Одет тот был заурядно: грубая шерстяная рубаха и штаны из толстого сукна, заправленные в морские сапоги. На голове торчала затрапезного вида офицерская треуголка с ободранным галуном, лихо сбитая на затылок. Незнакомец небрежно отдал честь капитану, вольно расправив плечи.
Из-за его широченной, что амбарная дверь, спины вынырнула служанка мисс Стоун. Приметив ее сосредоточенный вид, Андрей Сергеевич улыбнулся этой невзрачной, худой девице. Линда смутилась: уши вспыхнули, плечи напряглись. Потупившись, она скакнула в каком-то немыслимом реверансе и скользнула мышью мимо русского офицера под защиту своей госпожи.
* * *
− Ну, давай поздороваемся чин по чину, да познакомимся! − раскинул руки Андрей и тепло обнял своего спасителя. − Капитан Преображенский, Андрей Сергеевич. К твоим услугам. Сам-то из чьих будешь?
При этих словах глаза моряка стали крошечными, как острия иголок, и сверкнули ледком. Взгляд беспокойно мазнул лицо офицера и впился в мисс Стоун.
Андрея озадачила непонятная реакция. Он обернулся: Джессика стояла шагах в двадцати от них и напряженно говорила с Линдой.
− Не берите в ум, капитан. Отпустите мне, ежели в манерах чем согрубил, − нимало не смущаясь, откликнулся моряк. Голос был густой и низкий, даром что не дьякон. −Счудилось часом, что барышня оступилась. Знаете, как бывает? Рад поздоровкаться с вами. По совести сказать… не особливо я жалую вашего брата, капитан. Тошно мне застегивать пуговицы от глотки до пупа, да ошейник на горле таскать. Свободу жалую! Но клянусь, по нраву пришлось, как вы вышибли мозги у тех двух волков. Лихо! Вижу, невтерпеж вам знать, как меня кликать? Ну что же, Зубарев я… Матвей.
− А по батюшке? − выпуская на волю дым, интересовался Преображенский.
− Эва, куда загребли! Ни к чему вам эта нужда, капитан. Не того я лету птаха, чтоб раскланиваться предо мной.
− Вот как! А откуда ты такой взялся прыткий? Не примечал я тебя ране.
− Не мудрено. Намедни как в Охотске объявился. Из Сахалина по морю пришел. У зверобоев за штурмана слыл, первым опосля Бога называли. Не жалуюсь, мне сия заморочина по душе была, капитан. Теперича вот хочу здесь судьбу пытать. Черт знает, авось да карта выпадет, − сказал он и ухмыльнулся. − Верно, вашбродь?
Не дожидаясь ответа, Матвей с видом знатока принялся не спеша разглядывать бухту и корабли, их немыслимую паутину канатов, взлетающих к небу вант71, тугую скатку парусов на потемневших реях… От него так и веяло… нет, не бычьим упрямством − непреклонной волей.
Что ни говори, а этот черноволосый богатырь задавал тон разговору. Преображенский на это не сетовал.
Паузу разговора заполняли крики пернатой братии, далекий гул пристани, по которой улитами ползали подводы, и равномерное чмоканье волны. Зеленая и ленивая, она хлюстала тряпкой о сваи.
Андрей вдруг возмечтал, что из Матвея мог бы выковаться славный помощник. «С этим сорвиголовой я, пожалуй, рискнул бы отправиться к далеким берегам Калифорнии».
− Значит, навигации обучен, говоришь? Чай, смыслишь, как оверштаг делать? − приутюжил вопросом капитан, глядючи прямо в глаза.
− А что? Мы на корабле, как наши деды на облучке. Времечка не жаль, так спроверьте, вашбродь.
− Не жалко, и обязательно проверю, − жестко оборвал Андрей Сергеевич. − Завтра к семи часам буду ожидать на «Северном Орле». Опозданий не потерплю. Постиг?
Зубарев засопел, колупнул квадратным носком сапога трухлявую плаху, но гаркнул завидно браво:
− Так точно, капитан!
− Предрекать не берусь. Но жизнь ты мне спас, Матвей, оттого, может статься, быть твоей карте… на моем фрегате. А вообще, ежели какая нужда, заглядывай на Купеческую… Там всяк меня знает. Помогу, чем смогу.
Матвей фыркнул:
− А я не нуждаюсь в опекунах, кроме Христа.
− Не зарекайся, − Андрей смерил его еще раз взглядом. − А, впрочем, как знаешь.
− Да вы не черствейте сердцем, вашбродь, язык уж у меня такой, с занозами… А за приглашение − низкий поклон. Объявлюсь непременно, часы сверите. Разрешите отчалить?
− Ступай, завтра договорим.
Зубарев небрежно отдал честь, повернулся и замахал прочь.
Глава 8
− Мисс Стоун, позвольте откланяться, и будьте впредь осмотрительнее.
Ее глаза потемнели, став густой синью.
− Но у меня к вам дело, господин капитан! − вспыхнула и добавила с видом оскорбленного достоинства: − Вы могли бы быть и полюбезнее…
− Вы так полагаете? − зеленые глаза весело смотрели на Джессику. − А мне показалось, что вы первой задали сей тон. Разве в стране, которую вы изволили окрестить сумасшедшим домом, возможен иной этикет?
Белые зубы сверкнули, он рассмеялся. Джессика вспыхнула. «Какой нахал! Вот не гадала, что он такой мелочный, цепляется за каждое слово. Плебей при шпаге!»
