− Уже нализались с утра пораньше! Ну, будет дело.
Дочка Антонио сунула руку в садок за зерном − он оказался пуст, зато заразительный смех так и сыпал. Она невольно прыснула в ладонь и скакнула − раз, два, три −поближе к окну.
− Еще тeкилы!115
− Так… это… как-то, − виновато загнусавил Муньос.
− Брось! Я плачу! Ну ты и скряга, Початок. Да убери пустую. Не трясись, вот так-то лучше, давай!
Хлопнула пробка. Забулькал, зажурчал Бахус. Тереза покачала головой.
− Опомнитесь, сеньор, куда так много! − успевал на ходу лукавить пузан. Но команданте116 раскалывал «хитрый орех» на месте, хлопая толстяка по загривку.
− Много?! Быть не может, папаша! С таким-то баклажаном, как твой нос, и много! Врешь! Клянусь королем Фердинандом, но врешь весело. − Капитан икнул и дал дружеского щелчка Антонио.
Девушка не удержалась и заглянула одним глазком в окошко. Они сидели спиной к ней за дальним столом, где у Муньоса лежала кирпичом учетная книга и большие почерневшие счеты.
Луис истреблял жуткое количество сигар. Початок то и дело сновал за стойку: «Боже упаси, не поспеть!» Старший сын губернатора, изрядно набравшись, мгновенно свирепел, стучал кулаком, поднимая на воздух посуду, и грозил разнести гадюшник Муньоса вдребезги.
− Послушай, старик! − заявил грассирующим баритоном драгун. − Война с мятежниками − это моя золотая жила. Я уже капитан, и если смута еще продлится, то через год-другой я получу плюмаж майора! А это! Да что тебе говорить, старый осел! − он выплюнул абрикосовую косточку чуть не в щеку собутыльника и выдохнул: − Господи! Как я люблю вашу дочь, папаша… Она, она!..
Тереза наскоро вытерла о подол пыльные от зерна руки, навострила уши − пьяное откровение мужчин занимало ее всё более.
Почесав свою плешь, осененную жидким ковылем волос, и представив себя по меньшей мере генералом, трактирщик батально рявкнул:
− Где, черт возьми, эта блудливая уховертка?!
Хватаясь за стулья и стены, старик завыписывал кренделя к двери. Следом весьма твердо прогремел саблей и шпорами Луис. Он был на удивление свеж, бодр и в духе.
Девушка, пригнувшись под низким окном, легко скользнула под брюхом ревущего мула и нырнула в цветник.
− Тереза-а! Не шути с огнем! − поднимая собак, неслось зычное: − Погоди, мерзавка! Попадешься мне!
Она наблюдала из своего зеленого укрытия за незадачливым женихом, сердито накручивавшим пуговицу мундира, и за папашей, пребывавшем в состоянии редкого обалдения. Беглянка едва сдерживалась, чтобы не выдать себя звонким смехом и, пожалуй бы, выдала, если б… не комары. Растревоженные, они звенели злобой, забивались под подол и рубаху, нещадно жалили бедра, спину и грудь.
Глава 3
Небо над городом наливалось агатом. Душно и едко припахивало дальними степными пожарами. Несносная мошкара вконец закусала Терезу. Чуть не плача, она оперлась на затекшие колени и огляделась.
Мужчины прошли под навес, рядом с которым располагалась длинная поилка для овец, и теперь дымили сигарами. Со стороны города змеилась пепельная мгла и плотно сгущалась в грозистую темень на востоке.
Справа уходили на запад горные кряжи, такие скалистые и обрывистые, точно всемогущая десница Бога отсекла и отбросила их, расчистив монументальную долину.
Ближайшая в горной цепи башня-стена, колосс Сан-Мартин, иссеченная кривыми рубцами времени, мрачно взирала пещерами глазниц и меловыми расщелинами белеющего взлобья.
Тереза вздрогнула, напуганная грозовым молчанием каменного великана, атакуемого криком озерных чаек и стелющимся по земле полетом пернатой мелюзги. Она поёжилась, позабыв о жалистом рое. Гремучие порывы бури, непроглядная тьма из песка и пыли, ливень и молнии, ветродуй, рвущий когтями одежду, ярко представились ей. Тереза нахмурила брови: застоявшийся горячий воздух отдавал свежевскопанной могилой. Она машинально почесала искусанное плечо, щеку… В сердце запало дурное предчувствие…
* * *
Поглядывая на клубящиеся фиолетово-черной смолой небеса, старый Антонио трезвел. На своем веку он видел немало, но чтобы по весне и такая гроза!.. Початок суеверно перекрестился: в спертом воздухе гулял страх. Точно чья-то зловещая воля искала его. Взгляд Муньоса судорожно обскакал двор. Вспомнились дочь и Сильвилла, еще с утра укатившая на рынок. Подмышки торговца сделались сырыми. Благо, рядом дымил рослый и сильный дон Луис.
− Не к добру наше веселье… − промямлил Муньос, бесприютно ёрзая глазами по лицу капитана.
− С каких пор ты стал суеверным, старик?
− С каких, с каких! С тех самых, сеньор, когда по Мексике поползли эти чертовы слухи… Окраины города тоже стали гиблым местом… Задницей чую!
− Врешь! − Луис сплющил высоким каблуком пустую упаковку сигар, ладони его сжались.
− Тогда КТО, по-вашему, ослепил… сотню рабов и с одним зрячим поводырем спровадил в Мехико? Кто?
− Но это же были мятежники, черт возьми!
