зные обряды, способы ухаживания, похороны…»
Лицо султана недовольно вытянулось: «Наш образ жизни покажется вам невыносимо скучным. Если мы и празднуем какие-то события, то тихо и мирно, в семейном кругу. Особой религиозностью мы тоже не отличаемся, а „ухаживания“ сводятся, главным образом, к условиям договоров между семьями. Боюсь, вы не найдете в Сингалюте почти никакого сенсационного материала».
«Разве у вас нет никаких храмовых танцев? – спросил Мерфи. – Никто не ходит по раскаленным углям, на заклинает змей? Как насчет колдунов, знахарей?»
Султан снисходительно улыбнулся: «Мы прилетели на Циргамесч, чтобы оставить позади древние суеверия. Наша жизнь носит спокойный, упорядоченный характер. Даже случаи амока практически больше не встречаются».
«Но сджамбаки…»
«Ими можно пренебречь».
«Что ж, – вздохнул Мерфи, – я хотел бы посетить некоторые из древних городов Циргамесча».
«Не рекомендую такое времяпровождение, – заявил султан. – Что вы там найдете? Жалкие остатки былого, выветренные каменные развалины. Там нет никаких надписей, никаких произведений искусства. Мертвый камень не вызывает никаких чувств. А теперь вот что. Завтра мне представят отчет об урожае гибридных соевых бобов в районе Верхнего Кама. Хотел бы, чтобы вы при этом присутствовали».
* * *
Апартаменты Мерфи соответствовали его ожиданиям и даже превзошли их. Ему отвели четыре помещения и частный сад с плотной изгородью из живого бамбука. Стены ванной комнаты сверкали плитами блестящего «лунного камня», инкрустированными изображениями фантастических птиц из киновари, нефрита, свинцового блеска, пирита и малахита. Спальней служил шатер десятиметровой высоты, с двумя стенками из темно-зеленого полотна и третьей – золотисто-ржавого оттенка; четвертой стенки не было – с этой стороны шатер открывался в частный сад.
В спальне находилось розовое с желтыми узорами квадратное ложе трехметровой ширины, мягкое, как паутина, и пахнущее розовым сандаловым деревом. Черные лакированные чаши, покрытые резьбой, наполнили свежими фруктами; прикасаясь к любому из двух дюжин маленьких кранов из черного дерева можно было пробовать различные вина, ликеры, сиропы и ароматные эссенции.
Посреди сада его ожидал прохладный бассейн – в тепличном климате Сингалюта выкупаться было очень приятно. Действительность не соответствовала воображению Мерфи только в том, что касалось услуг очаровательных молодых служанок. Он решил восполнить этот недостаток и, обнаружив в квартале за дворцом полутемное питейное заведение под названием «Барангипан», познакомился там с девушкой-музыкантшей по имени Соэк Панджоубанг. Деликатные черты ее лица и гладкая чистая кожа, унаследованные от уроженцев Суматры, выгодно дополнялись длинными изящными руками и ногами, напоминавшими об аравийских сказках, и большими золотистыми глазами, происхождение каковых следовало искать скорее среди древних кельтов Европы. Мерфи заказал для нее пиалу разноцветного шербета – каждому оттенку соответствовал тот или иной вкус; сам он выпил белого рисового пива. Соэк Панджоубанг живо интересовалась земными обычаями, и Мерфи трудно было направить разговор в желательное русло.
«Уилбрр! – говорила девушка, – Какое у тебя забавное имя, Уилбрр! Как ты думаешь, мне позволят играть на гамелане в больших городах, в великолепных дворцах Земли?»
«Конечно. У нас нет законов, запрещающих гамелан».
«Ты так забавно разговариваешь, Уилбрр. Мне нравится тебя слушать».
«Наверное, ты скучаешь здесь, в Сингалюте?»
Соэк пожала плечами: «У нас приятная жизнь, но мы занимаемся в основном мелочами. Здесь нет увлекательных приключений. Мы выращиваем цветы, играем на гамелане… – приподняв брови, она покосилась на собеседника. – Мы любим… мы спим…»
Мерфи усмехнулся: «И вас охватывает амок».
«Нет-нет. Такого больше нет».
«Потому что завелись сджамбаки, не так ли?»
«Сджамбаки – это плохо. Но лучше, чем амок. Когда человека мучает неизбывная тоска в груди, он больше не хватается за крис и не гоняется за прохожими, он уходит и становится сджамбаком».
Наконец разговор становился содержательным.
«И куда идет сджамбак? Что он делает?»
«Он грабит».
«Кого? И что он делает с награбленным?»
Соэк наклонилась поближе: «Говорить о них не полагается».
«Почему?»
«Султан не хочет, чтобы говорили о сджамбаках. У нас все друг друга подслушивают, все друг на друга доносят. Как только кто-нибудь упоминает сджамбаков, у султана уши поднимаются торчком, как у кошки, услышавшей мышку».
«Ну хорошо, пусть султану это не нравится – какая разница? Меня это интересует, и у меня есть полное право интересоваться. Я видел сджамбака в клетке на площади. Держать человека в клетке – пытка. Я хотел бы знать, почему с ним так поступили».
«Он очень плохой. Он взломал вагон монорельсовой дороги и выпустил воздух. Сорок два человека – сингалюты и хадраси – раздулись и взорвались».
