Тот даже не пискнул. Лишь дрыгнул ляжками, стиснув зубы.
Джин был загнан в бутылку − угрюмые спины приостановились, повернули лица. Сильвилла выдавила приветливую гримасу и утерла затрапезным рукавом увлажненное лицо.
− Ай, пропади всё пропадом! − неожиданно взвился Антонио. − Гуляем, кабальерос!
Пузатый бочонок в три, а быть может, и в пять бушелей189 выкатился из-за стойки.
− Вот это по-нашему, старина!
Из широкого днища бочонка выбили затычку, и многорукая толпа облепила веселящий источник. Струя хлебосольно вырывалась, розовопенилась, стремительно наполняя почерневшие дубовые кружки.
− По первой за тех, кто в пути! − хрипел развеселившийся Муньос.
Ноги его порывались отбивать сумасшедшую чучумбэ190. Но лишь порожние кружки забарабанили донцами по столам, утолив первую жажду, как на торгаша обрушились вопросы:
− Антонио, а где твоя жемчужина?
− Эй, красавица, покажись хоть на миг, клянемся апостолом Фомой, тут все свои, нет ни сеньора, ни гранда! − В зале послышался свист и треск аплодисментов. Углекоп, похожий на бандерилью, хлопнул ладонью по столу:
− Веселье близится, черт возьми! А где оно, там и твой золотой голос, Терезита!
− Эй, братья! А может, ей стал дороже звон реалов, чем перестук веселых кастаньет? − не унимался взъерошенный малый с огромным мачете на кожаной портупее. −Будь проклят ад, если всё это мне не напоминает историю о глупой зазнавшейся пташке, вздумавшей заклевать стаю коршунов!.. Ха-ха! − шутка зависла в воздухе…
Внезапная суматоха, обиженный грохот теснимых столов и стульев потопил все разговоры… Там, наверху, у щербатых ступеней змеившейся лестницы, стояла она… Изумрудные глаза с горделивой усмешкой гладили многоликую толпу, хмельной лужей разлившуюся по залу.