он не доложил ему о своём решении раньше, и снял весь вопрос о П. К. с обсуждения.
Взаимоотношения со Сталиным
Сталин всегда относился внимательно к П. К. и к его докладам и предложениям. Вообще, он уважал мнение, если оно аргументировано и отстаивается с настойчивостью. Сталин никогда не принимал решений, включая и решения о судьбе людей, сгоряча, он выслушивал людей.
Когда П. К. приехал в Белоруссию в 1938 г., пока знакомился с делами, в республике шли массовые аресты руководящего актива и творческой интеллигенции. Он, по его словам, ужаснулся, когда ему показали список репрессированных и подлежащих аресту людей, одобренный находившимся в то время в Белоруссии А. А. Андреевым[92].
П. К. срочно написал записку Сталину по этому вопросу и направил её. Через некоторое время он был вызван и с пристрастием допрошен лично Сталиным в присутствии Ежова[93]. П. К. сумел доказать необоснованность и вредность репрессий в Белоруссии. Особенно воздействовало на Сталина то, что народные поэты Я. Купала и Я. Колас тоже внесены в списки как враги, подлежащие аресту. П. К. рассказал Сталину об этих народных поэтах и о других, в частности, об Александровиче[94] (у которого в стихотворении-письме Сталину нашли, что в одном месте заглавные буквы трёх соседних строк по случайному совпадению образовали сочетание “вор”[95]). Сталин распорядился отменить репрессии в Белоруссии.
Во время войны Берия готовил арест П. К., используя следующие обстоятельства, складывавшиеся против него:
В Барановичской области действовало сплошное соединение поляков “аковцев” (Армия Крайова[96]), подчинявшихся правительству в Лондоне. Партизаны уличили этих поляков в том, что они воюют не столько против немцев, сколько против белорусов – грабят и убивают мирных людей, ликвидируют мелкие группы партизан, выходящие за пределы расположения своих бригад на диверсионные операции. Чернышев В. Е.[97] доложил об этом по радио в ЦШПД – П. К. и попросил санкцию на физическое уничтожение этого подразделения “аковцев” как врагов. Об этом предложении узнал Берия, доложил Сталину и предложил отстранить П. К. и арестовать за вредное самоуправство.
Но П. К., получив радиограмму от Чернышева, никаких распоряжений не отдавал, а написал обо всём Сталину и вручил записку его помощнику Поскребышеву[98]. По докладу Берии Сталин срочно созвал Политбюро и вызвал П. К. с объяснениями. На заседании вопрос о П. К. был повёрнут таким образом, что он стремился поссорить нас с союзниками, которые заручились обещанием Сталина не допускать репрессий против антигитлеровских формирований поляков, подчинённых лондонскому правительству. Сталин был возмущён до крайности. Объяснения П. К. о том, что он никаких указаний Чернышеву не давал и самовольство не проявил, а доложил об этом запиской, не ослабило напряжения даже тогда, когда Сталин вызвал Поскребышева, который подтвердил, что записка П. К. у него и он намерен был о ней в тот день доложить Сталину. Выручило П. К. то, что он прихватил газету названного выше польского подразделения, издававшуюся на польском языке типографским способом регулярно. П. К. показал Сталину газету, обратив его внимание на то, что в номере над названием “Вольность и неподлеглость” (“Свобода и независимость”) напечатано: “Гитлер и Сталин – убийцы поляков” и что этот эпиграф печатается из номера в номер, вроде того как в наших газетах и листовках всегда напечатан эпиграф “Смерть немецким оккупантам”. Просмотрев газету и убедившись в правоте П. К., Сталин закрыл заседание, ничего не сказав, попросил всех уйти, приказал вызвать к нему послов США и Англии и заявил им, что отныне СССР рассматривает “аковцев” не как союзников, а как врагов.
Мнение о ближайших соратниках
После проверки работы ЦК КП(б)Б бригадой Зодионченко (1947 год) на Минской городской партконференции (или на собрании актива), выступили с критикой в адрес П. К. Наталевич, Авхимович и, кажется, Климов[99]. Выступление Авхимовича охарактеризовал как лояльное и вообще о нём отозвался положительно. О Наталевиче говорил пренебрежительно, а о Климове с гневом […]
Возмущался замечаниями Климова по рукописи своей книги (замечания не раскрыл) и вообще сказал, что все похвалили книгу (в том числе особенно украинцы). Самые плохие отзывы из Белоруссии, особенно из Истпарта БССР[100]. Реплика Веры Григорьевны[101]: “Авхимович тоже плохо написал”. Плохо отозвался о Сурганове[102]. Рассказал о случае, когда мы с Сургановым встретились с ним случайно в кулуарах в период заседания в Кремле (когда была эта встреча, не сказал, но, видимо, в то время, когда я работал в Минске).
Поздоровались, поговорили о том о сём. Потом я пригласил его приехать в Белоруссию, а Сурганов промолчал.
[Далее П. К. сообщил:]
– Я ждал приглашения и от Сурганова, но он промолчал, и я понял, что он против моего приезда. Если бы он поддержал твоё приглашение, я тут бы приехал. Я очень хотел побывать в Минске. Но увидев отношение Сурганова, поблагодарил и не поехал.