Один из гребцов вдруг запел хриплым голосом, а вся команда подхватила припев в такт барабану.
Вижу я берег далекий, над ним — островерхие крыши, Это — дворец короля, богатого короля! С борта на берег спущусь и во дворец войду я, Золото я возьму, много золота я возьму! Вот и солдаты бегут, пусть нападают солдаты, Руби их, мой меч, руби, пей их теплую кровь!
— Да, я вижу, вы — действительно настоящие волки,— задумчиво сказала Соня капитану.
— Верно,— кивнул Грейп.— Белые Волки с севера. Самые сильные и опасные из всей волчьей породы.
Расстояния на море велики и преодолеваются они медленно. Весь остаток дня ушел на путь к острову, а он все еще маячил далеко впереди. Жизнь на корабле, посреди открытого моря, однообразна и тосклива. Вокруг — лишь волны до самого горизонта, да наверху — перевернутая чаша неба. Лишь изредка мимо корабля пролетит любопытная чайка, крикнет пронзительно и умчится прочь. Море оставалось пустынным. Даже дельфинов, так любящих сопровождать корабли, не было видно. Осень… Погода была неустойчива: то солнце проглядывало сквозь облака, то влажная морось повисала в воздухе, затягивая горизонт, пряча горную вершину, к которой устремлялся корабль.
Ближе к вечеру поднялся устойчивый юго-западный ветер, позволявший идти под парусом. Барабанщик положил свою колотушку, но еще довольно долгое время назойливый ритм продолжал звенеть в ушах людей. Мачта «Морского Дракона» имела более двадцати локтей в высоту. Через блок, укрепленный в верхней ее части, был перекинут канат, один конец которого крепился к длинному рею, уложенному сейчас вдоль палубы, а второй тянулся к большому вертикальному вороту, служившему для подъема и спуска паруса, выборки якоря, подъема на борт тяжелых грузов и прочих работ, при которых требовались большие усилия. Несколько человек навалились на толстые деревянные рукояти, и ворот, пронзительно скрипя, завращался. За этот высокий, резкий скрип моряки называли такие вороты «плакальщиками». Рей, почти такой же длинный, как и сама мачта, медленно пополз вверх, увлекая за собой четырехугольный парус с широкими вертикальными полосами, желтыми и красными. Выбрав канаты, рей развернули наискось, слева направо, потому что ветер дул с юго-запада, а путь корабля лежал почти прямо на север.
Теперь «Морской Дракон» двигался вперед почти беззвучно, лишь под носовым брусом шипела и всплескивала вода. Команда отдыхала, освобожденная попутным ветром от тяжелой работы на веслах. Один только рулевой, внимательно вглядываясь вперед, держал в ладонях рукоять кормового весла. Воины неторопливо переговаривались. Попутный ветер они считали доказательством того, что предприятие увенчается успехом.
Оглядывая отдыхавших на палубе ваниров, Соня вдруг увидела Корка — того самого воина, что заступился за нее, нагнав страху на Гронни. Корк сидел, прислонившись спиной к дощатому ограждению борта. Сейчас в его лице не было заметно и признака безумия. Корк задумчиво смотрел куда-то в пространство и мягко, мечтательно улыбался. Глаза его ярко голубели из-под спутанной гривы волос, цветом и жесткостью напоминавших пшеничную солому. Соня решила поблагодарить этого человека. Она подошла и села рядом с ним. Корк покосился на девушку и снова уставился куда-то вдаль.
— Спасибо тебе,— сказала Соня.
— За что? — Голос его был мягок и не имел ничего общего с тем хриплым карканьем, которое Соня слышала раньше.
— Ты ведь вступился за меня,— сказала девушка.
— Вступился… Действительно…— Корк выглядел растерянным.— Но разве тут нужна благодарность?
— Конечно, нужна,— кивнула Соня.— Ты ведь никогда меня раньше не видел и совершенно ничем мне не обязан.
— Ты — девушка,— сказал Корк.
— Для многих других это был бы довод, чтобы презирать меня. Знаешь: «женщина — не человек».
Корк надолго замолчал, по-прежнему глядя вдаль. Впрочем, мечтательная улыбка исчезла с его лица, оно сделалось жестким.
— Скажи, тебе уже сообщили, что я безумен? — спросил он наконец.
Соня не знала, что ответить. Корк заметил это.
— Сказали, я вижу. Но я не всегда был таким. Однако потом произошли события… Произошло нечто, и я стал таким, как сейчас. Если хочешь, могу рассказать…
— Если тебе трудно, то не рассказывай,— отозвалась девушка.
— Трудно? Может быть… Не знаю…— Корк снова надолго замолчал, беспокойно оглядывая горизонт. Соня уже начала жалеть, что затеяла этот разговор, ведь он явно причинял ее собеседнику боль.
