«У вас, дедушка, – говорит, – доллары или всего понемногу?» Обратилась, значит, тут уж пришлось остановиться, передохнуть, сумка уж больно тяжелая, поставил я ее на пол и отвечаю вежливо: «Дочка, – говорю, – зачем дедушку обижаете? Да ежли б у меня столько валюты было, я бы на собственном самолете летал, а не на общественном». А она усмехается, скучно ей, решила над старичком поизмываться, шутница. «Откуда, – говорит, – я знаю. Может, вы перевозчик…» Это я-то!.. «Какие, – говорю, – у вас глазки зоркие, очаровательные, и все подмечают, не скроешься, как рентгеном насквозь просвечивают. У меня, – говорю, – начальница имеется на службе, так она вся в вас. А касательно багажу, можете половину моей валюты прямо себе оставить. Мне не жалко, а вам будет с чем чаек попить и подружек угостить». И уж начинаю сумку расстегивать, варенье доставать. А сам думаю, так все запаковано хорошо, спрессовано, умято. Сейчас все вынимать, такая канитель, потом фиг все так же уложишь, да и неудобно, и время поджимает. Но она меня пожалела-таки, говорит: «Проходите, дедушка, это я пошутила». А за мной уж другие идут, кто побогаче, она на них свой рентген перенастраивать начала. Я ей улыбаюсь, говорю: «Вот спасибо, миленькая, хорошей шутке и душа радуется». А сам думаю: «Гнида, чтоб ты подавилась, тут и так нервов не хватает, весь в трясучке, а она еще добавляет…» Подхожу к будке, паспорт проверили, морду мою сличили, пустили к магазинам. А там все в огнях, все сияет, кругом хрусталь и мрамор. Загляденье!.. Этакая Семирамида, да и только!.. Походил туда-сюда, посмотрел. Цены немаленькие. Все кусается… Думал, может, брату часы подарить. Представляешь? Они думают, нищий к ним из России едет, шваль, голодранец, а я – брату часы и всем подарки. Что ты!.. Описаются все. Но куда там, приценился, тысячи требуют!.. Думаю, ладно, с этим повременим, в другой раз как-нибудь… В креслице присел, подремал, слышу, мой рейс объявляют. Ну, думаю, вот сейчас судьба и решится. Вроде как к краю пропасти подходишь, уже, можно сказать, бездну зришь, а сзади уже напирают, и отвернуть нет никакой возможности. Только прыгай, не задерживай, не то затопчут…
Иду по кишке. Под ногами пол ходуном ходит, как палуба корабельная. Уже не разобрать, то ли коленки дрожат, то ли вокруг все дрожит и колышется. Захожу в самолет, «Боинг» двухпалубный, громадина – жуть берет и не отпускает, цельный дом с крыльями. Народу полным-полно. Ковчег… Кажется, сейчас какой-нибудь ихний Ной навстречу, а там дальше, за портьеркой, небось, клети со зверями и птицами, целый зоопарк… Как такое летать может?.. Вроде по всем понятиям не должно. Но, видно, мощь такая в движках, что тут что хошь полетит. Четыре вот такие, – старик широко развел руки, – здоровенные бандуры под крыльями болтаются подвешены, я туда в полный рост войду – в соплу ихнюю. А топлива жрет! Представить сколько сложно… Страшное дело. Летучий корабль, словом. К подводной лодке приделай крылья и скажи ей: лети. Вот, примерно, то же самое… У входа в нутро стюардессы улыбаются миленько, талон посадочный смотрят, на сумку мою поглядывают подозрительно, но ничего, тоже пропускают… Нахожу свое место, стюардесса мне говорит: «Сумочку наверх надо…» А как ты ее наверх закинешь? Я ее едва от земли отрываю. Прошу ее: «Помоги, дочка, рука что-то не поднимается». Попробовали с ней вдвоем, но куда там… У нее чего-то хрустнуло внутри, в лопатках, так она, как штатив, внутрь себя складываться начала… Хорошо рядом, бугай здоровенный оказался, сзади меня сидел, подскочил к нам: «Давайте, – говорит, – помогу». Стюардесса в сторонку отползла, и так потихоньку поковыляла куда-то, бедненькая… То же работа у них, посмотришь, не сахар… плечики хрупкие, ручки тонкие, фигурочки стройные, все молоденькие, а какие тяжести тягать приходится, и летать чуть не кажный день по всему свету, то вверх, то вниз, как на сверхзвуковом лифте, то туда, то сюда, зимой и летом, тут с ума сойдешь, а они еще и улыбаться должны… Правда, не у всех получается, не обучены, ну что поделать, жизнь тяжелая… Уковыляла она, а мужик, – вот такая ряха! два меня в ширину, – приподнял сумочку, словно перышко, и набок в шкафчик задвинул. Я уж думал, все, конец вареньям. А и черт с ними! Что долетит, то и ладно. А он сумочку задвинул, выдохнул, и спрашивает: «Зачем тебе дедушка столько золота, ты что, всю Америку купить хочешь?» Это я-то! Шутник… «Да нет, – говорю, – какой там, гостинчики везу, варенья там разные… родственничкам…» А он сам тяжелоатлет, что ли, черт его знает. Прямо этот, как его, у них есть актер такой…
– Шварцнегер?
