− Ба! Каким ветром, Андрей Сергеич? Куда запропастились, касатик? Я уж, грешным делом, надумал, что вы-таки рапорт подали-с в Кумпанию… В отставку навострились, нет? − беззастенчиво, как, впрочем, и всегда, начал весело врать Карманов.
Капитан знал, что Семен Тимофеевич еще тот жучара, хитрющий, каких свет не видывал. В торговых делах дока, и всё, что проплывало мимо его загребущих рук, не упускал. Уж кто-кто, а он знавал, как «Господи, помилуй», кто поступал на службу в Компанию, кто «отчаливал». Объяснение этому было нехитрое. Все офицеры в Охотске, состоящие на службе Компании, да и не только они, старались закупить провиант непременно у Семена Тимофеевича. Сей душевный мерзавец хоть и драл с морского брата три шкуры, но за товар ручался головой. В бочки с солониной копыт с шерстью не пихал. Был чутким и спорым в делах. И не было случая, чтобы закупщик остался в дураках или в великой досаде.
Андрей улыбнулся добродушному толстяку и протянул руку.
− Полно врать, Семен Тимофеевич. Всё ты наперед вынюхал. И где я, и что, − Преображенский беззлобно улыбнулся, по-свойски усаживаясь напротив.
Красная физиономия Карманова с масляно-блудливыми глазами расплылась в лукавой улыбке.
− Шутить люблю − порода у меня така. Вострый вы, Андрей Сергеич, зело. Нуте-ка, выкладывайте, за каким… пожаловали? − ни капли не смутившись замечанием, продудел Карманов и зычно рявкнул в сторону двери, напуская строгость. − Данька, сукин сын! Опять трешь-мнешь, в глазах колупашься?!
Из-за шторы поплавком вынырнула головенка казачка.
− Водки и яблок моченых! Да токмо мухой слетай!
Из прихожей донеслась ретивая дробь каблучков.
Пока Семен Тимофеевич покряхтывал, пыхтел боровом и убирал деловые бумаги со стола, приводя его в христианский вид, на нем появился изящный, из черненого серебра поднос.
На серебре задиристо стоял запотевший от холода полуштоф и блюдо, с верхом засыпанное привозными мочеными яблоками.
− Ишь ты, туманцем взялась… Красеха! − цокнул языком в адрес бутылки Карманов, булькая содержимым в серебряные стаканцы. − Покамест суд да дело, закусь берите, Андрей Сергеич. Ну-с, с Богом!
Преображенский налег на «закусь», а сам прикинул: яблочки-то эти, как, впрочем, и другая привозная снедь, ой как пропитаны путом поморов. Подумал так, да аппетит не прогнал: за всё денежка купеческая плачена, и не малая.
Опрокинули по одной сперва − за тех, кто в море, вторую − за встречу, после чего капитан стаканец свой кверху донцем поставил, утерся платком и молвил:
− Будет огневку дуть, Тимофеич. Не за тем шел. Напряги ум, помнишь, кто в прошлый раз шкипером у меня ходил?
− А то? − через отрыжку откликнулся Карманов. −Чухонец-то сей нелюдимый? Хм, как же-с, помню. Слово из него клещами не вытянешь. Никак нужон он вам?
− Был бы не нужен − не вопрошал. Не пособишь сыскать его?
Карманов колыхнулся всей массой, слохматил для виду брови, набил молчаливо трубку, пыхнул и пропал на время в клубах дыма.
− Успокою, не в море он, − басовито загудел Семен Тимофеевич. − Почти каждый вечер швартуется у меня, немач пучеглазый. Вечно один-одинешенек, аки перст. Возьмет кружку рому и сидит в углу настоящим чертом −цедит ее сквозь зубы, злой на весь свет. Ну хоть бы словечко кому молвил, идол! Но тут, брат, тебе не Петербурх! Врешь, не надуешь… Видали мы таких! Другому бы не стал, а вам шепну, как другу, − заговорщицки шикнул Карманов. − Не по нутру он мне. Чую, темная личность сей басурман, Андрей Сергеевич. Веришь, ума не приложу, и как вы токмо сговориться с ним смогли без толмача? Ой, да и не глагольте вы мне о сем сучьем сыне. Я бесед не веду ни с ним, ни о нем.