«А что случилось с самим сджамбаком?»
«Он забрал все золото, все деньги и драгоценности – и сбежал».
«Сбежал – куда?»
«Наружу, на Большую Фарасангскую равнину. Но он – глупец. Он вернулся в Сингалют, чтобы забрать жену. Его поймали и посадили в клетку, чтобы все на него любовались и говорили: „Вот что делают с убийцами и грабителями!“»
«А где прячутся сджамбаки?»
«О! – девушка опасливо посмотрела вокруг. – Снаружи, на равнине. В горах».
«Значит, у них есть укрытие – купол, наполненный воздухом?»
«Нет. Султан послал бы патрульный катер и приказал бы разрушить такой купол. Нет, сджамбаки бродят тихо и незаметно. Прячутся среди скал, носят с собой кислородные аппараты. Иногда забредают в древние города».
«Хотел бы я знать, – спросил Мерфи, глядя в кружку с пивом, – может ли сджамбак скакать на коне в космосе и встречать прибывающие звездолеты?»
Соэк Панджоубанг нахмурилась, словно сосредоточившись на какой-то мысли.
«Именно поэтому я к вам и приехал, – продолжал Мерфи. – Мне рассказали историю про человека, который скачет на коне в космосе».
«Смехотворно! На Циргамесче нет лошадей».
«Ну ладно, стюард не утверждал наверняка, что видел коня. Предположим, однако, что он видел человека, встречавшего звездолет пешком – или на велосипеде. Стюард узнал этого человека».
«И кто был этот человек?»
«Стюард побоялся сказать… В любом случае, незнакомое имя ничего для меня не значило бы».
«Оно могло бы что-то значить для меня».
«Тогда спроси стюарда сама. Корабль все еще на посадочном поле».
Девушка медленно покачала головой, не сводя золотистых глаз с лица Вилбура: «Не хочу привлекать к себе внимание стюарда, какого-нибудь сджамбака – или султана».
«Как бы то ни было, – нетерпеливо продолжал Мерфи, – важно не то, кто этот человек. Важно то, каким образом он это делает! Как он дышит? В космической пустоте легкие человека выворачиваются наизнанку, желудок взрывается, ушные перепонки лопаются…»
«У нас есть превосходные врачи, – содрогнувшись, сказала Соэк Панджоубанг. – Но – увы! Я не отношусь к их числу».
Мерфи бросил на нее проницательный взгляд. В голосе девушки-музыкантши прозвучала протяжно-заунывная сладость ее инструмента, с легкими обертонами насмешки.
«Надо полагать, вокруг этого человека – какая-то невидимая оболочка, наполненная воздухом», – предположил Мерфи.
«Что, если так?»
«Значит, это что-то новое, а если это что-то новое, я хотел бы узнать об этом как можно больше».
Соэк лениво улыбнулась: «Типичный землянин: ты беспокоишься, хмуришься, все время чего-то хочешь. Тебе следовало бы расслабиться, воспитывать в себе напау и радоваться жизни – так, как это делается в Сингалюте».
«Что такое напау?»
«Наша философия, помогающая находить смысл жизни и красоту в каждом из аспектов этого мира».
«В данный момент сджамбак, сидящий в клетке на площади, вряд ли вполне наслаждается преимуществами напау».
«Не сомневаюсь, что он несчастен», – согласилась девушка.
«Несчастен? Его пытают!»
«Он нарушил закон султана. Его жизнь больше ему не принадлежит. Она принадлежит Сингалюту. Если султан желает, чтобы судьба сджамбака послужила уроком другим нарушителям, страдания одного человека не имеют большого значения».
«Если каждый сджамбак носит на груди металлический символ своей касты, как он может надеяться, что его не опознают?» – спросил Мерфи, бросив взгляд на обнаженную грудь собеседницы.
«Сжамбаки ходят по ночам – бесшумно пробираются по улицам, как призраки… – Соэк взглянула на свободную рубаху Мерфи. – Ты заметишь, что проходящие мимо задевают тебя, ощупывают тебя вот так, – она провела рукой по его груди. – Когда это произойдет – знай, что это агенты султана, потому что только чужеземцы и родственники султана могут носить рубахи. А теперь я спою тебе песню нашей древней родины, древней Явы. Ты не поймешь слова, но никакие другие слова нельзя петь, когда играет гамелан».
* * *
«Меня тут роскошно устроили, – сказал Мерфи. – Апартаменты в саду с бассейном! Как правило, мне приходилось ночевать в надувной палатке и утолять голод походным рационом из сублиматов».
Соэк Панджоубанг выжимала воду из гладких черных волос: «Может быть, Уилбрр, тебе не захочется покинуть Циргамесч?»
«Как тебе сказать… – Мерфи поднял глаза в прозрачной крыше долины, едва заметной там, где сосредоточивался и рассеивался солнечный свет. – Мне не очень нравится жить взаперти, как птица в вольере… Надо полагать, у меня есть склонность к клаустрофобии».
После завтрака они пили густой черный кофе из маленьких серебряных чашечек. Мерфи остановил на своей новой подруге долгий задумчивый взгляд.
«О чем ты думаешь, Уилбрр?»
Мерфи допил кофе: «Думаю, что мне пора взяться за дело».
«И что ты будешь делать?»
«Прежде всего сниму дворец султана, сниму тебя, играющую на гамелане в этом саду».