— Разрешите отходы за борт плеснуть?
Дизелист ставит на закраину цинковое ведро, в котором густо колышется грязная солярка с пятнами отработанного масла. Как раз солнышко просвет нашло и в ведре будто зеркало заблестело. И вдруг он в этом зеркале увидел отражение беззвучно пикирующего «юнкерса». Наши-то сигнальщики горизонты от «арадо» контролируют, а облачное небо без внимания оставили.
— Пикирует! — заорал дизелист и замахнулся ведром.
Надо спасибо Одессе сказать. Мгновенно забабахал из своей пушчонки. И очень ладно: «юнкерс» отвернул, и две бомбы, что он сбросил, справа и слева упали. Но близко — лодку сперва на один борт волной положило, потом на другой.
И тут же пулеметы наши ударили трассирующими очередями. Немца не сбили, но отогнали. С воем он взмыл свечой и, пробив облака, исчез.
— Игнатьев? — спросил Командир дизелиста, опуская бинокль. — Старшина?
— Так точно!
— Благодарность в приказе.
— Так это… ведро-то я утопил.
— Это радует. Порицание в устной форме. Свободен. Сигнальщикам — замечание.
Одесса-папа повозился с затвором, с подавателем, проворчал:
— Вот гад! Шмаровоз гнилой! Еще и пикирует! Не видел, что ли, что мы под парусами идем?
— Это он от зависти, — сказал сигнальщик, проворонивший самолет. — У него-то таких парусов нету.
Посвежело, приблудившаяся льдинка стукнула в борт, он гулко отозвался. Холодно. Да, как говорит Одесса, это вам не северный берег южного моря, а таки совсем наоборот — южный берег северного.
Крутой порыв еще сильнее накренил лодку, зло надавил на парус. За кормой побежали бурунчики.
— Как под винтами идем, — сказал Боцман. — Узлов пять даем.
Тут на палубу поднялся хмурый Радист. Он все еще пытался починить рацию.
— Видал? — похвалился ему Боцман. — Красиво идем!
Накренившись, лодка резала форштевнем воду, разгоняя пенистые «усы». Как заправский парусник.
— Подумаешь, — фыркнул Радист.
— А ты подумай — подлодка под парусом! История! Ай да мы! Первые!
— Как же. — Радист был хмур, его не радовал бег по волнам, его угнетала молчащая рация. Сейчас дали бы радиограмму, и пришла бы к нам помощь. — Да вот не первые мы.
— Ага! Капитан Немо, да? — Боцман ехидно посмеялся. А мы все прислушивались к разговору.
— Мы под парусом еще раньше на «малом охотнике» ходили. — Радист оглядел скучным взглядом горизонт и направился к люку. — За «японками» охотились.
— За японками, — тут же влез в разговор Одесса-папа, — с веерами ходят и с зонтиками. Я таки…
— Помолчи, — прервал его Штурман. — Ну-ка, расскажи, — это он Радисту.
Надо тут сказать, что наш Радист на нашу «Щучку» с Тихоокеанской бригады попал. Когда она к нам добралась, тут немного экипажи переформировали. Ну это понятно и разумно. Разбавили, так сказать. У нас ведь уже боевой северный опыт, поэтому было важно, чтобы ребята с Тихого океана побыстрее северную привычку от нас переняли.
А вообще скажу, вот этот поход — через три океана и девять морей — это что, не подвиг? В мире такого не было, чтобы бригада подлодок фактически кругосветку сделала. И почти без потерь на Север пришла. Одна лодка в пути погибла, другая удачно уклонилась от торпеды. Кто их торпедировал? Японцы, скорее всего. Они здорово тогда безобразничали, все время нагло нейтралитет нарушали. Все время лезли в наши воды, задерживали, а то и топили наши торговые суда.
Да что говорить, в любой момент ждали нападения Японии на СССР. И вот в этих условиях было решено отправить с Тихого океана на помощь Северному флоту группу подлодок.
Не простое дело. Ведь предстояло им пройти восемнадцать с половиной тысяч миль. И дело даже не в этом, важно было не только пройти эти тысячи миль, штормовые моря и океаны — важно было со хранить на этом трудном пути боеспособность кораблей, силы личного состава, материальную часть. А ведь моторесурс механизмов был рассчитан едва ли на половину такого перехода.
Ребята-тихоокеанцы (мы их «азиатами» в шутку называли) рассказывали, как готовились к походу. Лодки доковали, чистили и заново красили днища, заново проверяли и отлаживали все механизмы. А загружались? В отсеках повернуться негде было: ящики, бочки, чемоданы, свертки, личные вещи, оружие — да мало ли что потребуется в таком дальнем походе?
А впереди — несчетные мили, шторма, тайфуны, ураганы, бесконечные вахты — труд безмерный.
Это мы все уже знали, а вот про паруса на «охотнике» даже как-то ревностью задели.
— Я тогда в ОВР служил… — начал Радист.
— Что за бяка такая? — спросил Одесса.
— Охрана водного района. Мы наши воды на «малых охотниках» охраняли. В основном от японских подлодок. Они нагличали безмерно.
— Бомбануть разок-другой, — опять врезался Одесса.