Преображенский ответил с изрядной резкостью:
− Не бери грех на душу, Тимофеич! Человек он стоящий, делом проверен… и шкипер не чета другим. Да и твою правду я, что книгу читаю. Вся напраслина оттого, что немец товар твой стороной обходит…
− Эвон вы как! − опаляя взором, вразумлял Карманов. − Все грешны, капитан, да божьи, − девать нас некуда. Да токмо внемлите моим словам, с нечистью он водится, нелюдим. Так и знайте! − хозяин перекрестился на икону и обиженно икнул на всю комнату.
− Так, значит, не сегодня-завтра увидишь его, Семен Тимофеевич? − настойчиво спросил Андрей, не спуская зеленых глаз с Карманова.
Помрачневший хозяин утвердительно кивнул головой.
− Передай, что нуждаюсь в нем. Сыскать меня сможет на «Северном Орле». Ночевать отныне там буду. За такелажниками, сам знаешь, глаз нужен.
− Усвоил, капитан. Далече идете? − зевая, поинтересовался торгаш.
− Вослед солнышку. В форт Росс.
− Мать честная! − будто ошпаренный воскликнул Карманов. Двойной загривок его налился жаром. − А я, дурак, кумекал: в Ситху. Эвон подфартило-то! Ведь я уж и так, и сяк!.. Всех купцов-дружков обжужжал, кои судоплаванием промышляют… Кукиш! В Калифортию, хоть убей, никто нос не кажет. Ей-ей, Николой Угодником вы ко мне ниспосланы! Вы вот что, касатик, Андрей Сергеич, удружите уж мне тоже-с. Взмахните крыльями! − гремел Карманов, с небывалым проворством вскакивая со стула. − Казачонка Даньку-то видели-с? В прихожей торчал, пострел. Давечась водку на стол соображал?
− Видел, конечно, − искренне изумившись прыти дородного купчины, ответил Андрей.
− Ну, так это ж сынок Дьякова… Помните, приказчиком он в правлении был.
− Дьякова? − переспросил, напрягая память, Андрей. −Ах, погоди. Как бишь его, − Мстислав Алексеевич, с виду худ и прям, как оглобля, а душой мягок, что девица… Он?
− Он самый, Андрей Сергеевич, друг он мне закадычный, − горячо откликнулся Карманов.
− Не думал, не гадал, что отпрыск его так в рост взял. Совсем ребенком помню…
− То-то и оно. Вытянулся, сучонок. Экая верста! Чрез год-другой совсем вьюнош будет. Да вот беда… Матушка-то его, Аришка, царствие ей небесное, Богу душу отдала. Весь свой краткий век прожила чисто и честно − и на тебе… ей бы еще рожать да рожать… Ан, приключилась сия бедень… В аккурат, когда вы в море хаживали-с, Андрей Сергеич.
Капитан слышал, что Мстислав был направлен по службе в одну из русских колоний в Америку. Что-то ёкнуло в его сердце. Он вспомнил жену приказчика, эту приветливую красавицу с румянцем, как маков цвет, и ему стало жаль, что она ушла из жизни…
− Ну, так как? По рукам, господин капитан? Прихватите Даньку?
− По рукам, Тимофеич. Может, на что и сгодится малец.
− Обузой не станет! Печенкой чую, живет в ём журавлиная тяга тудысь, за горизонты. Ум у мальца без зазубрин − юнгой пойдет… али коку в помощь? Ну, да сие дело хозяйское, − баристо заключил купец. − Что же, за великосердных людей, как вы, капитан. Их так много и так мало на Руси.
