– Может, надо было отдать им этот сотовый? Сколько он там стоит, ну, баксов сорок, все же жизнь-то дороже… – пожалел юноша.
– Да я и сам теперь думаю: чего я за него уцепился. Гори он огнем! Жизнь дороже… Чего она мне его дала? Зачем он мне нужен? Но как представил: прихожу, а она меня спрашивает: где сотовый? Представляешь, нет? …Томочка б меня сожрала… «А-а, – завизжала бы, – вам ничего дать нельзя!» И в глотку зубами… «А-а-а!!..» Неизвестно, что хуже…
– Да, высокие отношения…
– Что ты, выше не бывает… Эверест! Дальше уже небеса… Ну, ничего… – Старик отпер замки и отворил тяжелую дверь. – Сейчас чайку… Эх, воды нет… Надо сходить. Посидишь, может? Я схожу пока.
– Куда ж вы пойдете? Давайте я…
– Ох, спасибо тебе… Только там теперь воду не дают, где раньше. Денег хочут… Да я теперь другое место нашел, тут вот магазин открыли для ветеранов. Ты один-то не найдешь…
Для воды была припасена десятилитровая пластмассовая канистра и прозрачная пятилитровая бутыль с ручкой.
Воду раньше набирали в троллейбусном депо, на проспекте, в двух минутах ходьбы от подвала. Когда же за воду стали требовать деньги, старик возмутился: «Что вы! Откуда у нас деньги?! Вам что – воды жалко?!» Воды, по-видимому, оказалось действительно жалко, после чего несколько раз студийцы заправлялись в дворницкой, а также в разбитом на пригорке ботаническом садике и даже в расположенном по соседству с подвалом детском клубе, где их сразу невзлюбили и относились пренебрежительно.
– Так это Варварины выкормыши, – объяснял старик. – Мы для них конкурирующая фирма! Они бы нас давно сожрали, если б не моя бумага.
Был период, когда старик приносил воду из дома, набирая ее в пустые двух– и полуторалитровые пластиковые бутылки. Бутылки оставались в студии, так что со временем все полки в гардеробе оказались завалены пустой разноцветной тарой.
– Во как удобно! – радовался старик. – Каждый сам рассчитывает, сколько чаю выпьет, берет бутылочку, набирает воды и приносит! Очень удобно!
Но кроме старика редко кто приносил воду подобным образом. Даже юноша – и тот забывал о бутылках. И вот теперь появился новый источник – магазин для ветеранов.
Путь к магазину пролегал мимо мусорного контейнера. У контейнера, поблескивая на сыром после дождя асфальте, вытянулась, как гриб, пустая пивная бутылка.
– Рубль! – указал юноша.
– Рубль-то оно рубль, – покривился старик. – Да куда ж мы его денем? Неудобно как-то в руках нести. На обратном пути, может, взять, да и то уже неинтересно собирать стало. Все цены растут, а бутылки дешевеют. Вон, у нас уже по восемьдесят копеек… Ну их! Возни больше – таскайся с ними. Тяжелые, падлы…
Когда деньги кончались, старик собирал пустые бутылки. Делал он это не столько от нужды, сколько желая лишний раз подчеркнуть свою независимость, отчужденность от других людей – от зрителей; подтвердить звание артиста – независимого от условностей человека, не боящегося показаться смешным или нелепым, вызвать недоумение или страх окружающих. Ведь если артист не может отойти от собственного «я», или, как любил повторять старик, оторваться от своего пупка, то ни о каком перевоплощении и переживании не может идти и речи! Отовсюду, из каждой фразы, из любого жеста будут видны белые нитки важности персоны самого артиста. «Посмотрите, каков я!» Ну, хорошо, посмотрели: красивый. Дальше что? А дальше надо сказать своему я: отдыхай, отойди в сторону и не мешай мне играть. И не важно, какая роль, важен подход…
Тем самым, не имея возможности играть на сцене, старик играл в жизни, прикидываясь то шутом, то нищим, то важным, то злым, в душе оставаясь всегда холодным, наблюдательным и бесстрастным. Игра захватывала его настолько, что пробуждала в нем охотничий азарт.
Для бутылок старик всегда имел при себе огромный полиэтиленовый пакет, такой вместительный, что в нем без труда могло уместиться два-три десятка «грибов». Во всяком деле есть свои правила, так и здесь: стоило начать вертеть головой по сторонам, высматривать и выискивать, как бутылки сразу как будто прятались или, того хуже, со стариком неожиданно случались какие-нибудь каверзные истории. Например, однажды на трамвайной остановке старик приглядел молодую парочку, пьющую пиво. Причем в бутылках оставалось не более чем по одному глотку, так что не возникало никаких сомнений, что в самом скором времени пустая тара, суммарной стоимостью в два рубля, станет его законной добычей. Старик, сделав вид, что также поджидает трамвай, остановился невдалеке. Но тут подкатил вагон, и парочка, весело щебеча, прыгнула внутрь. Старик, досадуя на этакую неприятность, полез следом, надеясь проехать не более одной остановки, пока наконец последний глоток не будет выпит и бутылки не перекочуют в его обширный пакет. Но словно забыв о пиве, поигрывая опустевшими бутылками, молодые люди не торопились его допивать! Досадуя на такое неслыханное надувательство, проехав весь маршрут, старик вышел на конечной остановке, проводил глазами удаляющихся негодников, так и не допивших проклятое пиво, плюнул и, послав их ко всем чертям, поехал в обратную сторону.