– Во-во… Шварцнегер. Привык железо ворочать… Или грузчик. Молодой парень, симпатичный. Я его потом расспросил, кто он, откуда и чего летит? Он говорит, к друзьям, мол, помочь надо, что-то там без него не решается, какие-то задачи. Ученый оказался, хотя и не похож… Ну ладно, думаю, какая мне разница, может и бандит… Но хорошо, что его там, в Америке, ждут. Значит, не террорист, самолет захватывать вроде не собирается. Это ж главное… что ему, как и мне, долететь надо… Сажусь в кресло, как на стул их липестрический. Напряг такой, думаю, без коньяка не долечу. Хорошо, что взял с собой фляжку полулитровую, в карман у сердца положил, и время от времени прикладываюсь… Половину до взлета высосал – не берет, ни в одном глазу. Хоть ты что!.. В обычный день полбутылки коньяку – шутка ли? А тут выпил, как воду, и ничего. Организм в такой стресс вошел, спиртное не действует…
Когда взлетели, первые часа два как на иголках, да и потом не лучше. Подумать только – через океан!.. Да тут все, что хошь. Вон, показывают по ящику: то эти, падлы, террористы повылазят отовсюду вдруг, – черт знает, откуда они берутся, – то движок переклинит, то молния в самолет вдарит, да еще и на подлете эти ихние Бермуды. Кто их знает, как они себя поведут и когда жахнут?.. Нет-нет, а вдруг однажды шваркнет, и привет, поминай как звали. Думал, выпью – засну. А спящему не страшно, хоть в Бермуды, хоть куда… Тяну коньяк, грызу колбасу потихоньку. Это я с собой взял закусить палку копчененькой… Плащик у меня такой, полупальтишко, ну ты знаешь, так вот, слева в одном кармане коньяк, а справа в другом – колбаса. Из одного глотну, из другого закушу. Да куда там!.. Ни в одном глазу. Сон не идет. И хочу заснуть, и глаза прикрываю, и спинку кресла опускаю, и свет помягче, и все!.. Вроде тихо, но уснуть – никак не удается. Это ж стресс какой!.. Под нами бездна, земли не видать, а мы в какой-то скорлупе алюминиевой да по небу, да с такой скоростью!.. Керосину полные баки, случись что – и костей не соберут, в пыль разметает… И только вроде прикорнешь после всех мучений, забудешься слегка, так тебя, как нарочно, тормошат и кормить начинают! Закладывают в тебя калории… Нет, ну, падлы! Видишь ты – человек задремал, намаялся, ну не трогай ты его, накрой пледиком, подложи подушечку ему под голову и отойди себе, занимайся своими делами. Что у тебя, дел других нет?.. Что он, рису твоего пластикового не ел никогда? Что он, помрет без рыбы твоей синтетической, которую только с перепугу и можно съесть, от ужаса, как бы в полузабытьи, мол, уж будь что будет, а напоследок пожру хоть еще разок… Ну и жрешь все это. Всю эту химию. Я ж дитя войны… Мы с детства приучены… Ежли дают есть – ешь. В животе потом такое, да с перепугу, словом, революция, а еще напьются все кто чего – соки, чаи там всякие… ну и стоят, толпятся в проходе, очереди ждут…
И этак часов десять-одиннадцать… За всю дорогу так и не удалось вздремнуть. Народ вокруг похрапывает, полумрак, движки гудят, а я пью и колбасу грызу… Курить охота – жуть! Ну ты не представляешь, передать не могу как… Уже на второй час все мысли только о сигарете, глаза чуть прикрою – перед глазами сигарета, песенки в голове крутятся про сигарету… а курить нельзя. Пытка!.. Кто-то просыпается, встает, идет, возвращается, а я сижу у прохода, мне всех пропускать надо. Ну и тоже встаешь. Так и летел, глаз не сомкнул…