Доброхот Карманов собрался уже было по такому случаю обмочить рюмки, как в зале грянул выстрел. И сразу вслед еще и еще. Истошный женский визг обжег слух. Тимофеич осекся, будто под ножом.
Глава 5
Капитан взмахом поднялся, стул грохотнулся на пол. Выхватив из-за пояса пистолет, Андрей бросился к двери. При этом он заметил, как торгаш осел в кресло и грузно обмяк. Ступенчатое дыхание с хрипом вылетело из его необъятной груди.
− Борони Бог! Христа ради, не суйтесь, Андрей Сергеич! Ужо щукинцев обождем! − внезапно схватив мертвой хваткой капитана за рукав, жалобно взмолился до краю перепуганный купец: − Токмо не открывайте двери! Сгинем не за грош! Пропади они все пропадом! Обычное дело…
Пальцы Карманова почувствовали, как под сукном мундира взбугрились мышцы. Преображенский знал: дозор объявится либо до разбоя, либо после, а на момент нужды −караул, хоть шаром покати.
Отчаянные женские крики о помощи и треск разлетающихся лавок не утихали.
− Какого черта! − зло огрызнулся Андрей. Щеки его разбагрились гневом. − Будет блажью орать! Гоже ли сиднем сидеть, Тимофеич?!
Сбросив ручищу Карманова, он в един прыжок подскочил к обитой железом двери, сбил запор и приоткрыл… Семен Тимофеевич и Данька затравленными взглядами впились в широкую спину Преображенского.
Тот чуть пригнулся, готовясь к прыжку. Штора взметнулась − фигура капитана исчезла. Карманов зажмурился, сердце бухнуло по ребрам.
В зале царила паника. Часть посетителей, подобно стаду обезумевших морских бобров, сгрудилась у единственного выхода. Они кричали благим матом, давили друг друга, прогрызаясь к спасительной двери.
Другие, напротив, прикипели со страху к своим местам и сидели-стояли соляными столбами: серые, искаженные лица, горящие сухим блеском глаза, лихорадочно хватающие происходящее.
Андрей враз обсчитал положение. Сквозь сизые клубы порохового дыма он разглядел, как пять человек с ножами в руках сворой псов набрасывались на высокого, ладного, что мачтовая сосна, моряка. Тот с тупым остервенением отмахивался от них широкой лавкой. В его дюжих руках она описывала в воздухе ярые круги, отбрасывая нападающих. За ним Преображенский приметил вжавшиеся в угол две женские фигурки.
− Вон он, дерьмо! − вдруг, как из чащи лесной, грянуло разбойничье.
«Не по мою ли душу?» − Андрей увидел, как, перемахивая чрез опрокинутые столы, к нему дернулся один из босомыжников. Жаркие, вспотевшие от напряжения пальцы офицера крепче сжали оружие. Он видел, как бородач вскинул на бегу пистолет − на вороненом стволе тускло блеснул свет.
«Вот оно! − стрельнуло в мозгу. − Сейчас и меня… убьют, как Алешку Осоргина».
Но палец уже свершил привычную работу.
Остро пахнуло порохом. Бородатого отшвырнуло назад − пуля вклинилась меж глаз. Из-под вырванного с волосьем затылка по ржаным опилкам заструился кровистый ручей.
Преображенский инстинктивно ухнулся на пол. Гулко грохотнул ответный выстрел, и желтая вспышка озарила безмолвный люд. Андрей плотью ощутил, как пуля журкнула в двух пальцах от его уха и раздробила косяк. Щепки картечью осыпали треуголку.
Укрывшись за трупом, он секунду обдумывал, что предпринять, как вдруг…
− Ну и ну! − офицер схватил и сунул за пазуху золотой американский доллар, выкатившийся из драного зипуна убитого. Но не успел он и осмыслить этого, как кто-то бойко тыкнул его в плечо.