— Я был земледельцем,— вдруг прервал молчание Корк. Теперь он говорил быстро и взволнованно.— У меня было поле, засеянное ячменем и овсом. Стадо овец, свиньи в хлеву… Я был хорошим хозяином, любил трудиться. Я сам построил дом, большой — в восемь комнат, из крепких дубовых бревен — и ввел в него молодую жену, настоящую красавицу. Ее звали Гюда, она была еще красивее тебя. И у нас родился сын, который, я думал, станет мне помощником под старость. Мы жили счастливо. Но однажды пришел торговец скотом Тинд. Это был человек из восточного Ванахейма, не с побережья, я не знал его. Тинд гнал большое стадо овец на продажу, и с ним было то ли шестеро, то ли семеро пастухов. Это был богатый человек, но, кроме того, как оказалось, жадный и бесчестный. Но, к сожалению, я тогда не знал этого…
Торговец сказал, что хотел бы купить у меня десяток-другой овец. Я пригласил гостей в дом, усадил за стол и выставил угощение, за которым мы принялись обсуждать условия сделки. Но купец предлагал такую низкую цену за овец, что я не мог согласиться. Тогда Тинд начал ссору — видимо, решил взять овец даром. Ведь с ним пришло много людей, и сила была на их стороне. Я тоже нанимал работников, помогавших возделывать землю, но их было всего двое… Так вот, Тинд стал говорить все более заносчивым тоном, стал оскорблять меня, а затем схватил со стола глиняный кувшин и швырнул его мне в голову. Его люди, точно по сигналу, вскочили и начали потасовку. Я сражался, один против многих, но потом меня ударили по голове, сбили с ног и связали сыромятными ремнями. Такими ремнями пастухи спутывают ноги скоту… Потом, оставив меня связанным лежать на полу, они принялись пировать, уничтожая припасы из кладовой. Тинд и его люди издевались, славя меня как гостеприимного и радушного хозяина, который не жалеет для застолья ни свинины, ни пирогов, ни пива. И чем больше они хмелели, тем злее делались их шутки, а я лежал, терзаемый бессильной яростью, но ничего не мог поделать, так как был связан. Я даже не мог обругать их в ответ, потому что рот мой был заткнут кляпом.
Гюда, моя жена, храбрая женщина, видя, какой оборот принимает дело, прокралась в конюшню. Она хотела вывести лошадь и скакать на ней к соседям, чтобы позвать их на помощь. Но кто-то увидел ее и поднял тревогу. Несколько человек побежали во двор, я услышал их крики и голос жены. Она звала меня, а потом закричала так… Так… До самой смерти я не смогу забыть этот крик. И тогда черная ярость захлестнула меня. Я рванулся, и ремни лопнули, точно гнилые веревки. Тогда я поднялся с пола и голыми руками убил Тинда и двоих его людей, находившихся в комнате. Выходя из дома, я ударил по двери, и она вылетела во двор, убив еще одного. Это была тяжелая дверь, из толстых дубовых досок, она разбила ему грудь… Дальше я плохо помню… Я сражался. Дом горел. Горела конюшня. Кони разбили копытами ворота и убежали в лес. У одного из них тлела грива… Враги пытались заколоть меня длинными пастушескими ножами.
Они двигались так медленно… А я бил их голыми руками, и от моих ударов ломались кости, я слышал, как они трещат. Кажется, я кинул кого-то в огонь… А потом все кончилось. Я был один. Гюда… Она лежала бездыханной возле горящей конюшни. Ее убили ударом ножа. Я не смог спасти ее от смерти, но спас хотя бы от бесчестья… Я вбежал в горящий дом. Сына нигде не было видно. Один из работников лежал в коридоре мертвый, на нем уже тлела одежда: огонь подобрался совсем близко. Я почувствовал, что кожа моя начинает лопаться от жара и снова выбежал во двор. Силы оставили меня. Черная ярость забирает много сил, очень много. С тех пор она приходит ко мне. Часто приходит, в каждом бою. Вот как я сделался бересайком. А-ррр-г-х!!!
Корк вдруг вскочил на ноги, свирепо озираясь вокруг, точно ища, на ком сорвать злость. На губах его показалась пена, свирепое рычание рвалось из груди. Ваниры шарахнулись во все стороны от страшного безумца. Не побежала лишь Соня. Казалось, она нисколько не испугалась. Встав перед беснующимся Корком, она внимательно поглядела ему в глаза и негромко сказала:
— Корк, ты слышишь меня? Успокойся, Корк…
Вслед за тем она положила ладонь ему на плечо. И… лицо безумца приняло осмысленное выражение, чудовищно вздувшиеся мышцы постепенно расслабились.
— Я… Я слышу тебя, Сана. Я уже спокоен.— Голос Корка звучал глухо, а слова были невнятны, точно язык плохо повиновался своему хозяину. Но, похоже, разум уже вернулся к бересайку.
— Эгей, что там приключилось? — С кормы уже спешил Грейп.— Корк, рад видеть тебя в добром здравии и в хорошем настроении. Сана, я хотел бы поговорить с тобой.— Вслед за этими словами капитан отвел Соню к противоположному борту.
Девушка в беспокойстве оглянулась на Корка, но тот, казалось, снова вернулся в безмятежное состояние. Он, как и прежде, сидел на палубе и рассеянно улыбался.
— Зачем ты к нему подходила? — резко спросил капитан.
— Хотела поблагодарить, ведь он заступился за меня,— ответила девушка.
— Что же, благодарность — дело хорошее. Большая удача, что ты сумела успокоить его. В бою Корк незаменим, но все остальное время он доставляет массу хлопот. С Остом намного спокойнее.
— Кто такой Ост? — спросила Соня.
— Второй бересайк в моей команде. Он непроходимо глуп, но зато очень силен и неукротим в битвах… Послушай, это хорошо, что ты не испугалась и сумела успокоить Корка, когда на него накатила злоба. Но на будущее учти — держись от него подальше. Если он взбесится после разговора с тобой и искалечит кого-нибудь из команды, я собственными руками выкину тебя за борт. Запомни мои слова хорошенько!