«Хорошо сказано! – проворчал Когсвелл. – Продолжайте».
«Одну минуту! – вмешался Годфри Хед. – Хотел бы сказать, что целиком и полностью согласен с господином Бервиком в одном отношении. Мне пришлось прочесть множество книг и статей, посвященных парапсихологическим явлениям, и во многих случаях я находил эти материалы тошнотворными. Существа из потустороннего мира постоянно выступают с высокопарными наставлениями типа „мне не позволено поведать больше, чем было сказано“ или „ты не готов постигнуть высшие истины“ или „ты все еще не переступил порог познания“… У меня всегда вызывал удивление и возмущение тот факт, что, будучи хранителями якобы неведомых истин, эти существа отказываются делиться своими знаниями».
«Бетти Уайт дала описание того, что называла „неограниченной вселенной“», – заметил Раковский.
Хед кивнул: «Совершенно верно – но при этом она использовала нарочито усложненную терминологию и принципы, которые, как она заверила господина Уайта, с огромным трудом поддавались пониманию – причем господин Уайт не преминул послушно подтвердить непостижимость этих принципов. А на самом деле они не так уж непостижимы. Когда господин Уайт задавал вопросы о вещах, которые, по мнению Бетти, ему не следовало знать, она упрекала его и советовала не отклоняться от обсуждаемой темы… Прошу меня извинить за отступление. Но для спиритуалистических текстов характерны недосказанности, всегда приводившие меня в отчаяние».
Дон рассмеялся: «Хорошо вас понимаю! Но продолжим, однако. Что содержится в коллективном подсознании? Прежде всего – фактическая современная действительность: наши города, автомобили, самолеты, злободневные знаменитости. Во-вторых, воображаемые места и сцены, удаленные во времени, а также более или менее знакомые всем нам представления – о Царстве Небесном, о преисподней, о сказочных странах, об Изумрудном городе, о Древней Греции и Древнем Риме, о Таити, Париже, Москве и Северном полюсе. В-третьих, исторические знаменитости – точнее, стереотипные представления о них: Джордж Вашингтон с портрета работы Гилберта Стюарта, Авраам Линкольн, такой, каким он изображен на банкноте – однодолларовой или пятидолларовой? Не помню. В-четвертых – концепции, условности, символы расового подсознания, существенно отличающегося от коллективного общечеловеческого. Естественно, подсознание белых американцев – часть общего коллективного подсознания кавказской расы. В свою очередь, оно состоит из элементов меньшего объема. Подсознание калифорнийцев отличается от подсознания жителей Невады. Подсознание горожан Сан-Франциско отличается от подсознания жителей Лос-Анджелеса. Подсознание нас шестерых отличается от подсознания шести соседей. Таким образом, мы имеем дело с узорчатым ковром, сотканным из переплетающихся элементов. Издали оно выглядит однородным – коллективное подсознание рода человеческого. Чем внимательнее мы его рассматриваем, однако, тем более разнообразным оно становится – до тех пор, пока мы не сосредоточиваем внимание на подсознании индивидуального человека. Как только индивидуальный человек узнаёт о существовании той или иной личности, представление об этой личности занимает место в его подсознании. Чем больше людей осведомлены об этой личности, тем сильнее их ощущения, относящиеся к этой личности, тем ярче их коллективное представление о ней.
Частью коллективного подсознания становятся воображаемые явления – такие, как представления о призраках и феях. Суеверия и предрассудки усиливают эти представления до тех пор, пока, наконец, в определенных условиях даже тот, кто не подвержен влиянию суеверий, начинает видеть подобные воображаемые явления.
Когда человек умирает, яркое представление о его личности остается в умах близких и друзей. Их привязанность к этому человеку, в сочетании с верой в загробную жизнь, придает существенность памяти о нем, он психически материализуется, посылает сообщения и так далее. При этом не следует забывать, однако, что духовное представление, дух умершего – не более чем функция мышления живущих умов, помнящих покойного. Дух умершего говорит и ведет себя так, как говорил бы и вел бы себя в представлении тех, кто его помнит».
«Не спешите с выводами! – воскликнул Когсвелл. – Существует дюжина достоверно подтвержденных случаев явления дýхов, предоставлявших информацию, ранее неизвестную никому из живых свидетелей!»
Дон кивнул: «Я всего лишь предполагаю, что дýхи – будем называть их дýхами за неимением лучшего термина – действуют в соответствии с теми характеристиками, которыми их наделяют живые люди. Предположим, что некий Джон Смит – пренеприятнейший субъект, отличающийся десятками отвратительных тайных пороков. Никому это не известно. В глазах родственников и друзей он выглядит благожелательным и щедрым человеком. Джон Смит умирает, что вызывает всеобщую скорбь. В его честь воздвигают памятник; его дух посылает сообщения из потустороннего мира. Позволяют ли эти сообщения догадаться о тайных пороках Джона Смита? Нет! Они только подтверждают общее представление о его добродетелях».
Доктор Когсвелл содрогнулся: «Вы описываете ситуацию, настолько же невероятную и такую же отвратительную, как характер Джона Смита».