— Оно так. Да не выходило. «Охотник» — отличный катер, и скорость хороша, и вооружение, а вот шумопеленгатор совсем никуда, слабенький. Поиск на ходу никак невозможен — кроме своих трех двигателей, ничего не слышим. Только на «стопе» и начинали прослушивание. Да толку-то, японцы нас за двадцать кабельтовых чуяли, маневрировали и уходили. Ну и надумали — паруса на катер поставить. Обеспечить бесшумный ход. Нас никто не слышит, а мы — с ушами. Сначала командование сердилось, потом посмеивалось, а потом призадумалось и дало «добро».
— На палубе! — строго напомнил Командир. — Внимание на горизонт. Заслушались.
Но уже темнело, сгустилось над головой небо, немного снежок посыпался. Но в «брюхо» уходить не хотелось. Там, конечно, теплее, а здесь свежее. И интереснее.
— Был у нас капитаном один лейтенант. Он до войны в яхт-клубе занимался. Ему и поручили.
— Таки ерунда! — Одесса-папа махнул рукой. — На катере паруса поставить — это тебе не подлодку парусами вооружить.
— Таки сам ты ерунда. С гитарой! — вспылил Радист. — У нас, на лодке, считай, мачта есть, а там весь такелаж надо было изобрести. Опять же — парусное вооружение должно быть простое, доступное, надежное — ведь палубная команда к этому не готова. Но главное в том, чтобы так все это состроить, чтобы палубу не загромождать, чтобы наблюдению не мешало, стрельбе…
— О как! — Трявога аж головой в восторге завертел.
— …Ну и рулевое пришлось переоборудовать. Перо руля вдвое наварили.
— Так и что? Сделали?
— Сделали, испытали в отработке со «Щучкой». Все сладилось. Ход под парусами примерно в тех же узлах, но бесшумный. Лодка так и не смогла от нас оторваться.
— Да еще и топливо экономили, — вставил свое слово Механик.
— Само собой. Выходили под дизелями, а в районе уже ветром надувались.
— И таки вы этих «японок» потопили голов двести? — спросил Одесса.
Радист улыбнулся, но его улыбки в темноте уже никто не увидел.
— Не успели. Только попробовали, а нам новые ультразвуковики поставили. Так что паруса мы сняли.
— А мы свои не скоро спустим, — сказал Боцман. — И всеж-таки — на подводной лодке мы первые.
— Так что иди, ладь свою гармошку, — сказал Одесса. — А мы гитарой обойдемся.
Вахту на палубе оставили усиленную. Разобрались по отсекам. Командир свободным от вахты приказал отдыхать. А сам, по-моему, до света мостик не покидал.
— Слева по курсу судно! — тревожный возглас наблюдателя.
Командир вскинул бинокль, долго всматривался.
— Немец. Торпедный катер. — И помолчав: — Навел-таки «юнкерс».
— Идем на сближение? — спросил Штурман. — Нас он еще не обнаружил.
Это прозвучало разумно: ввязываться в бой с хорошо вооруженным и стремительным кораблем на неповоротливой лодке — нужно ли? Не правильнее было бы потихонечку, «огородами» пробираться в базу или рассчитывать на помощь своих?
Командир не ответил. Решение предстояло сложное. Избегая столкновений с противником, он имел шанс сохранить лодку и ее экипаж. Вступая в бой, он этих шансов практически не имел.
Решение пришло помимо воли капитана.
— Мы обнаружены! — доложил наблюдатель. — Подает сигналы! Застопорил машины.
— Это радует, — вполголоса произнес Командир. И скомандовал в голос: — Идем прежним курсом на сближение. Торпедные аппараты — товсь!
Катер лег в дрейф. Почему он не изменил курс? Почему сам не пошел на сближение? Ведь мы были легкой добычей. Ответы на эти вопросы мы получили позже. А наш Командир уже их знал…
Штурман, оторвавшись от дальномера, доложил:
— До цели — двенадцать кабельтовых!
Самая подходящая дистанция для торпедной атаки.
— На сигналы не отвечать! Боцман, наводи!
Боцман, стуча подошвами но металлу палубы, пробежал на нос. Встал, широко, цепко расставив ноги, покачиваясь в такт волне. Был похож сейчас на носовую фигуру старинного парусника. Правда, росточком малую и кривоногую.
Шкотовые, замерев, ждали его сигнала. Боцман поднял правую руку. Рулевые чуть двинули румпель. Правая рука Боцмана — резко вниз. Одновременно с этим левая — в сторону. Опять чуть заметное движение руля. Обе руки в стороны: «Так держать!»
— Ну! — Командир весь подался вперед.
На палубе катера забегали. Повернулись в нашу сторону стволы пулеметов.
Боцман резко опустил руки.
— Залп! — скомандовал Командир.
Лодка подпрыгнула. Две торпеды, нырнув в зелень волн, помчались, вспенивая воду, к катеру. Мы замерли. Позиция для атаки была выгодная. Но волна шла немного наискось к курсовому углу. Торпеды неизбежно должны были сместиться в сторону. Но Боцман это учел…
С палубы катера ударил пулемет. Грохнуло носовое орудие. Слева по борту пробежали фонтанчики пуль, впереди поднялся зеленый столбик разорвавшегося снаряда. Катер, врубив оба двигателя, стал разворачиваться, чтобы уйти от удара.
Но Боцман учел и это. Он знал, куда пойдет нос катера и как быстро. Правда, одна торпеда прошла мимо и скрылась в дали моря. Сейчас она, наверное, лежит на глубине шестисот метров, зарывшись в ил, дремлет в своей холодной постели и ей снится все тот же горький сон. О том, как бесцельно прошла ее короткая жизнь.