− Вы что же, дон, − не обращая внимания на вопли Муньоса, возмутился Фернандо, − хотите отпустить его? Это шутка?
Майор будто не слышал, изучая помятое, поросшее щетиной лицо беглеца. Тишина кандальным кольцом стянула горло Муньоса. Его хубон потемнел от пота, когда с губ офицера слетело:
− Эта земля должна когда-то знать и добро. Сделай услугу, Фернандо, отвезите вместе с Алонсо этого пройдоху за город… Заодно навестите его богадельню и пересчитайте детей. − Он лукаво кольнул взглядом Муньоса: − Да так, чтобы солдаты не положили на вас глаз. Меня ждать у дворца. Мигель со мной. Действуйте!
Де Уэльва направился к жеребцу, вослед раздалось волнительное:
− Кто вы, сеньор? Мой ангел-хранитель?
Андалузец ответил, уже поскрипывая седлом:
− Можешь называть меня так. − И, глянув на круто-плечих братьев Гонсалес, бросил: − С Богом!
* * *
«Все-таки славные парни эти братья», − отметил майор. От них так и веяло задиристостью и дерзостью, уважением к своему сеньору и, пожалуй, к себе. Смотрелись они колоритно: оба не менее двухсот фунтов весу, давно не знавшие бритвы, в широкополых шляпах с дырами от пуль, в кожаных штанах и сапогах, столь стоптанных в дорогах, что большие испанские шпоры подволакивались по земле. По ним было видно: они никогда не просили об одолжениях и никогда их не делали, если речь шла о драке.
Дон вытянул из подсумка сигару, Мигель ко времени чиркнул огнивом. Выпустив дым, андалузец негодующе сплюнул:
− Ну и редкое же дерьмо этот мексиканский табак. К дьяволу! Трогай, Мигель!
Глава 6
Дворец неистового Кортеса, взросший на руинах языческого храма, потрясал и покорял своей помпезностью, циклопическим размахом и фанатизмом самоутверждения спесивой Конкисты.
За дворцом, щеголяя изысканным платереском, поднимались каменной красотой дома небезызвестного Гомеса Давила и архиепископа Доминико Наварра.
Чуть далее, особняком, в мрачной гордыне возвышался дворец вице-королей. Фасад красили розетки, портал − диковинные колоннады. Стены дворца, не менее четырех футов, обходились снизу без окон; в целом резиденция с гулкими сумрачными анфиладами, уединенными сводчатыми покоями, просторными залами была типичным образчиком колониальной испанской архитектуры эпохи позднего Ренессанса. Легкое перо, совершавшее свой плавный полет в этих стенах, в одночасье могло решать судьбу страны.
* * *
Басовитый жук щелкнулся о плечо задумчивого майора, треснул скорлупками крыльев и вконец запутался в белом гривье иноходца.
Испанец рассеянно посмотрел на филигранную резьбу герба из сумеречного камня с надписью дерзкой: «Филипп: король Испании и Индии», грустно улыбнулся и сбил щелчком беспомощно стригущего лапами жука. Конь оступился, высоко дернул мордой, под копытом хрустнуло. Что-то заставило испанца обернуться. Желто-зеленую кляксу без крыльев и лап жадно расклевывала шумливая чета воробьев.
Перед бронзой ворот дворца, где изрядно пестрело карет, слуга заученно спрыгнул с коня, чтобы успеть поддержать стремена господина. Правая створка ворот подалась внутрь, старший часовой, брякнув саблей, сбежал по ступеням. Майор строго ответствовал на приветствие, после чего отрезал:
− С чрезвычайным полномочием из Мадрида к генералу герцогу Кальехе дель Рэю137.
Часовой едва не проглотил язык, переменился в лице и сразу подтянулся.
− Слушаюсь, сеньор! Будет доложено немедля! Хуан, проводи слугу и распорядись накормить лошадей. Не мешкай!
Стукнув каблуками, хранитель покоя зазвенел серебром шпор по бесконечной лестнице.
− Дон Диего, − черные глаза Мигеля с нескрываемой тревогой смотрели на своего хозяина. − Будьте осторожны, сеньор! Клянусь Матерью Божьей, по дороге сюда я и Гонсалесы не раз слышали… − Юноша трепетно зашептал: − Генерал Кальеха − истинный зверь. Боюсь…
− Не бойся! − дон улыбнулся про себя. − За свою жизнь я усмирил немало свирепых быков. Проверь лучше, чтоб пистолеты были заряжены, и помни: язык твой − враг твой!
Оба осенили себя крестным знамением и с благоговением поцеловали большой палец138.
Оперев правую руку на гарду шпаги, Диего нетерпеливо стал подниматься по скучно долгим ступеням. На загорелом лице его играло едва уловимое выражение насмешливой серьезности.
На последнем марше майор замедлил шаг. Невозмутимый караул, мерцая отточенным жалом штыков, остался позади. Дон ловко оправил стоячий ворот камзола, уверенно подтянул голенища замшевых сапог, исподлобья заметив скользнувшую тень знакомой фигуры в сутане. От него не скрылся косой взгляд архиепископа, тут же исчезнувшего в дверях. Майор кинулся следом и, позабыв об осторожности и приличии, замер посередине парадного зала. Какое-то мгновение горячечный взгляд его хватал парящее фиолетовое крыло мантии. Сутулая фигура, едва приметно приволакивая правую ногу, поспешно прошла от одного караула к другому и скрылась.