− Я… Я полагала… мы всё же сумеем найти общий язык, − точно ступая на цыпочках, заметила она.
«Ну и лиса! − ухмыльнулся Преображенский. − По виду агнец Божий, а на поверку…»
− Возможно, − сдержанно молвил он, приближаясь едва ли не вплотную.
Джессика чувствовала, что за серьезностью и учтивостью скрывалось умиление ею, и только. «Он, конечно же, принимает меня за наивную дуру. Смотрит-то как! Ну и черт с ним! Главное − я должна попасть на корабль, любой ценой! А там…» − призвав на помощь всех святых и свое самообладание, она заметила:
− Оставим перестрелку. Мы оба взяли не тот тон, сэр. Надеюсь, вы джентльмен и умеете не только колоть шпагой.
Американка покоряла Андрея всё более; ее открытость, яркие васильковые глаза, темперамент положительно располагали. Она выглядела совсем иначе, чем тогда, в табачном дыму в кармановской корчме. Ее тело, стройное, гибкое, таило в себе бездну обещаний. Капитан вдруг подцепил себя на том, что не в силах оторвать взора от глубокого декольте.
Мисс Стоун выдержала его взгляд, не смутилась, не покраснела, напротив, широко улыбнулась и тихо, так, чтоб не слышала Линда, сказала:
− О-ля-ля, господин Преображенский. Уберите глаза туда, где им надлежит быть. Я отнюдь не монашка, и всё же…
Такого бейдевинда Андрей не ожидал. Капитан мысленно чертыхнулся: «Ей ли глаголить, где им надлежит быть, когда сама вырядилась… Мертвого поднять возможно».
− Вы великолепно выглядите, мисс. Извините, право, не желал смутить вас. Так чем обязан?..
− Я была в правлении Компании, сэр, − бойко подхватила Джессика, − и знаю: ваше судно идет в Калифорнию. Умоляю, не лгите, что на корабле не найдется места для двух слабых женщин, капитан. − Она осеклась: длинные ресницы дрогнули, глаза наполнились слезами. Девушка молчала, закусив губу, покуда капитан, не в силах более наблюдать это, не взорвался:
− Бросьте геройствовать, мисс! Плачьте, если угодно… Что с вами? Скажете вы или нет?
Но мисс Стоун продолжала безмолвствовать, роняя слезы с пушистых ресниц.
− Мне надо домой, в Вермонт72, в Арлингтон73, очень… − едва слышно прошептали ее губы. Большие глаза раскрылись шире, с мольбой посмотрели на Андрея. − У маменьки желтая лихорадка…
Она промокнула батистовым платком щеки, на перфорированном, кружевном краешке которого Преображенский успел различить вышитые серебром инициалы: «А. Д. Ф.». Платочек исчез в высоком манжете.
− Да вам-то что? Дела до этого нет! − Джессика отвернулась, глядя на покачивающиеся палубы судов, которые образовывали на воде нечто вроде зыбкого, недолговечного редута.
− Зачем вы так, мисс? Нет никакой надежды? −спросил капитан. Он с сочувствием смотрел на американку. Она отрицательно кивнула головой, золотистые локоны взметнулись вокруг сырого от слез лица.
− В письме дядюшка сообщает: мама безнадежна. Боюсь, я встречусь уж… − Девушка не сумела договорить: душили слезы.
Она почувствовала, как сильные пальцы сжали ее плечи и слегка стряхнули. Мягкий голос раздался над маленьким ушком:
− Будет вам, мисс Стоун, платок мочить. Слезы − суета и сырость. Ежели вы не желаете, иль не в силах… ваше право не говорить боле… Я обещаю всё сделать для вас. На фрегате найдется два места.
Она доверительно прижалась щекой к его груди и затихла. Наконец-то ей удалось заставить разгореться его невозмутимую кровь. От этого русского офицера пахло морем, силой и табаком.
Душистая прядь коснулась его лица, и Андрею вдруг так нестерпимо захотелось поцеловать ее иль нежно провести по волосам ладонью, что он почувствовал, как испарина тронула его лоб. И он костил бестолковую Линду, у коей не хватало ума отвернуться и не мешать им, костил и себя за мальчишескую робость, так не свойственную ему в общении с женщинами. Ох, уж как невмоготу прикидываться спокойным да сдержанным, лукавить и врать, будто ему чуждо желание внезапно охватившей страсти. Ох, уж эти светские шоры: это негоже для дворянина, сие порочит честь офицера! «Господи, Боже мой! А я не могу и не желаю дурачить себя. Я просто хочу поцеловать ее, и всё тут!»
Джессика ощутила едва уловимое прикосновение к своим волосам и вздрогнула. В смятении она подумала, что, верно, капитан коснулся их губами. Знакомые тайные токи пробежали по телу. «Что со мной?» − ей не хотелось покидать его объятий − таких надежных и таких теплых.
Андрей почувствовал, как напряглось и будто собралось в комок ее тело. С тревогой он заглянул в глаза девушки. Нечто новое, дотоле незнакомое, объявилось в них, опасное для нее самой и для него. Андрей вспомнил утренний инцидент в корчме и подумал, что, видно, жуткие картины пережитого не дают покоя.
Нахмурив брови, Преображенский отошел в сторону, раскурил трубку и делово ответствовал:
− Корабль поднимает якорь после Благовещения на другой же день. Посему, во избежание оказии, со сборами извольте поторопиться.
Барышни присели в легком реверансе.
− Да, и еще. Где вы остановились? Может статься, вам лучше сразу обустроиться у меня на «Орле»?