Годфри Хед усмехнулся: «Для доктора Когсвелла, по-видимому, „невероятное“ и „отвратительное“ – примерно одно и то же».
Когсвелл начал было возмущаться, но Дон поднял руку, призывая собеседников к спокойствию: «Мы должны удостовериться в объективности нашего подхода к парапсихологическим исследованиям. Если мы приступили к исследованиям только для того, чтобы найти подтверждение предрассуждениям и надеждам, нам лучше прекратить экспенименты и посещать церковь. Если мы хотим докопаться до истины…»
Когсвелл разозлился, его круглое лицо покраснело: «Вы предложили любопытную теорию, Бервик, но она слишком удобна для вас самих. Она неубедительна».
Раковский рассмеялся: «Не волнуйтесь, доктор. Идеи Бервика вполне убедительны – все, что он сказал, имеет смысл. Проблема в том, что его гипотеза не соответствует фактам».
«Фактам? – спросил Дон. – Каким фактам?»
Когсвелл дернул себя за подбородок: «Бетти Уайт дала всестороннее описание загробного существования. Подробности, о которых она сообщила… неопровержимы».
«Что ж, – пожал плечами Дон Бервик. – Не хотел бы бесконечно спорить на эту тему. Тем не менее, следует отметить одно обстоятельство, относящееся к ее „неограниченной вселенной“ – дух Бетти Уайт говорил с Уайтом, но в качестве идеализированной версии Бетти Уайт. Она описывала коллективное подсознание таким, каким его представляли себе только сам Уайт и его приятель Дарби».
«Должен признать, – заметил Раковский, – что существуют другие, не менее существенные описания загробной жизни, и что изобретательная теория Бервика позволяет объяснить многие детали этих описаний… Однако, подобно всем остальным теориям, она не может быть фактически подтверждена».
«Почему нет? – Дон поднялся на ноги. – Если человек желает изучить коллективное подсознательное представление о загробной жизни, как ему следует подойти к решению этой задачи?»
«Он должен умереть. Таков традиционный ответ на этот вопрос», – сказал Раковский.
«Ну хорошо, он умрет. Что дальше?»
«Он попадет туда, куда хотел попасть».
«Верно. Но в представлении тех, кто его знал, он останется таким, каким его помнят – со всеми слабостями, пороками и неприятными свойствами, которыми они его наделяют».
«Понимаю, к чему вы клоните, – кивнул Годфри Хед. – Для того, чтобы дух – назовем его духом – оптимально функционировал в так называемом „потустороннем мире“, его должны помнить как личность с оптимальными характеристиками».
«Вот именно! Влиятельным, умным, находчивым!»
Джина усмехнулась: «И любопытным – достаточно любопытным для того, чтобы стремиться к изучению загробной жизни. Кроме того, он должен быть наделен стремлением сообщать о своем опыте тем, кто остался в живых».
Доктор Когсвелл ударил кулаком по ладони: «Как насчет Гудини? Он обладал всеми упомянутыми свойствами. Он был хорошо известен. Но его дух никогда никому не являлся».
«Существенное наблюдение, – согласился Дон. – Думаю, что это препятствие преодолимо. Как выглядел Гудини в коллективном подсознании? Какова была его репутация?»
«Несомненно, его представляли себе как умного и находчивого человека».
«Разумеется, – согласился Дон. – Но он был известен также, как глубоко убежденный скептик – именно Гудини утверждал, что спиритуализм – стопроцентное шарлатанство».
«Да, утверждал».
«Поэтому очень немногие ожидали бы возможности связаться с его духом. Общественность была взволнована скептицизмом Гудини. По сей день призрак Гудини бродит в потустороннем мире как вечное воплощение скептицизма, ни во что не верящее – даже в свое собственное существование».
Когсвелл взглянул на Дона Бервика с невольным восхищением: «Вам удалось выскользнуть из этой ловушки».
«Я не пытаюсь отвертеться с помощью словесной эквилибристики, – отозвался Дон. – Я пытаюсь продемонстрировать надежность моей гипотезы перед лицом возражений».
«Вам это еще не удалось. Что, в сущности, вы теперь намерены делать?»
«Хочу продолжать изучение потустороннего мира. Другими словами, хочу изучать коллективное подсознание. Несомненно, это связано с риском: в подсознании водятся всевозможные страшилища, драконы, демоны, телевизионные монстры – стереотипные представления об ужасах. Взаимодействие с этими феноменами может оказаться даже опасным. Я не хотел бы покидать этот мир слабаком».
«Дон!» – тихо воскликнула Джина.
«Покидать этот мир? Что вы имеете в виду? – спросил Раковский. – В традиционном смысле?»
«Нет-нет, боже упаси! – отозвался Дон. – Я не планирую самоубийство. Я имею в виду глубокое погружение в подсознание – под воздействием наркотика или каким-либо иным способом. Конечно, существуют методы умерщвления тела – таким образом, чтобы человек умер в юридическом смысле слова – с последующим оживлением. Доктор Когсвелл лучше понимает такие вещи, чем я».