«Не может быть! Проклятое колдовство!» − жгучей досадой вспыхнул Диего. Теперь он не сомневался, как раньше, отчетливо вспомнив горбоносый профиль, скошенный лоб, мелкие, жесткие уши, плотно прижатые к черепу. Как он не узнал сразу могущественного иезуита, опасного врага испанского престола. «Святая Дева!.. Я же сам видел, как конь уносил зависшего в стременах падре Монтуа, как билось о камни бездыханное тело, как чертило путь окровавленное чело. Да, это было девять лет назад, в Кастилии, еще до вступления Буонапарте в Мадрид…»
«Измена! Измена! − стучало в висках. − Как же это?! Я − гонец закона и воли короны! Моя судьба − честь Испании! Моего возврата с победой ждет сам король! А тут на груди пригрета змея… яд которой во сто крат опаснее пушечных ядер в открытом бою».
Де Уэльва в гневе, распиравшем горло, с обнаженным клинком ворвался следом за Монтуа в игорный зал. Столы карточные и бильярдные, десятки киев и курительных трубок, − и… никого. Шаг за шагом он обыскал каждый угол и понял, что проиграл. Молчали стены, молчали яркие витражи, молчали старинные шпалеры, крепко скрывая тайну канувшего в никуда монаха.
Де Уэльва еще раз оторопело огляделся − иезуит бесследно исчез, сгинув как призрак, будто его и не было.
«Дьявольщина!» − заплясало в ушах. Он дрогло повел лопатками. Недобрый холод заструился от поясницы к шее. Часто дыша и потрясая клинком, он прорычал в пустоту:
− Por todos los santos! Guardate!139 Я знаю, ты здесь, пес, и я сумею посадить тебя на цепь, будь ты хоть трижды дьявол!
Глава 7
В стрельчатые окна опочивальни вице-короля сочился угасающий апрельский полдень. Солнце загоралось капризными бликами на арматуре оружия: шлемах, кирасах, мечах, мушкетах, в мудреных насечках с гранеными стволами, зажигало искры на кудрявом золоте массивных рам с потемневшими холстами.
Вице-король был один. Он сидел в углу своего необъятного ложа, под балдахином, в ночной сорочке на воздушной пене измятого покрывала и тихо стонал. Вид его лишал рассудка. Голова была фиолетово-черной, по шее сползало нечто синее. Его высокопревосходительство генерал герцог Феликс Мария Кальеха дель Рэй страдал адскими головными болями. Нежная мякоть манго, вымоченная в забродившем соку черного винограда, вроде бы снимала отчасти недуг. Но нынче треклятая трескотня в мозгах упрямо не унималась. Генерал не мог ни о чем думать, не мог себя заставить даже испить чашку любезного кофию.
Старый герцог был ровесником Карла IV, ему уже давно минуло семьдесят. Обильная седина, отечность и дряблость лица весьма старили его. Теперь вряд ли кто толком мог вспомнить, за какие грехи мадридский двор, без склоки и шума, лишил его своей монаршей милости и под парусом отчуждения направил в «почетную миссию» к берегам Вест-Индии.
Много крови и воды утекло с тех пор. Кальеха был давно прощен, но из-за гордыни или из-за глухой обиды, кто знает, в Мадрид он так и не возвратился.
Он отличался хмуростью и поражал жестокостью. Клято ненавидел все столичные новшества во взглядах на политику и моду, впрочем, как и на всё, что несло на себе тавро Старой Испании.
Лишь два дня в неделю, в среду и пятницу, при известных обстоятельствах, его можно было лицезреть. Это были те дни, когда старик в аудиенц-зале сначала заслушивал речи и давал указания, а затем там же, опершись крутым лбом на ладонь, отпускал свою душу под крыло сладкого Морфея140. В эти дни многочисленная челядь с утра не знала покоя. Разоблачив, вице-короля погружали в теплую ванну из бычьей крови. После он испивал пинту женского молока с молодым вином. Ученый азиат справлял массаж и колдовал над ним с иглами, в ход шла и гренадская мазь, покуда растираемая рыхлая плоть не бралась розовым цветом. Белила и румяна штукатурили трещины морщин, французская пудра возвращала ушедшую молодость. Раззолоченная сталь кирасы заменяла корсет, преображая старика в подтянутого полководца. Благоухающий и свежий, при шпаге, он выходил в приемный зал в сопровождении юных пажей.
Кальеха дель Рэй беспокойно посмотрел на часы − четверть третьего, в пять назначена встреча с Монтуа. «Как прошла казнь? Что роптала толпа? Началась ли для моих молодцов разгрузка пороха и оружия, тайно вывезенного контрабандистами из Бретани?»
Герцог смахнул крупную слезу, скопившуюся на нижнем отвисшем веке. «Матерь Божья, как скачут годы! Казалось, вот только вчера я встретил этого человека, а уж десять лет канули в Лету. Десять лет…» Вице-король прикрыл глаза, припоминая былое.
Его высокопреосвященство Монтуа − одержимого генерала Ордена иезуитов − считали давно почившим. О нем не слышали уже несколько лет. И вот он здесь, на другой стороне Атлантики, словно восставший из ада. В Новой Испании его мало кто знал в лицо, а посему светская камарилья141