− Ради неба, это ваше предположение, генерал?
− Обещание, ваша светлость.
Монах хлопнул в ладоши. Из сырого мрака туннеля сначала возникло подобие тени, затем, в дроглом свете догорающих свечей, она обрела форму большого и широкого, как родовой сундук, мужчины. Голубая домотканая ряса топорщилась на его бедре, обрисовывая короткий артиллерийский тесак.
Вице-король неожиданно ощутил холод в желудке и судорожно сглотнул: иссеченное суровыми морщинами лицо, тяжелые надбровные дуги и огромные, с веревками вен руки простолюдина впечатлили его. Но более потрясли глаза монаха. В них отсутствовала грань между зрачком и радужной оболочкой; вместо нее расплывалось неумолимое черное пятно.
− Проклятие! Он слышал нас, Монтуа! − герцог нервно щелкнул суставами пальцев.
− Я доверяю своим людям, ваша светлость. Каждый, кто вздумает шутить со мной… пошутит с Господом.
Монтуа приметил, как решимость на лице Кальехи сменилась знакомой болезненной гримасой: у старика начинались головные боли. К концу дня он больше сидел, чем стоял, предплечья все чаще касались спасительных подлокотников кресла.
Падре почтительно поклонился и обернулся к угрюмому монаху.
− Ты всё слышал, брат Лоренсо? Ты запомнил его?
Монах качнул головой:
− Да, мой генерал.
− Довожу до твоего сведения, брат Лоренсо, − Монтуа величественно поднял руку, − для доказательства преданности нашего братства Отцу Небесному, я повелеваю: ты, брат Лоренсо, убьешь врага Ордена Иисуса − дона Диего де Уэльву.
− Да, мой генерал. Ad majorem Dei gloriam178. Завтра же он проглотит бычий язык. Так в Андалузии называют это, − заскорузлая рука легла на обвитую кожей рукоять тесака.
− О нет! − вице-король порывисто вышел из-за стола. − Я не желаю и не допущу, ваше высокопреосвященство, чтобы с посланником Мадрида на моих улицах что-нибудь произошло. Другое дело, ну… скажем, по пути в Калифорнию.
− Разумно, − Монтуа протянул руку с рубиновым перстнем Лоренсо. − Возьми это и запомни: цель оправдывает средства! Корона и Орден ждут доказательств твоей преданности.
Монах припал на одно колено, раболепно поцеловал сияющий камень и с благоговейным трепетом снял перстень.
− Возблагодарим, брат Лоренсо, Господа нашего Иисуса Христа, Заступницу Деву Марию и верного покровителя Ордена Святого Игнатия179. Помолимся же, дабы Создатель благоволил нам во веки веков. Amen.
Глава 17
Грохот повозок, стук молотков и круговерть веселых мельниц многоголосого города незаметно стихли. Пыль, зависшая в воздухе, медленно оседала на стенах домов, на уставших мостовых, покрывая их нежным бархатом. Вечерняя вуаль пала на лик охрипшего за день Мехико, который спешил пропустить кружку-другую перед коротким сном.
Антонио от досады грыз ногти − терпения не было никакого. Посетитель, хоть режь, не шел. Он неловко спрыгнул со стойки и простучал на веранду.
Грязно-синее небо стояло над ним глухое и душное, похожее на старое одеяло, в дыры которого едва пробивался сумеречный свет. Лишь загадочный запад еще пламенел, и черный исполин Сан-Мартин, казалось, был усеян тлеющим рубином углей.
Это был район лачуг бедняков с пышным бурьяном и кривыми улочками, где громоздились разбитые остовы старых повозок, черепки посуды, груды замызганного тряпья и прочего хлама.
Из нескольких тысяч обитателей трущобы Сан-Мартин большая часть гнула спину на мраморных королевских каменоломнях. Те же, чьи руки уже не могли крепко держать ни кайло, ни молот, отчаянно цеплялись за то малое, что им пошлет Господь: кусок тортильи в корзину милостыни или кошелек подвыпившего сеньора.
− Да уж! − невольно булькнул Муньос. − Так славно начать день, черт возьми, и так гнусно его кончить!
− Для тебя он может кончиться ушатом дерьма, если не поможешь мне перенести жаркое с кухни! − властно крикнула из зала Сильвилла и, точно подзывая бессловесную скотину, прикрикнула: − Антонио, провались ты на тот свет! Брось свои увертки! Я знаю, ты слышишь. А ну, помогай!
Початок на свой страх и риск тянул последние секунды: авось да объявится кто!..
− Антонио, чертов паскудник! Что, лысина твоя давно не звенела?! − вновь грянуло из таверны.
− Да пошла ты… − сквозь зубы шикнул Муньос. − Нашла сопляка-чистильщика. − А в голос рявкнул обиженно: − Я знаю! Я всё про тебя знаю! Тебе нужен другой мужчина! Вот почему ты гноишь меня и ищешь во мне недостатки! Так?
− У мужиков бывает только один недостаток… На остальное, ты знаешь, я давно махнула рукой… Но ты и в этом… навоз. Так ты идешь помогать или будешь мне уши тереть?