− Да, чтоб мне сдохнуть, они самые! Но, клянусь головой, это не было делом рук солдата короля. Тот, кто ослепил их, был… дьявол, − отважился наконец Початок, накладывая на себя крест. Дыхание его делалось всё чаще и громче
− Тебе-то откуда знать? − капитан снисходительно улыбнулся.
− Так побожился поводырь. А уж он-то видел ЕГО, сеньор, собственными глазами, как я вас. Ой, и вспоминать-то боюсь, что он на площади падре Доминико сказывал… Сатанинская тварь − одно слово: черен весь, как головня… с черепом вместо лика и будто слеплен из цельного куска. К примеру, мундир на вас, дон Луис, из сукна, а лицо телесное, а у того, значит, и камзол, и… − Старик жадно глотнул воздуха, поозирался и прошелестел: − Всё едино.
В застиранном, некогда белом хубоне117 и засаленном жилете, заросший синей щетиной, Муньос не сводил карих глаз с Луиса.
− Поводырь жив? − бегло стрельнул вопросом капитан.
− Его вздернули по приказу короля вместе с остальными. Да он бы всё равно ничего не сказал, сеньор. На площади все видели, что он тронулся умом после встречи…
Муньос не долепетал, вновь ощутив чью-то волю, давящую его, подобно громаде дворца Кортеса.
Сквозь подметки сапог мужчины вдруг почувствовали дрожь − так обычно гудит земля под колесами солдатских фур. Сердца зачастили.
− Санта Мария! − хрюкнул толстяк, втягивая по-черепашьи голову. Колебания постепенно истаяли. Лишь над домом Муньоса стояло желтое облако пыли.
− Пошевели мозгами, старик, если не всё еще пропил, − невольно переходя на шепот, сказал драгун. − Зачем я здесь со своим эскадроном?
− Да вроде ради… короля и дочки…
− Не только, папаша… не только, − темные губы Луиса сложились в иззубренную усмешку.
− А-а-а! − челюсть Антонио отвисла. − Не может быть…
Перчатка офицера как кляп туго зажала ему рот.
− Тс-с! Как видишь, может. Но ты об этом ничего не слышал. М-м?
Торговец преданно кивнул. Пот струйками катился по его круглому лбу. Луис отнял ладонь и одернул китель.
− Но вы ж не поверили?.. Дон де Аргуэлло? − прохрипел Муньос. Откровение кавалериста поразило торгаша, как удар в живот.
− Покуда считал, что это бредни. Я видел ЕГО!
Пузан втянул полную грудь воздуха, отдающего прелой сыростью, распыжил брови, как ёж иглы.
− И вам не жутко связываться с НИМ, сеньор? Это же… это же… опасно, команданте! Настоящий кошмар в чистом виде…
− Брось! Опасность − мое второе имя. Со мной сто верных сабель и… − Луис ободряюще хлопнул Початка по жирному плечу, − и ты, приятель. Так что? По рукам?
У Муньоса все оборвалось, в паху зачесалось, но признание в трусости было для хитреца хуже виселицы. Он кашлянул, пытаясь избавиться от липучего кома в горле, и сбивчиво забормотал:
− У меня нет сабли, сеньор, но зато… есть сердце солдата… Я с вами… Я не из тех охотников, что боятся… стрелять из ружья! − Муньос неуверенно хлопнул по руке капитана.
Награда в тридцать тысяч дукатов, обещанная его превосходительством Доминико Наварро за «дьявола» тому, кому улыбнется удача, жила в памяти Початка. Эта круглая сумма притягивала, что студеный ключ посреди раскаленной альменды118. И торгаш уже подсчитывал, какая доля ожидает его, когда земля вновь задрожала и стозвучно грянула сухая, без ливня, гроза. «Плохой знак!» − пронеслось в голове Муньоса, и тут же на сажевом горизонте жгуче блеснула пороховая вспышка бури, сопровождаемая рокочущим обвалом. Притихшим заговорщикам показалось, что гул, умолкая, прошептал нечто на неземном языке, закончив вселенским хохотом грома. Мощная волна толкнула их в спины. И оба могли присягнуть на Библии, что это был порыв силы, живущей вне земли.
С трудом удерживая равновесие, мужчины схватились за покосившуюся изгородь. Таверна наполнилась скрипом и треском. В шкафах и на полках с дроглым звоном заплясала посуда. Початок затаил дыхание, вздохнув лишь тогда, когда легкие готовы были лопнуть. Чтобы повернуть голову, ему понадобилось собрать всю свою дряблую волю. Взгляды поймали друг друга: один − с паническим страхом, другой − с беспокойством и яростью.
«Что это было?!» − кричали глаза Антонио. Лицо его как-то сразу расплылось, заколыхалось, стало мокрым и диким.
Молния небесным копьем вновь вонзилась в белую твердь Сан-Марино. И вспыхнуло там, закурилось. А на уступе каменного великана, как на огромном колене, в мутно-багровых всполохах они узрели ЕГО, на черном коне, точно вышедшего из сатанинской бездны. Высоко над головой ОН держал рыцарский меч, и огонь струился по голубой стали.
Видение длилось краткий миг, и, замерцав плавленой зыбью, растворилось в сумеречных громадах небес.
Оцепенев, мужчины стояли, пораженные зрелищем, опутанные паутиной ужаса. Толстяк вдруг взвизгнул и бухнулся на колени, безмерно, как заводной, четвертуя себя крестом, дырявя поклонами воздух. Офицер, напротив, впал в бешенство: вырвал из кобуры пистолет и выстрелил в быстро светлеющую темь.