Когда сели, хорошо, мне парнишка этот помог сумку подхватить… Ну так она в полете вдвое тяжелее сделалась, вес набрала, что ли, от близости с озоновым слоем, а у меня ноги ватные, и одна мысль в голове вертится – покурить… Выхожу, а нигде курить нельзя. Запрещено. Знаки кругом. Я думаю, сейчас только затянусь, как меня хвать, и в кутузку, и на рейс до Денвера опоздаю… Пока им объяснишь, а еще штраф впаяют… Но чувствую, подыхаю, все, не могу больше, забрался в самый угол в туалете, думаю, ну хоть одну затяжечку, и сразу потушу… Ты не представляешь. Ужас, до чего дошло. Сигарету вытянуть не могу из пачки, пальцы как деревянные, не слушаются. Наконец кое-как достал, зажигалкой чиркнул, прикурил, затянулся… Ну, старик, я тебе передать не могу, отдохновение… Чуток ожил, дай, думаю, вторую затяжку, но удержался, сейчас вторую, потом третью и заметут как нечего делать. Сигарету затушил, бутылку пустую из-под коньяка поставил в уголочек – оставил сувенирчик на память им и на пересадку почапал.
И опять в самолет, и еще четыре часа, и тут уж никто по-русски вообще не говорит, все чего там лопочут на своем тарабарском, языками будто картошку жаренную ворочают во рту, я ни слова не понимаю. Сумку в ноги поставил, мне стюардесса чего-то ку-ку-ку, лю-лю-лю, тю-тю-тю… Я киваю, она рукой показывает, мол, туда поставьте. А там место, ниша такая промежду салонами, ну я туда ее и задвинул. Как, думаю, хорошо, и наверх тягать эту бандуру не понадобилось.
Сели в Денвере, выхожу из аэропорта, осматриваюсь. Старик, другая планета!.. Даже воздух другой, атмосфера не наша, и я стою, как космонавт, первый человек на Марсе, Незнайка на Луне… Вижу, все идут куда-то, ну и я за ними, думаю, народ знает, куда надо. Так и есть, вон брат стоит, машет рукой мне, встречает. Садимся в его машину, покатили… Приезжаем к нему, дом двухэтажный, четыре спальни, два туалета, гостиная. Лужайка, пара кустиков, словом, американская мечта, стриги газон и горя не знай. А время уж к вечеру. Брат спать пошел, а я в гостиной у телевизора остался. Не спится, каналы щелкаю. А там их сотня!.. Казалось бы, часов двадцать уже глаз не сомкнул, да какой там, больше! Это ж еще те, что до полета считать надо. А не спится, и все тут. Организм из стресса не желает выходить. А у брательника в холодильнике литровая водки и литра три вина сухонького красного. Ну вот, я сижу у телевизора, культуру ихнюю массовую впитываю и потихоньку пью. Все надеюсь, выпью – усну. Должно ж меня сморить-таки когда-нибудь. Ведь не бывает же такого, чтобы человек не заснул рано или поздно. Правильно?.. Вот пью, пью… водку выпил, вино допиваю и только часам к шести утра, уж светать начало, чую, начало меня потихоньку в сон клонить. Ну думаю, слава богу… И заснул наконец-таки. Проснулся около полудня, вижу: брат надо мной склонился, осматривает, будто я неживой, принюхивается, пульс щупает. Проверяет, дышу я али как? Заметил, что я глаза открыл. «Фу-у, – говорит, – как ты меня напугал!» Я спрашиваю: «Что случилось? Чем это я тебя мог напугать?» А он, говорит: «Скажи, пожалуйста, как ты себя чувствуешь?» – «Ничего, – говорю, – нормально чувствую». – «А позволь спросить, – говорит, – у нас тут ночью кто-то еще был?» Вижу, он на бутылку пустую из-под водки косится и на бадью винную… а в ней тоже на донышке. «Нет, вроде, – говорю. – Я никого не видел, при мне никого не было. А что? Что-нибудь пропало?» Он руками машет. «Нет, – говорит, – ничего не пропало… И ты не подумай ничего такого… Ты можешь бр