Толстяк собрался уже сдаваться, как вдруг… Сияющей грушей влетел в зал и огорошил жену с места в карьер:
− Доставай трут, кобыла! Запали все каретные фонари. Свечей не жалей, шлепают наши денежки! Шлепают, прах меня раздери!
Антонио Муньос вновь брызгал весельем: тряслись от смеха щетинистые щеки, двоился подбородок, складывалась в ступеньки кожа на жирном затылке. Народ валил валом, чтоб в пьяном угаре спустить за игорным столом в компании бесстыжих девок горсть-другую звонкой монеты.
Таверну Початка навещала лишь босоногая братия окраин, так называемого драного сорта, что жила своей преудивительной жизнью. Завсегдатаи объявлялись в час ломких теней, когда в небесах загорались первые звезды, и, хохоча или ругаясь, оседлывали отполированные штанами и юбками стулья.
Какая здесь была невообразимая «клиантель»! Шулера с экзотической внешностью охотников на тапиров180. Долгогривые и прилизанные, с тавром разврата и тихой тупости гачупины, которым сколько ни пей и ни грабь, − один бес, − не хватает на скромные радости.
− Буэнос диас!181 Как дела, старый сандаль? Чем порадуешь? − послышались с порога приветствия, но…
Вид Муньоса заставил всех почесать затылки. Толстяк, раздувшись от важности, как королевский индюк, не то чтобы не обращал внимания, нет, он просто не замечал их. И когда они зарычали от возмущения, посмотрел на них так, как смотрит хозяин амбара, из которого давно вынесли зерно, на стаю крыс. Теперь перед ними стоял не вчерашний шелудивый трактирный скунс в драном жилете, заношенной рубахе с липнущим к потному загривку грязным воротником… Он, не меняя осанистой позы, лишь брезгливо повел бровью и громко изволил заметить:
− Отныне я вам не «старый сандаль» и даже не Початок, а уважаемый сеньор Антонио, − во всеоружии туго набитого кошелька бомбардировал поучениями Муньос. −И второе, мерзавцы, чтоб я не слышал больше «как дела?»: дела у воров, а у сеньора Антонио − работа.
Он пыхнул дорогой трехдюймовой сигарой, чем вызвал немалое удивление, и грохнул кулаком по стойке на манер капитана Луиса.
− Ну, что, колумбы, будем выворачивать карманы? Ром с девками подскочили в цене!
Надо было только видеть, как вытянулись рожи пикарос182. На какой-то миг они стали скромнее даже мантеты183 вдовы, стоящей у гроба мужа. Сильвилла − и та проглотила язык от страха, когда в зале грянул ответный залп.
− Что с ним? Пьян?
− А по-моему, братья, он просто свихнулся!
− Ах ты, толстый говнюк! Ты что, совсем нюх потерял?
− Ну, мы высыпем твой позвоночник в штаны! Ты, видно, давно у нас деснами не улыбался!
Волосатые груди и кулаки двинулись на Муньоса…
− Это кто-то из вас сказал, или дверь скрипнула?! − окрысился Початок. − Да для настоящего кондора стая тупоголовых дрондов − так, тьфу! − старый плут смачно харкнул им под ноги. − Вам не на меня… А вот на что пялиться надо!
Набитый реалами подсумок распахнул свой зев, заставив всех разинуть рты.
− Санта-Мария! Он и вправду хозяин! И это всё твое?..
− А чье же?! Ну?! Проглотили! Ха-ха! − Антонио ловко перекинул подсумок обратно за стойку. − Теперь-то уж я развернусь. Кончилось черное время, когда Початок хлебал вонючую чичу184. Обо мне все узнают! Клянусь камаурой185 самого папы, я закажу пилеты186 лига на лигу! И, будь я проклят, весь город станет таскаться на водопой к дону Антонио, чтоб промочить жабры!
− Святые слова, Антонио!
− Тогда с тебя причитается! Плесни-ка нам чего-нибудь покрепче!
− Да ты рехнулся, сынок! − папаша Муньос посмотрел на здоровенного углекопа, как веедор187 на монастырскую вошь. − Похоже, у тебя в кармане кукиш, а? Ты пораскинь своей дурьей башкой, наглец, какой хозяин будет задарма поить всяких проходимцев!
Он рассыпался хрипучим смехом. Живот ходил ходуном, бесстыжие глаза мышатами шныряли туда-сюда.
− Ну и сволочь же ты стал, Початок! Быстро у тебя память отбило, за кем ополоски допивал.
− Да что говорить с дерьмом. У него и дыма от трубки не выпросишь, − длиннющий как матадорская бандерилья188 углекоп махнул рукой. − Эй, пылим в другой притон, ребята!
Толпа заскрипела половицами к выходу. Початок притих, сообразив, − эта мысль его пырнула как шпора, −что сболтнул, и лишнего. «Вот, псы! Послушать их, так им чужая радость, что гвоздь в сапоге!» Его едва не хватил столбняк, когда он увидел хмурые спины своей паствы, и, если бы не своевременное вмешательство мамаши Сильвиллы, кто знает, чем бы могла закончиться очередная одурь Антонио.
− Эт-то что такое?! Куда это вы намылились, генералы? Нечего слушать выжившего из ума осла!
Складки смуглого «теста» вздрогнули: жена, между делом, осчастливила потную лысину мужа горячей затрещиной.