А однажды на Кропоткинской старик и юноша встретили плохо одетого, белоголового человека внушительных размеров с двумя огромными сумками в руках. В сумках клацала и похрустывала пустая посуда.
– Ого! Знатный улов! – одобрил старик. – Это где ж так?
– Да уж это третий заход сегодня, – весело похвастался мужик. – Волка ноги кормят.
– Понял? – обернулся старик к юноше. – Народ-то не унывает! Гляди, какой молодец!
– А чего там! – разговорился мужик. – Довели страну. У меня вон высшее техническое, а я бутылки собираю… Больше выходит.
– Да, – поддержал старик. – Раньше инженер – это человек был, а сейчас шваль никчемная. Спрашивается, зачем их столько наготовили, если они не нужны никому? И куда ж вы это сейчас? Ведь поздно уже, пункты-то закрыты…
– А на три вокзала, там круглосуточно. Правда, по шестидесяти копеек за штуку, но тоже хлеб. Можно, конечно, домой, а с утра сдать, да тащить неохота… Еще на Курском тоже круглосуточно.
– И на Курском?
– Ну да. Вроде было.
– Надо же как…
Чуть только теплело, Гоголевский бульвар заполнялся пивной молодежью. Словно воробьиные стайки, облепляли они лавочки и потягивали из темных и зеленых бутылочек, не догадываясь, что с момента своего появления попадали под пристальное наблюдение какого-нибудь невзрачного мужичка или старушки. Зачастую старушкам бывает невмоготу подолгу ходить, и они предпочитают постоянное базирование, прячась где-нибудь в сторонке под деревом или, если на лавочке остается место, скромно подсаживаются с краю и терпеливо ждут. Обычно их усилия вознаграждаются.
Для молодых людей оставленная бутылка является как бы платой за аренду скамейки.
Если же старушек приходится сразу несколько на одну скамейку, то они либо договариваются между собой, либо спешат опередить друг дружку, стремясь заручиться гарантиями владельцев бутылочек.
Старушки хоть и стараются не докучать пьющим, все же их нетерпеливые взгляды весьма ощутимы, и если пьющий наслаждается пивом в одиночестве, то волей-неволей торопится, давится и, отдав наконец бутылку проклятой старухе, немедленно спешит прочь.
Мужички же предпочитают вольный поиск. Двигаясь с небольшим интервалом друг от друга по бульвару, они ловят стремительно и внезапно вынырнувшие то здесь, то там блестящие бутылочки и складывают их в свои вместительные садки. Конечно, такой поиск более прибылен, при условии, если у каждой скамейки не дежурит терпеливая старушка.
Перед самим же входом в вестибюль станции «Кропоткинская», на небольшом пятачке возле летнего ресторанчика все места заняты. Горе тому, кто осмелится протянуть свою нескромную руку к оставленной кем-то пивной таре. Суровая кара ожидает того человека – мутные темные личности в грязной одежде окружат его со всех сторон, едва лишь пальцы его прикоснутся к вожделенному стеклу. «Ты что? – спросят его эти личности. – Здесь место занято! Или ты его купил?» И понимая, что спорить бесполезно, да и ни к чему, человек этот смиренно наблюдает, как бутылочка уплывает вместе с ее рублевым эквивалентом в чужие руки.
Надо еще сказать, что собирать можно не только бутылочки: темная и зеленая – рубль, светлая – полтинник, маленькая – сорок копеек. Так же можно сделать предметом верного заработка пустые трехсотграммовые жестяные баночки из-под пива, воды и коктейлей. Оказывается, их принимают в любом виде, по десяти копеек за штуку! Что значит: в любом виде? Объясняю: это значит, что она может быть раздавлена в лепешку. Делается это обычно при помощи ботинка. В сложенном виде баночка весьма компактна и занимает минимум места, так что в приличную сумку их может запросто поместиться до нескольких сотен штук!
– Ты представляешь, – восхищался старик. – Какая это неучтенная статья доходов? Попробуй обложи налогом! Деньги под ногами лежат. Пять штук собрал – батон, десять – пакет молока. Все ж не помрешь с голоду.
Юноша кивал.
– Это раньше пустая бутылка стоила двадцать копеек. Две сдал – уже сорок. Три копейки добавил и получаешь полную, – продолжал рассуждать старик. – А сейчас? Пустая рубль, полная десять! Что ж они делают? – он сплюнул. – Ну, хоть так… и на том спасибо. У меня рядом с домом приемный пункт, там по рубль двадцать берут. Все туда несут. Так это ж огромный ангар! Агромадный! Внутри, знаешь, вдоль стен стеллажи до потолка, и все бутылки. Туда фура прямо под крышу заезжает, и ее там грузят. Каждый день по две-три фуры. И на завод везут, а там сдают по себестоимости. Это ж уже не рубль, а рубля два-три будет. Представляешь бизнес?
Магазин действительно оказался недалеко, ближе, чем троллейбусное депо, но дальше дворницкой, клуба и ботанического садика.
– Здравствуйте, милые, – сказал старик, зайдя в небольшое чистенькое помещение, где за столиками испуганно и торопливо обедали древние седые деды. – Позвольте у вас тут водички набрать, – обратился он к высокой черноволосой женщине в белом халате, которая сонно наблюдала за обедающими.